Ирано-таджикская поэзия - Абульхасан Рудаки

Глава третья. О ЛЮБВИ, ЛЮБОВНОМ ОПЬЯНЕНИИ И БЕЗУМСТВЕ

Прекрасны дни влюбленных, их стремленьяК возлюбленной, блаженны их мученья.

Прекрасно все и любви — несет ли намСтрадания она или бальзам.

Влюбленный власть и царство ненавидит,Он в бедности свою опору видит.

Он пьет страданий чистое вино;Молчит, хоть горьким кажется оно.

Его дарят похмельем сладким слезы.Шипы — не стражи ли царицы Розы?

Страданья ради истинной любвиБлаженством, о влюбленный, назови!

Вьюк легок опьяненному верблюду,Стремись, иди к единственному чуду!

Не сбросит раб с себя любви аркан.Когда огнем любви он обуян.

Живут в тиши печального забвеньяВлюбленные — цари уединенья.

Они одни сумеют повестиБлуждающих по верному пути.

Проходят люди, их не узнавая,Они — как в мире тьмы вода живая,

Они подобны рухнувшим стенамСнаружи. А внутри — прекрасный храм.

Они, как мотыльки, сжигают крылья,И шелкопряда чужды им усилья.

У них всегда в объятьях красота,Но высохли от жажды их уста.

Не говорю: источник вод закрыт им,Но жажду даже Нил не утолит им.

Сын нищего, что век в нужде влачился,Увидев шах-заде, в него влюбился.

В каких мучениях, — поймешь ли ты? —Бедняк лелеял тщетные мечты…

На всех путях царевича стоял он,У стремени коня его бежал он.

Он проливал потоки жгучих слез,Не внемля ни насмешек, ни угроз.

Придворные его с дороги гнали:«Эй ты, бродяга, отойди подале!»

Он уходил. Но вновь, презрев позор,Близ шах-заде свой разбивал шатер.

Его избили слуги. «Убирайся! —Сказали. — На глаза не попадайся!»

Ушел факир. Но вновь вернулся он,Покоя и терпения лишен.

Хоть в двери изгонялся он, как муха,В окошко возвращался он, как муха.

Ему сказали: «Эй ты, дуралей!Ты сколько терпишь палок и камней?»

Ответил он: «Погибель друга радиПриму! И не взмолюсь я о пощаде!

Пусть ненавистью полон он ко мне,—В него влюблен я! Брежу им во сне!

Пусть на любовь мою он не ответит,Я жив, пока он мне, как солнце, светит.

Всех этих мук снести я не могу.И прочь — увы! — уйти я не могу.

«Прочь от шатра его!» — не говорите,Хоть голову у входа пригвоздите.

Не лучше ль мотыльку в огне сгореть,Чем в пустоте и мраке умереть!»

«Мяч! Ты получишь рану от човгана!»Факир ответил им: «А что мне рана?»

«Тебе отрубят голову мечом!»А он им: «Голова мне нипочем!

Кто о пути своем грядущем знает,—Венец его иль плаха ожидает?

Увы! Терпения лишился я,И от покоя отрешился я!

Пусть, как Иаков, я ослепну, все жеК Юсуфу приведешь меня ты, боже!

Не будет прахом мира ослепленТот, кто любовью вечной опьянен».

Раз к стремени царевича припал он.Разгневался царевич. «Прочь!» — сказал он.

Факир с улыбкой молвил: «НикогоНе гонит шах от солнца своего!

Из-за тебя свою забыл я душу.Коль от тебя уйду, обет нарушу!

Тобой одним живу я и дышу,Будь благосклонен, если я грешу!..

Твоих стремян коснулся я рукоюЗатем, что я не дорожу собою!

Любви к тебе я предан целикомИ ставлю крест на имени своем.

Я насмерть поражен стрелою взглядаИ обнажать свой меч тебе не надо!

Ты сам зажег меня. Так не беги.И все леса души моей сожги!»*Раз на пиру под звуки струн и наяКружилась в пляске пери молодая.

Не помню: жар сердец иль огонекСветильни полу платья ей поджег.

Она, увидев это, рассердилась.«Не гневайся! — сказал я. — Сделай милость!

Ведь у тебя сгорела лишь пола,А весь мой урожай сгорел дотла».

Влюбленные друг в друга — дух единый.Коль суть цела — не жаль мне половины*Есть люди, чистой преданы любви,—Зверями ль, ангелами их зови,—

Они, как ангелы, в хвале и вереНе прячутся в пещерах, словно звери.

Они воздержанны, хоть и сильны,Они премудры, хоть опьянены.

Когда они в священный пляс вступают,То в исступленье рубище сжигают.

Они забыли о себе. Но все ж,Непосвященный, ты к ним не войдешь

Их разум — в исступлении, а слухК увещеваниям разумным глух.

Но утка дикая не тонет в море.Для саламандры ведь пожар — не горе.

Нот так и многотерпцы, — ты скажи,—В пустыне живы божии мужи!

Они от взоров всех людей сокрыты,Они не знатны и не имениты.

Не добиваются людской любви,Довольно вечной им одной любви,

Они — плодовый сад щедрот безмерных,А не злодеи в облаченье верных.

Они скрываются от глаз людских,Как жемчуга в жемчужницах своих.

Не хвастаются, не шумят, как море,Блестя жемчужной пеной на просторе.

Они — не вы! Вы — внешне хороши,Но в обликах красивых нет души.

И не прельстите вы царя вселеннойНи красотой, ни роскошью надменной.

Когда бы стала перлами роса,То перлов не ценилась бы краса.

Как по канату, доблестный и верныйПройдет и без шеста над бездной скверны.

Дервиш в блаженном хмеле изнемог,Внимая зову: «Эй! Не я ль твой бог?»

Кому любовь — стекло, а ужас — камень,Не страшны ни мечи вражды, ни пламень.

Жил в Самарканде юноша. Был онИндийскою красавицей пленен.

Она, как солнце, чары расточала,Твердыню благочестья разрушала.

Казалось, красоту, какую мог,В ней воплотил миров зиждитель — бог.

За нею вслед все взгляды обращались.Ее встречавшие ума лишались.

Влюбленный наш тайком ходил за ней.И раз она сказала гневно: «Эй!

Глупец, не смей, как тень, за мной влачиться.Не для твоих тенет такая птица.

Не смей за мною но пятам ходить.Не то рабам велю тебя убить!»

И тут влюбленному промолвил кто-то:«О друг, займи себя другой заботой.

Боюсь, ты не достигнешь цели здесь,А потеряешь даром жизнь и честь!»

Упреком этим горьким уязвленный,Вздохнув, ответил юноша влюбленный:

«Пусть под мечом я голову моюВ прах уроню и кровь мою пролью,

Но скажут люди: «Вот удел завидный!Пасть от меча любимой — не обидно».

Меня позорить можешь ты, бранить,—Я не уйду. Мне без нее не жить.

Что мне советуешь ты, ослепленныйТщетою мира, лишь в себя влюбленный?

Она добра и благости полна,Пусть хоть на казнь пошлет меня она!

Мечта о ней меня в ночи сжигает,А утром снова к яшзпи возрождает.

Пусть у ее порога я умру,Но жив, как прежде, встану поутру!»

Будь стоек всей душою, всею кровью.Жив Саади, хоть и сражен любовью.*Сказал от жажды гибнущий в пустыне:«Счастлив, кто гибнет в водяной пучине!»

Ему ответил спутник: «О глупец,В воде иль без воды — один конец».

«Нет! — тот воскликнул. — Не к воде стремлюсь я,Пусть в океане Духа растворюсь я!»

Кто жаждет истины, я знаю, тотБез страха бросится в водоворот.

Не дрогнет в жажде знанья, не остынет,Хоть знает он, что в тех волнах погибнет.

Любовь, влюбленный, за полу хватай.«Дай душу!» — скажет. Душу ей отдан.

Ты внидешь в рай блаженства и забвенья,Пройдя геенну самоотреченья.

Труд пахаря в пору страды суров,Но пахарь сладко спит после трудов.

На сем пиру блаженства достигаетТот, кто последним чашу получает.

Раз молодая женщина пришлаК отцу и жаловаться начала:

«Отец мой! Муж меня совсем не любит…Ах, вижу я, он жизнь мою загубит!

Гляжу, как к женам ласковы мужья,И плачу. Знать, одна несчастна я.

Всяк льнет к жене, как голубок к голубке,Как дольки миндаля в одной скорлупке,

Все люди, погляжу я, кроме нас!А муж мой улыбнулся ль мне хоть раз?»

Отец ее был мудр и духом светел;И он с улыбкой дочери ответил:

«Неласков, говоришь, с тобою он?Зато хорош собой, умен, учен!

Жаль человека потерять такогоИ худшего в сто раз искать другого…

Будь с ним поласковей. Коль он уйдет,Ведь на тебя бесчестие падет».

Железные перчатки раздобылОдин борец и биться с львом решил.

Но лапа льва к земле его прижала,И сила у борца в руках увяла.

А зрители: «Эй, муж! Ты что лежишь,Как женщина? Что льва ты не разишь?»

А тот вздохнул, не в силах приподняться:«Увы, со львом не кулаками драться!»

Как лев могучий был сильней борца,Так страсть порой сильнее мудреца.

Кулак — будь он в железной рукавице —В бою со львом свирепым не годится.

О пленник страсти, позабудь покой!Ты — мяч, гонимый по полю клюкой.

Раз юноша и дева, что дружилиОт детских лет, в супружество вступили.

Жена была счастлива. А супруг —Смотри! — ее возненавидел вдруг.

Он прелестью подруги не пленялся,Прочь от нес лицом он отвращался.

Она, как роза, красотой цвела,А для него как смерть она была.

Ему сказали: «Эй ты, непонятный,Не любишь, так ушли ее обратно».

А тот: «Овец хоть тысячу головОтдам, чтоб разрешиться от оков!»

А им жена: «Приму любые муки,Но знайте — с ним не вынесу разлуки.

На все отары мира не польщусьИ разлучиться с ним не соглашусь».

Порою друг, что друга отвергает,Отвергнутому лишь милей бывает.

Спросили раз Меджнуна: «Что с тобой?Что ты семьи чуждаешься людской?

И что с Лейли, с твоей любовью, сталось?Ужель в тебе и чувства не осталось?»

Меджнун ответил, слез поток лия:«Молю, отстаньте от меня, друзья,

Моя душа изнемогла от боли,Не сыпьте же хоть вы на рану соли.

Да, друг от друга мы удалены,Необходимости подчинены».

А те: «О светоч верности и чести,Вели — Лейли передадим мы вести!»

А он им: «Обо мне — ни слова ей,Чтобы не стало ей еще больней».

Вы червячка видали на полях,Что, словно свечка, теплится в ночах?

Его спросили: «Вот ты ночью светишь,А что же днем нигде тебя не встретишь?»

И в темноте светящийся червякПо мудрости своей ответил так:

«Я здесь и днем! Мне ваш вопрос обиден.Я только из-за солнца днем не виден!»*О муж любви, иди своей тропой,Чуждайся блеска роскоши людской!

Иди путем любви! Душой беспечен,Пусть ты погибнешь — дух твой будет вечен.

Ведь из зерна и злак не прорастет,Когда само зерно не пропадет.

Тогда лишь сможешь истины добиться,Коль от себя сумеешь отрешиться.

И знай — ты истины не обретешь,Пока в самозабвенье не впадешь.

Как музыка, поют шаги верблюда,Когда тебе любви открыто чудо.

И тайну в крыльях мухи не узришь,Когда ты страстью чистою горишь.

И, изумленный, в просветлеиье духаЗа голову ты схватишься, как муха.

Влюбленный плачет, слыша пенье птиц,Хоть небо пасть пред ним готово ниц.

Да — истинный певец не умолкает,Но не всегда, не всяк ему внимает.

Пусть к нам на пир влюбленные придутИ упоенью души предадут!

Пусть кружатся, как чаша круговая,Главу у врат смиренья опуская!

Когда дервиш в самозабвенье впал,Не смейся, пусть он ворот разодрал.

И машет, словно крыльями, руками…Он — в море, он объят любви волнами!

«Где бубны, флейты ваши? — спросишь ты,—Откуда песня льется с высоты?»

Не знаю я. Хоть песня мир объемлет.Но ей лишь сердце избранного внемлет.

Коль птица с башни разума взлетит,То ангелов небесных восхитит.

А низкий, в ком пристрастье к миру живо,Готовит в сердце логово для дива.

Кто потакать готов своим страстям —Не спутник он и не застолец нам.

Когда садами вечер пролетает,Он не дрова, а розы рассыпает.

Мир, полный музыки, нам дал творец…Но что увидит в зеркале слепец?

Ты не видал, как в пляс верблюд вступает,Когда арабской песне он внимает?

Верблюда, знать, в восторг напев привел…А тот, кто глух, тот хуже, чем осел.

Играть на флейте юноша учился.И совершенства в музыке добился.

Сердца сгорали, как сухой камыш,Когда звучал его живой камыш.

Отец сердился, флейту отнимал он.«Бездельник!» — сына гневно упрекал он.

Но как-то ночью, услыхав сквозь сон,Игрою сына был он потрясен.

Сказал: «Неправ я был, его ругая,Его искусства дивного не зная!»

Видал дервишей ты летящий круг?Что означают эти взмахи рук?

"Знай: в дверь они глядят иного мира,Отмахиваясь от земного мира.

Но тот лишь видит, у кого живаДуша в мельчайших складках рукава.

Так опытный пловец лишь обнаженныйВ пучине не потонет разъяренной.

Намокнет грузный плащ, пловца губя,—Ты скинь притворства рубище с себя!

Привязанный, в оковах ты плетешься,Порвав все связи — с Истиной сольешься.

«Бедняга! — кто-то мотыльку сказал.—Себе ты лучше б ровню поискал!

Горящая свеча тебя не любит,Влечение твое тебя погубит.

Не саламандра ты, не рвись в огонь!Надежная нужна для битвы бронь.

Как без нее с железноруким биться?От солнца мышь летучая таится.

И тот, кто здравым наделен умом,Не обольщается своим врагом.

Где разум твой? Свеча — твой враг смертельный.Зачем ты рвешься к гибели бесцельно?

Бедняк, прося царевниной руки,Получит в лучшем случае пинки.

Свеча султанам и царям сияетИ о любви твоей, поверь, не знает.

Она, блистая в обществе таком,Прельстится ли ничтожным мотыльком?

Твоя любимая вельможам светит:А ты сгоришь — она и не заметит!»

И мотылек ответил: «О глупец,Пусть я сгорю, не страшен мне конец.

Влюблен я, сердце у меня пылает,Свеча меня, как роза, привлекает.

Огонь свечи в груди моей живет,Не я лечу, а страсть меня влечет.

Аркан захлестнут у меня на шее,И мне не страшно, рад сгореть в огне я.

Сгорел я раньше, а не здесь — в огне,Который обжигает крылья мне.

Она в такой красе, в таком сиянье,Что глупо говорить о воздержанье.

Пусть я на миг в огонь ее влечуИ смертью за блаженство заплачу!

Я в жажде смерти рвусь к чужому, чуду.Она горит! И пусть я мертвым буду!..

А ты мне говоришь: «Во тьме кружи.Ищи достойную и с ней дружи!»

Скажи ужаленному скорпионом:«Не плачь!» — не станет вмиг он исцеленным.

Советы бесполезно расточатьПред тем, кто не желает им внимать.

Не говорят: «Полегче, сделай милость!» —Возничему, чья четверня взбесилась.

В «Синдбаде» также сказано о том:«Сравни советы с ветром, страсть — с огнем».Костер под ветром ярче пламенеет,Тигр, если ранен, пуще свирепеет.

Я прежде думал: ты мне добрый друг.Не ждал я от тебя дурных услуг.

Советуешь мне: «Ровню, мол, ищи ты,Пусть будут сердце и душа убиты!..»

Не дорожишь душой, так не взыщи,Ты сам иди и ровню поищи.

К себе подобным лишь самовлюбленныйИдет, как пьяный в мрак неозаренный.

Я сам решил — во тьме ль погибнуть мнеИли сгореть в ее живом огне!

Тот, кто влюблен, тот смело в пламя мчится.Трус, что влюблен в себя, всего боится.

От смерти кто себя убережет?Пусть жар влюбленной и меня сожжет!

И если смерть для нас неотвратима,Не лучше ли сгореть в огне любимой,

Вкусить блаженство, пасть у милых ног.Как я — в свечу влюбленный мотылек!»

Однажды темной ночью я не спалИ слышал — мотылек свече шептал:

«Пусть я сгорю! Ведь я люблю… Ты знаешь…А ты что плачешь и о чем рыдаешь?»

Свеча ему: «О бедный мотылек!Воск тает мой, уходит, как поток.

А помнишь, как ушла Ширин-услада,Огонь ударил в голову Фархада».

И воск, подобный пламенным слезам,Свеча струила по своим щекам.

«О притязатель! Вспыхнув на мгновенье,Сгорел ты. Где же стойкость? Где терпенье?

В единый миг ты здесь спалил крыла,А я стою, пока сгорю дотла.

Ты лишь обжегся. Но, огнем пылая,Вся — с головы до ног — сгореть должна я!»

Так, плача, говорила с мотылькомСвеча, светя нам на пиру ночном.

Но стал чадить фитиль свечи. И пламяПогасло вдруг под чьими-то перстами.

И в дыме вздох свечи услышал я:«Вот видишь, друг, и смерть пришла моя!»

Ты, чтоб в любви достигнуть совершенства,Учись в мученьях обретать блаженство.

Не плачь над обгоревшим мотыльком,С любимой он слился, с ее огнем.

Под ливнем стрел, хоть смерть неотвратима,Не выпускай из рук полу любимой.

Не рвись в моря — к безвестным берегам,А раз поплыл, то жизнь вручи волнам!

Глава четвертая. О СМИРЕНИИ