Операция «Юродивый» - Сергей Бортников

Тогда Дроздов снял верхний слой почвы и, упаковав его в обычное ведро, повёз на экспертизу в Москву, где они с Софьей Григорьевной недавно получили квартиру. Каково же было его удивление, когда в грунте обнаружили «микроэлементы явно неземного происхождения»!

Но это совсем другая история, имевшая продолжение уже по окончании операции «Юродивый»…

29 августа 1949 года советская атомная бомба успешно прошла испытание на Семипалатинском полигоне. Ровно через два месяца Лаврентию Павловичу Берии присудили Сталинскую премию I-й степени «за организацию дела производства атомной энергии и успешное завершение испытания атомного оружия».

Теперь можно было перевести дыхание, направить всю свою неуёмную энергию на обеспечение безопасности вождя, от которой напрямую зависела и длина его собственного жизненного пути.

Первым делом Берия решил заняться «врачами-сионистами». Те вели себя по меньшей мере странно. Расходуя огромные государственные средства, не слишком заботились о драгоценном здоровье товарища Сталина и даже запустили соответствующую документацию. По крайней мере, он – нарком внутренних дел! – не смог найти выводов медицинской комиссии о состоянии Сталина после инсульта…

Всё началось с показаний видного советского поэта Ицика (Исаака Соломоновича) Фефера, которые он, давний агент НКВД, дал Берии лично во время одной из конспиративных встреч. Мол, Яков Гиляриевич Этингер, известный кардиолог, нелестно высказывается в адрес партии и её руководителей.

На квартире эскулапа сразу же установили подслушивающее устройство. И факты подтвердились.

Осенью 1949 года в разгар антисемитской кампании, именуемой «борьбой с космополитизмом», профессора уволили из 2-го Московского медицинского института, где он заведовал кафедрой, и изгнали из Кремлевской больницы. Вскоре, якобы на основе его признаний, старший следователь 1-го разведывательного отдела МГБ СССР подполковник Михаил Дмитриевич Рюмин, прозванный в народе «Кровавым карликом», составил список врачей-антисоветчиков, и направил его высшему руководству. В этом перечне оказались профессора Збарский, Вовси, Левит и другие светила медицины, известные как в СССР, так и далеко за его пределами. 2 марта 1951 года Этингер, не выдержав пыток, скончался в тюрьме «в результате паралича сердца». После этого министр госбезопасности Абакумов санкционировал аресты многих людей по обвинению в еврейском национализме. Вместе с тем он опасался чрезмерно расширять рамки «сионистского заговора», считая, что Сталин может потребовать реальных доказательств, которых, увы, не было… Такую нерешительность вождь расценил как предательство. 12 июля 1951 года Виктора Семёновича арестовали, обвинив в государственной измене, сионистском заговоре в МГБ и попытках воспрепятствовать расследованию дела врачей. Причиной ареста послужил донос всё того же Рюмина…

В ноябре 1952 года был арестован Владимир Никитич Виноградов, личный врач Иосифа Виссарионовича и единственный из медиков, кому вождь хоть как-то доверял.

Здоровье Сталина начало резко ухудшаться. Из-за «нехватки воздуха для дыхания» и болей в легком он даже бросил курить. И сразу же набрал вес, что привело к резкому увеличению кровяного давления.

Лаврентий Павлович настаивал на немедленном лечении, для начала – хотя бы на полноценном отдыхе, но вождь, желавший лично наблюдать за всеми перипетиями дела «врачей-сионистов», отказался от уже ставшего традиционным отпуска в санатории на озере Рица.

Такое пренебрежение собственным здоровьем не могло не привести к печальным результатам…

Поужинать вместе с ним в Кунцево 28 февраля 1953 года вождь пригласил самых близких своих соратников: Хрущева, Булганина, Маленкова и Берию. Сталин выпил и, может быть, именно поэтому пребывал в прекрасном расположении духа. Веселье продолжалось до пяти часов утра следующего дня.

Главным на объекте «Ближняя дача» был комендант – полковник Орлов, в подчинении которого находилось более сотни офицеров госбезопасности плюс персонал для «бытового обслуживания»: прислуга, уборщицы, тоже состоящие в штате МГБ…

В воскресенье 1 марта 1953 года у Орлова был выходной. В служебном помещении, примыкавшем к комнатам Сталина, находились помощник коменданта Пётр Лозгачев, телохранитель Михаил Старостин и некоторые другие офицеры.

Дежурила в тот день и преданная служанка Иосифа Виссарионовича – кастелянша Матрена Бутусова.

На даче была налажена внутренняя телефонная связь. «Домофоны» стояли всюду, – даже в ванной и туалете. При помощи этих нехитрых устройств, вождь заказывал себе чай или еду, просил принести почту, и так далее и тому подобное.

Также во многих комнатах были установлены аппараты правительственной связи и телефоны обычной московской коммутаторной сети. Более ста человек (члены Бюро Президиума ЦК КПСС, министр МГБ, начальник Генерального штаба, командующие военными округами, секретари некоторых обкомов, заведующие основными отделами ЦК КПСС и секретари ЦК) имели прямой «выход» на Сталина и при необходимости могли звонить ему лично. Кроме того, во всех помещениях функционировала особая система сигнализации, позволявшая охране следить за тем, где находится № 1 в тот или иной момент…

На землю опускался тихий весенний вечер, а в комнатах вождя по-прежнему не было никакого движения. Это казалось странным. Ведь обычно Иосиф Виссарионович вставал между 10 и 11 часами утра и сразу заказывал себе завтрак, который приносила верная Матрёна.

Пришла почта из ЦК, и в 23.00 Лозгачёв наконец отважился побеспокоить Сталина. Тот лежал на полу в малой столовой в пижамных брюках и нижней рубашке. Перенеся неподвижное тело на диван и накрыв пледом, охрана стала звонить сначала Семену Денисовичу Игнатьеву, сменившему арестованного Абакумова на посту министра государственной безопасности, а затем, по его совету, – секретарю ЦК КПСС Маленкову.

Георгий Максимилианович немедленно сообщил о нештатной ситуации Хрущеву и Берии. Вместе с Николаем Александровичем Булганиным они приехали на дачу около часа ночи. В комнату, где лежал Иосиф Виссарионович, вошли лишь Берия и Маленков. Вскоре они заявили охране, что Сталин спит, и запретили его тревожить. После чего все спокойно разъехались по домам.

Вызывать врачей и сообщать миру об инсульте руководителя великой страны ни один из его соратников не имел желания.

Впрочем, Лаврентий Павлович один из всех искренне сожалел о случившемся…

В ту же ночь Берия позвонил Вялову.

– Немедленно поезжай к Ванечке! – сказал и бросил трубку.