Капойо (СИ) - Иолич Ася

Они стояли и ждали под дверью, пока Като не улыбнулся и не поднял вверх указательный палец.

- Во! - сказал он обрадованно. - А теперь пойдём.

- Заходи! - ответил Мират на стук.

- Кир, тут человек к тебе.

- Ладно, ступай, - сказал Мират, глядя на Като, который стоял выжидающе у двери. - Ступай, ступай.

- Слушаюсь, - обиженно сказал тот.

- С чем пожаловал? - спросил Мират, когда дверь за Като закрылась. - Мне сказали, у тебя письмо?

Аяна кивнула и сделала шаг вперёд, доставая записку. Мират встал из-за стола и взъерошил волосы. Его рубашка была развязана на груди, рукава закатаны, а на столе рядом с бумагами стоял большой стеклянный кувшин с ледяной водой.

Мират проследил за взглядом Аяны.

- Попроси на кухне, тебе нальют со льдом, - сказал он, забирая записку. - Там сегодня просто безумное пекло.

Он сел за письменный стол в углу, развернув записку, и сидел над ней молча, потирая висок. Аяна оглядывала его комнату, камзол, упавший со спинки кресла на пол, камин, кровать в проёме следующей комнаты, большие цветы в горшках и ещё один стол, заваленный книгами, бумагами, с лежащим сверху большим увеличительным стеклом.

- Ты умеешь читать? - вдруг повернулся Мират с неопределённым выражением лица.

Аяна кивнула.

- Ты это читал?

Аяна подняла бровь.

Мират сокрушённо растёр лицо, жмурясь, потом налил воды в стакан и выпил. Он посидел ещё, потом взял кувшин и жадно отпил прямо через край.

- Гамте... Гамте! Влеко скет! - воскликнул он. - Да что же это такое!

Он встал и прошёлся по комнате.

-Ты ждёшь ответа? - спросил он, и Аяна кивнула.

Он подошёл и пнул упавший камзол, потом поднял его, резко отряхнул ладонью и швырнул на спинку кресла.

- Я не могу сейчас ничего ответить. Мне нужно сначала связаться с отцом. Ты не знаешь, сколько... Ладно. Ты не можешь знать. Мне в любом случае надо будет сначала согласовать всё с отцом. Ступай.

Аяна едва удержалась, чтобы не присесть с учтивым кивком. Она ограничилась только последним и резко развернулась, распахивая дверь, которая неожиданно сразу ударилась обо что-то снаружи. Аяна нахмурилась и шагнула, одновременно наблюдая согнувшегося пополам Като, с силой прижимающего руки к голове, и слыша, как за закрывающейся дверью с яростным рычанием пинает стену кир Мират.

- А я к тебе со всей душой, - стонал Като, спускаясь по лестнице и потирая голову. - А ты со мной так. За какие грехи против совести я наказан? Никогда, слышишь, никогда не распахивай резко двери, входя или выходя! За каждой из них может стоять камьер!

Аяна шла и грызла ноготь. Было понятно, что ничего так и не прояснилось. Снова ожидание чего-то, снова неизвестность. Но, по крайней мере, Мират знает, что время ограничено.

Като передал Аяну катьонте, который раньше ощупывал её у ворот, тот вернул сумку и нож и что-то напутственно сказал про пользу хорошей, сытной еды, но Аяна не слушала. Она взлетела на Ташту, который очень нехорошо косился на катьонте, и направила его в сторону порта, города и полей.

34. У моего котика блохи

- Инни!

Ташта крупно, красиво и размашисто рысил, подвисая в нагретом воздухе, но горькая обида в её горле не рассеивалась, а продолжала жечь едким комком. Слёзы выступали на глазах то ли от ветра, то ли от бессилия. Роща олли с этой стороны закончилась, и Аяна пересекла широкую мощёную дорогу в Ордалл, направляя Ташту в тень другой рощи. Она вспомнила об Ишке и его блохах.

- Кэтас, Ташта.

Аяна спешилась и сняла камзол, оглядываясь, на ходу заплетая волосы, разметавшиеся по взмокшей спине. Она ходила по роще и ближайшему лугу, пока не нашла то, что искала. Сзади, от дороги, доносился шум, цоканье, скрип телег. Ташта стоял, оглядываясь, пока она убирала в сумку пахучие серебристые стебли, и дёргал шкурой, чтобы отогнать надоедливых слепней. Жара мешала думать. Птичье пение и жужжание пчёл раздражало. Нужно было возвращаться к Гелиэр.

Она развернула Ташту и медленно поехала обратно на берег кирио, к дому Эрке, безучастно встречая взглядом экипажи, попадавшиеся по дороге. Рубашка была ей очень велика, но благодаря этому ей хотя бы не было жарко, как бедному Таште, которому солнце пекло тёмные бока, шею и голову.

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-390', c: 4, b: 390})

- Томилл, а можно его ополоснуть? - спросила она, открывая изнутри ворота гнедому.

- Да... Сейчас. Остынет, и издалека поплескаю, из ковшика, тёпленькой. Откуда ты взялась? Я не видел тебя в саду.

- С неба упала, - хихикнула Аяна.

- Как дракон?

- Нет. Я не извергаю огонь.

Томилл с сомнением покосился на неё, потом на Ташту, и ничего не сказал.

Аяна торопливо перебежала в дом через тень, которую он отбрасывал на сад, и поднялась в холл, мрачнея с каждой ступенькой лестницы. Она скользила взглядом по пышным листьям растений в горшках, которые были пустыми в день, когда она впервые пришла сюда. Вымытые стены, натёртые перила, сияющие чистотой статуи в нишах на стенах, негромкие голоса катьонте, доносящиеся из-за открытой двери в боковине лестницы...

Дом ожил, но что же будет, когда Эрке покинут его к зиме? Она представила накрытые холстами столы, завёрнутые люстры, кресла и бледные, холодные, покрытые своими пыльными светлыми саванами статуи, которые останутся молчаливыми свидетелями запустения опять стоять тут в компании вечного, непоколебимого, застёгнутого на все пуговицы Уителла, пока Кортас будет носиться бородатой красноглазой серой тенью за лошадкой кира Эрке по стылому зимнему былью на схваченных инеем полях северо-восточного эйнота. Где будет Гелиэр этой зимой? Что её ждёт? Красивые, сильные руки молодого кира Мирата, его внимательный взгляд, его смех у камина, или какой-то незнакомый, чужой и страшный Латар или ещё какой-нибудь Пекит, которого она никогда не видела и не знала, который будет приходить к ней, потому что приобретёт её, как кобылку с хорошей родословной?

Но сейчас пока ещё был июль, и июль плыл в мареве над мощёной дорогой, над стриженой травой сада и над черепицей конюшни, над склонами гор, галечными бухтами, берегом кирио, между утомлёнными зноем чайками, обрушиваясь вниз, на город, стекая волнами жара вокруг изнемогающих клумб к заливу. И до зимы было ещё очень, очень далеко.

Аяна поднялась, обмахиваясь ладонью, в комнату Гелиэр.

- Заходи.

Аяна вошла, ещё чаще обмахиваясь, и села к столику.

- Я не понимаю, что значит это твоё лицо, - сказала Гелиэр.

- Ты не понимаешь, потому что я тоже не понимаю. Он сказал, ему надо всё согласовать с отцом. Это звучало, как принятое решение с его стороны. Но ты же знаешь...

- Да...

Они помолчали.

- Это всё как будто не со мной, - сказала Гелиэр. - Я как будто убежала из детской и случайно зашла в гостиную, а меня случайно приняли за взрослую, и теперь мне и дальше нужно притворяться взрослой, чтобы обман не вскрылся и меня не наказали. Я делаю такие вещи... как в тех пьесах, которые мы подсматривали с Ридой через дверь. Мне казалось, что в жизни такого не бывает.

- Ты должна привыкнуть к мысли, что детство не вернётся. Я хотела бы утешить тебя, сказать, что всё можно вернуть, но это как разводить края раны, чтобы заглянуть туда из любопытства, понимаешь?

Гелиэр повернулась на бок, утыкаясь лицом в подушку.

- А что если он не пришлёт...

- Он пришлёт. Он ругался плохими словами и пинал стену, а потом стонал от боли.

- Но... ему могут отказать... Его отец. Не дать средств... Просто запретить.

Аяна резко встала и взяла один из вееров.

- Тут жарко, - сказала она. - Эта жара просто невыносима. Гели, можно, я сниму верхнее платье? На мне рубашка и нижняя юбка.

- Снимай. Дэска Оринда клала на лицо мокрый носовой платок, чтобы охладиться.

- Намочить твой?

- Я отдала его... ему.

- Почему ты так краснеешь, Гели?

- Он коснулся... моих пальцев. Я до сих пор это чувствую. Почему твоя рубашка такая огромная?