Ирано-таджикская поэзия - Абульхасан Рудаки

Глава пятая. О ДОВОЛЬСТВЕ ЮДОЛЬЮ

В ночи раздумий зажигал я лен,И светоч речи мною был зажжен…

Стал восхвалять меня пустоголовый,Пути признанья не найдя иного,

Но в похвалу он влил немало зла,И зависть в каждом слове проросла.

Писал он: «Мысли Саади высоки!Гласили так лишь древние пророки.

Но как он слаб, кого ты ни спроси,В картинах битв — в сравненье с Фирдуси!»

Должно быть, он не знал, что мнр мне нужен,Что с громом браней сердцем я не дружен.

Но если нужно, как булатный меч,Язык мой может жизнь врага пресечь.

Что ж, вступим в бой, но заключим условье:Нам вражий череп будет — изголовье…

Но в битве меч сильнейшим не помог,—Победу лишь один дарует бог.

Коль счастье озарять пас перестанет,Храбрейший муж судьбу не заарканит.

И муравей по-своему силен,И лев по воле неба насыщен.

Бессильный перед волей небосклона,Иди путем предвечного закона!

А тот, кому столетний век сужден,Львом и мечом не будет истреблен.

Коль осужден ты небом, — не во властиВрага спасти тебя от злой напасти.

Рустама не злодей Шагад сгубил,А смертный срок Рустама наступил.

Жил в Исфагане войска повелитель,Мой друг — отважный, дерзостный воитель.

Всю жизнь он воевать был принужден,Был город им и округ защищен.

С утра, разбужен шумом, ратным гулом,Его в седле я видел с полным тулом.

Он львов отважным видом устрашал,Быков рукой железной поражал.

Когда стрелу во вражий строй пускал он,Без промаха противника сражал он.

Так лепесток колючка не пронзит,Как он пронзал стрелой железный щит.

Когда копье бросал он в схватке ратной,Он пригвождал к челу шелом булатный.

Как воробьев, он истреблял мужей,—Так саранчу хватает муравей.

Коль он на Фаридуна налетел бы,Тот обнажить оружье не успел бы.

С его дороги пардус убегал,Он пасти львов свирепых раздирал.

Схватив за пояс вражьих войск опору,Богатыря он подымал на гору.

Он настигал врага быстрей орлаИ разрубал секирой до седла.

Но в мире был он добрым и беззлобным,Нет вести ни о ком ему подобном.

Он с мудрыми учеными дружилВ те дни, как лучший друг он мне служил.

Но вот беда на Исфаган напала,Судьба меня в иной предел угнала.

В Ирак ушел я, переехал в Шам,И прижился я, и остался там.

Я жил в стране, где помнили о богеВ заботах, и надежде, и тревоге.

Довольство там царило и покой.Но потянуло вдруг меня домой.

Пути судьбы затаены во мраке…И снова очутился я в Ираке.

В бессоннице я там обрел досуг.Мне вспомнился мой исфаганский друг.

Открылась память дружбы, словно рана:Ведь с одного с ним ел я дастархана.

Чтоб повидать его, я в ИсфаганПошел, найдя попутный караван.

И, друга увидав, я ужаснулся:Его могучий стаи в дугу согнулся.

На темени — седины, словно снег;Стал хилым старцем сильный человек.

Его настигло небо, придавило,Могучей длани силу сокрушило.

Поток времен гордыню преломил;Главу к коленям горестно склонил.

Спросил я: «Друг мой, что с тобою стало?Лев превратился в старого шакала».

Он усмехнулся: «Лучший божий дарЯ растерял в боях против татар.

Я, как густой камыш, увидел копья,Как пламя — стягов боевых охлопья.

Затмила туча пыли белый свет.И понял я: мне счастья больше нет.

Мое копье без промаху летало,Со вражеской руки кольцо сбивало.

Но окружил меня степняк кольцом,Звезда погасла над моим челом.

Бежал я, видя — сгинула надежда,С судьбой сражаться выйдет лишь невежда.

Ведь не помогут щит и шлем, когдаПогаснет счастья светлая звезда.

Когда ты ключ победы потеряешь,Руками дверь победы не взломаешь.

На воинах моих была броняОт шлема мужа до копыт коня.

Как только рать туранская вспылила.Вся поднялась на битву наша сила.

Мы молнии мечей, — сказать могу,—Обрушили на войско Хулагу.

Так сшиблись мы, — сказать хотелось мне бы,Как будто грянулось об землю небо.

А стрелы! Как от молний грозовых,Нигде спасенья не было от них.

Арканы вражьи змеями взлетали,Сильнейших, как драконы, настигали.

Казалась небом степь под синей мглой,Во мгле мерцал, как звезды, ратный строй.

Мы скоро в свалке той копей лишилисьИ, пешие, щитом к щиту сразились.

Но счастье перестало нам светить,И наконец решил я отступить.

Что сделать сильная десница может,Коль ей десница божья не поможет?

Не дрогнули мы, не изнемогли —Над нами звезды бедствия взошли.

Никто из боя не ушел без раны,В крови кольчуги были и кафтаны.

Как зерна, — прежде в колосе одном,—В тумане мы рассыпались степном.

Рассыпались бесславно те, а эти,Как стая рыб, к врагу попали в сети.

Хоть наши стрелы сталь пробить могли,Ущерба степнякам не нанесли.

Когда судьбы твоей враждебно око,Что щит стальной перед стрелою рока?

Что воля перед волею судьбы,О вы, предначертания рабы.

Глава шестая. О ДОВОЛЬСТВЕ МАЛЫМ

В стяжании пекущийся о многомНе знает бога, недоволен богом.

Сумей богатство в малом обрестиИ эту правду жадным возвести.

Чего ты ищешь, прах алчбой гонимый?Злак не растет ведь на праще крутимой!

Живущий духом чужд телесных нег.Забыв свой дух, убьешь его навек.

Живущий духом — доблестью сияет.Живущий телом — доблесть убивает.

Суть человека постигает тот,Кто сущность пса сперва в себе убьет.

О пище — мысли бессловесной твари,Мысль человека — о духовном даре.

Блажен, кто сможет на земном путиСокровища познаний припасти.

Кому творенья тайна явной станет,Тот света правды отрицать не станет.

А для не видящих, где мрак и свет,Меж гурией и дивом розни нет.

Как ты в колодец, путник, провалилсяИль твой — в степи открытой — взор затмился?

Как сокол в высь небесную взлетит,Коль птицу камнем алчность тяготит?

Коль от алчбы себя освободит он,Как молния, к зениту воспарит он.

Как можешь ты с крылатыми сравняться,Когда привык вседневно объедаться?

Ведь ангелом парящим, как звезда,Не станет жадный хищник никогда.

Стань Человеком в помыслах, в делах,Потом мечтай об ангельских крылах.

Ты скачешь, как несомый злобным дивом,На необъезженном коне строптивом.

Скрути узду, иль волю он возьмет,Сам разобьется и тебя убьет.

Обжора тучный, духом полусонный,Ты человек иль чан обремененный?

Утроба домом духа быть должна,А у тебя она едой полна.

Бурдюк словам о боге не внимает,И алчный от обжорства умирает.

Кто вечными пирами пресыщен,Тот мудрости и знания лишен.

Глаза и плоть вовек не будут сыты,И хоть кишки твои едой набиты,

Бездонная геенна, твой живот,—Еще, еще прибавьте! — вопиет.

Ел мало сам Иса, светильник веры,Что ж кормишь ты осла его без меры?

Что приобрел ты в этом мире зла,Сменивши откровенье на осла?

Ведь алчностью свирепой обуянныхЗверей и птиц находим мы в капканах.

Тигр над зверями царь, а поглядишь —Попался на приманку, словно мышь.

И как бы мышь к еде ни кралась ловко,Ее поймает кот иль мышеловка.

Мне человек, что речь мою любил,Слоновой кости гребень подарил.

Но, за слово обидевшись, однако,Он где-то обозвал меня собакой.

Ему я бросил гребень, молвив: «На!Мне кость твоя, презренный, не нужна».

Да, сам к себе я отношусь сурово,Но не стергшо обиды от другого!

В довольстве малым мудрые сильны,Дервиш и сам султан для них равны.

Зачем склоняться с просьбой пред владыкой,Когда ты сам себе Хосров великий?

А себялюбец ты? Ну что ж, смирись:Ходи, проси, у всех дверей стучись!

Однажды скряга некий, полный страха,Явился с просьбой к трону Хорезмшаха.

В прах перед шахом он лицо склонил,Подобострастно просьбу изложил.

А скряге сын сказал недоуменно:«Ответь на мои вопрос, отец почтенный,

Ведь кыбла там, на юге, где Хиджаз,Что ж ты на север совершал намаз?»

Будь мудр, живи, страстями управляя,У жадных кыбла каждый день другая.

Кто страсти низкой буйство укротит,Себя от горших бедствий защитит.

Два зернышка ячменных жадный взял,Зато подол жемчужин растерял.

Ты, мудрый, вожделенья укроти,Чтобы с сумою после не пойти.

Укороти десницу! Свет надеждыНе в длинном рукаве твоей одежды!

Кто от стяжанья духом не ослаб,Тот никому не пишет: «Я твой раб!»

Просителя, как пса, порою гонят.Кто мужа независимого тронет?

Глава седьмая. О ВОСПИТАНИИ