Ирано-таджикская поэзия - Абульхасан Рудаки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Глава четвертая. О СМИРЕНИИ
Из тучи капля долу устремиласьИ, в волны моря падая, смутилась.
«Как я мала, а здесь простор такой…Ничто я перед бездною морской!»
Она себя презрела, умалила;Но раковина каплю приютила;
И перл, родившийся из капли той,Царя венец украсил золотой.
Себя ничтожной капля та считала —И красотой и славой заблистала.
Смиренье — путь высоких мудрецов,Так гнется ветвь под тяжестью плодов,
РАССКАЗОднажды утром, по словам преданий,Премудрый вышел Баязид из бани.
И некто полный таз золы печнойНа старца высыпал — без мысли злой.
Чалма у Баязнда распустилась,А он, приемля это, словно милость,
Отер лицо, сказал: «Мой дух — в огне,Так от золы ли огорчаться мне?»
Пренебрежет собой познавший много.Не жди от себялюбца веры в бога,
Высокий дух исканьям славы чужд,И в почестях величью нету нужд.
Превыше всех подымет лишь смиренье,Но душу в грязь повергнет самомненье.
Надменный, непокорный в прах падет.Величье — само избранных найдет.
Нет правды в низменном земном исканье,Нет света бога в самолюбованье.
Беги, мой дух, завистливых и злых,С презрением глядящих на других.
Тот одарен высокою судьбою,Кто не запятнан гневом и враждою.
Иди тобою избранным путем,Прославься правдолюбьем и добром.
У тех, кто над тобой превозносился,Безумием, ты скажешь, ум затмился.
И сам ты осужденье обретешь,Коль над людьми себя превознесешь.
Высоко ты стоишь, но не надейсяНа вечное… Над падшими не смейся.
Стоявшие всех выше — все ушли,А падшие на место их взошли.
Ты беспорочен, с низменным не смешан,Но ты не осуждай того, кто грешен.
Тот носит перстень Кабы на руке,А этот, пьян, свалился в погребке.
Но кто из них войдет в чертоги светаТам — на Суде последнего ответа?
Тот — верный внешне — в бездну упадет,А этот в дверь раскаянья войдет.
РАССКА3Бедняк-ученый — в рвани и в грязи —Сел среди знатных на ковре кази.
Взглянул хозяин колко — что за чудо?И служка подбежал: «Вошел отсюда!
Ты перед кем сидишь? Кто ты такой?Сядь позади иль на ногах постой!
Почета место здесь не всем дается,Сан по достоинству лишь достается.
Зачем тебе позориться средь нас?Достаточно с тебя на первый раз!
И честь тому, кто ниже всех в смиренье,Не испытал позора униженья.
Ты впредь на месте не садись чужом,Средь сильных не прикидывайся львом!»
И встал мудрец, в ответ не молвив слова.Судьба его в те дни была сурова.
Вздох испустил он, больше ничего,И сел в преддверье сборища того.
Тут спор пошел средь знатоков Корана.«Да, да!» — «Нет, нет!» — орут как будто спьяна.
Открыли двери смуты вековой,И всяк свое кричит наперебой.
Их спор над неким доводом стариннымСравнить бы можно с боем петушиным.
Так спорили в неистовстве своемФакихи о Писании святом,
Так узел спора туго завязали,Что, как распутать узел, и не знали.
И тут в одежде нищенской мудрецВзревел, как лев свирепый, наконец:
«Эй, знатоки свитого шариата,Чья память знаньем истинным богата!
Не брань и крик, а доводы нужны,Чтобы бесспорны были и сильны.
А я владею знания човганом».Тут общий смех поднялся над айваном:
«Ну, говори!» И он заговорил,Раскрыл уста и глотки им закрыл.
Острей калама доводы нашел он,От ложной их премудрости ушел он,
И свиток сути смысла развернул,И, как пером, их спор перечеркнул.
И закричали всем собраньем: «Слава!Тебе, мудрец, твоим познаньям — слава!»
Как конь, он обогнал их. А казиБыл как осел, увязнувший в грязи.
Вздохнув, свою чалму почета снял он,Чалму свою пришельцу отослал он.
Сказал: «Прости! Хоть нет на мне вины,Что я не угадал тебе цены!
Средь нас ты выше всех! И вот — унижен…Мне жаль. Но да не будешь ты обижен!»
Пошел служащий к пришлецу тому,Чтоб на главу его надеть чалму.
«Прочь! — тот сказал. — Иль сам уйду за дверь я!Твоя чалма — венец высокомерья!
Слыть не хочу в народе как святойС чалмою в пятьдесят локтей длиной.
«Маулана» нарекусь я, несомненно,Но ото званье будет мне презренно.
Вода да будет чистою в любомСосуде — глиняном иль золотом.
Ум светлый должен в голове таиться,А не чалмой высокою кичиться.
Как тыква, велика твоя чалма,Но в тыкве нет ни мозга, ни ума.
Не чванься ни усами, ни чалмою!Чалма — тряпье, усы — трава травою.
Те, кто подобны людям лишь на взгляд,Но мертвы, как картины, — пусть молчат.
Сам одолей высоты перевала;Зла людям не неси, как знак Зуала.
На плетево идет тростник любой,Но ценен сахарный самим собой.
Тебя, с душою низкою такою,Я званья «Человек» не удостою.
Стеклярусную понизь отыскалВ грязи глупец. Стеклярус так сказал:
«Ты брось меня! Я бисер самый бедный!Я весь не стою и полушки медной».
Пусть и цветнике свинарь свинью пасет,Но на свинью цена не возрастет.
Осел ослом останется вовеки.По платью не суди о человеке!»*Так жгучим словом он обиду смылИ чванных и надменных устыдил.
Обижен ими, он не пощадил ихИ речью, как оружьем, поразил их.
Да не потерпит гнета и обидМуж правды и неправых истребит!
Казн сидел, подавленный — в позоре:«О стыд мне перед всеми! Стыд и горе!»
Он руки был свои кусать готов,Молчал, не находя достойных слов.
А тот пришлец в убогом одеяньеСтремительно покинул их собранье.
Опомнились вельможи наконец,Воскликнули: «Кто этот молодец?»
Слуга его разыскивал повсюду,Вопросы обращал к простому люду.
И все в ответ: «Напрасно не ходи!Был это наш учитель — Саади.
Стократ хвала ему, что речью меткойТак отхлестал он вас — умно и едко!»
РАССКАЗМудрец Лукман был черен, как арап,Невзрачен, ростом мал и телом слаб.
Приняв за беглого раба, связалиВождя людей и строить дом пригнали.
Хозяин издевался над рабом;Но в год ему Лукман построил дом.
И тут внезапно беглый раб вернулся,Хозяин все узнал и ужаснулся.
Валялся у Лукмана он в ногах.А тот, смеясь: «Что мне в твоих слезах?
Как я свою обиду вмиг забуду?Твою жестокость век я помнить буду!
Но я тебя прощаю, человек.Тебе — добро, мне — выучка навек.
Теперь ты в новом доме поселился,Я новой мудростью обогатился:
Раб у меня есть; я жесток с ним был,Работой непосильною томил.
Но мучить я его не буду боле,—Так тяжко было мне в твоей неволе».
Кто сам не знает, что такое гнет,Тот состраданья к слабым не поймет.
Ты оскорблен правителем законным?Не будь же груб с бесправным подчиненным!
Как тут Бахрамовых не вспомнить слов:«Не будь, правитель, к подданным суров!»
