Время и комната - Бото Штраус

Черный мальчик, невозмутимо упершись ногой в бок Киприану, одним пинком опрокидывает его навзничь.

Нет! Нет!.. У меня есть и деньги! Вот, деньги, сколько хочешь! Иди сюда, на вот, бери, считай.

Черный мальчик становится подле Киприана на колени, вытаскивает деньги из кармана его брюк. В тот же миг в руках у Киприана оказываются огромные ножницы, он приставляет их раскрытые концы к затылку Черного мальчика.

Делай-делай-делай!

Он наклоняет голову Черного мальчика все ниже и ниже. Тот начинает стягивать с Киприана штаны.

Делай-делай-делай!

Внезапно Черный мальчик ловко отталкивает руки Киприана, тот роняет ножницы, а мальчик хватает камень. Киприан обхватывает шею мальчика, но тот много раз бьет Киприана камнем в лицо. Киприан пытается прикрыть голову и сучит ногами, потом вдруг затихает. Черный мальчик убегает.

На сцене почти полное затемнение. Затем свет ненадолго выхватывает из темноты — справа — загородный дом, где живет Элен. Почти пустое помещение, в глубине проем без двери — выход на песчаную дорожку. Слева окно, перед ним стол и два стула. У правой стенки софа со спинкой, на ней простыня. Рядом умывальник, кувшин и таз. Мужчина в черной куртке с капюшоном на голове, в черных джинсах и черных ботинках медленно направляется из комнаты к выходу. Элен, на софе, приподнимается. Затемнение. С левой стороны сцены слышны крики. Голос Вольфа: «Они убили скульптора!». В ответ хор молодых и пожилых голосов разражается ритмичными криками, какими обычно подбадривают лыжников во время лыжных гонок: «Хо-хо-хо-хо!». Вольф, стараясь перекричать этот хор: «Что вы там кричите? Не пойму!».

Хор разражается хохотом. После чего высвечивается левая часть сцены. Там Оберон/Нефакт застыл над телом убитого Киприана.

Оберон/Нефакт. Я не хотел, о нет, мой Киприан, я не желал тебе такой кончины. Но и предотвратить ее уже не мог. Ведь я уже не твой хозяин, я только твой глухонемой приспешник! Я бессилен. Игра, которую затеял я, мне отплатила фортелем уродства и вырождения. Все, кончен спор, Титания: любовь повержена! Смотри, чтоб и тебя не прихватило время своею вездесущей пятерней. Со мною вот все кончено. Божественность моя и слава — лишь звук пустой, лицо мое — бессмысленная маска бумажная, которую балованный ребенок на землю бросил, и теперь ее в пыли гоняет ветер.

Элен в загородном доме. На стенах неприличные рисунки и надписи. Она сидит на софе, у окна на стуле — Человек в черном. Видна только его согбенная спина и сложенные на коленях вместо рук кисти скелета.

Смерть. Так ты меня звала?

Элен. Нет! Я не звала тебя!

Смерть. Как странно. (Хочет встать.)

Элен. Останься. У тебя всегда был столь ужасный вид?

Смерть пожимает плечами.

Ты здесь, чтобы меня предупредить? Что я неправильно живу? А может, все-таки ты тоже хочешь… в мои объятья?

Смерть. Мне нечего особенно сказать. И даже делать ничего не надо. Я прихожу — и все. И сколько себя помню — я только подмастерье, исполнитель. И все время удивляюсь, что мне никто в глаза смотреть не хочет.

Элен. Но ты же — смерть. А значит — ты и власть.

Смерть. Не верится.

Элен. Ты скромничаешь, паинькой глядишь — затем лишь, чтоб меня к себе расположить? (Встает, подходит к порогу.) Как тихо, правда?

Смерть. Да.

Элен. Очень тихо. Каждое утро, стоит солнцу выползти из-за холма, я все еще думаю: вот сейчас придет письмоносец, и сосед скоро встанет. Но ничего этого здесь нет. Солнце может вообще не всходить или плясать по небу — здесь все будет так же, по-прежнему тихо.

Смерть. Да.

Элен. Так значит ты — никто? Так, человечишко?

Смерть, хихикнув, пожимает плечами.

А сколько крику! Шуму! Разговоров! Чтобы потом пришел… вот этакий плюгавенький фраеришка?

Смерть. Да. Все так и есть.

Элен. А где же зло? Где ужасы? Где всполохи огня и с жутким треском выбитые двери?

Смерть. Да ну. Не так уж все и страшно, верно? (Встает.)

Элен. Не подходи ко мне! Не приближайся!

Вверху, на галерее, Титания. Внизу, перед полукруглой скамейкой, трое молодых людей в белых спортивных костюмах. Первый мужчина как раз стягивает с себя белые спортивные брюки. Второй мужчина, поставив ногу на скамью, шнурует свою белую кроссовку. Третий мужчина стаскивает через голову свитер. В этих позах они и застывают, застигнутые окриком Титании.

Титания. Эй, вы! Один из вас, похожих друг на дружку, словно три теннисных мячика или хорошо скатанных снежка, — так вот, один из вас — это мой возлюбленный и повелитель. Отсюда, когда вы так стоите, мне не видно — который именно. У него золотистый голос и аккуратный волос. Я знаю, он спрятался среди себе подобных, среди мужчин, похожих на него как две капли воды, — иначе я бы его давно нашла. Но сколько я ни искала — а уж я, поверьте, не ленилась, — нигде я не встречала мужчин, более похожих друг на друга, чем вы, трое спортсменов там внизу. Так что говори первым вот ты, тот, который собирался снять свои длинные брюки.

Первый мужчина. Быть может, у меня золотистый голос, да и волос аккуратный. Но на своем веку я ни разу ни в кого не влюбился. Значит, я исключаюсь.

Титания. Тогда ты, шнурующий мужчина, говори.

Второй мужчина. У меня тоже золотистый голос и аккуратный волос. Но я содержу жену и двоих детей. Так что я не тот, кого ты ищешь.

Титания. Ну, а что скажешь ты, мужчина, стягивающий свитер через голову?

Третий мужчина. А мне и говорить незачем, потому как у меня голос не золотистый.

Титания. Ну-ка, ну-ка, стяни свитер, чтобы я могла услышать твой голос. Сдается мне, ты и есть тот самый, кто мне нужен.

Третий мужчина стягивает свитер с головы, но не с плеч.

Теперь говори!

Третий мужчина. У меня голос не золотистый, так что это не я.

Титания. Еще какой золотистый! Не скромничай, это тебе не поможет. И даже не пытайся прятаться за остальными. Я вижу, волос у тебя тоже аккуратный.

Третий мужчина. Да. Но я слишком робок, чтобы быть возлюбленным такой женщины, как ты.

Титания. Значит так. Брючный, Шнурочный и ты, Шерстяной. Это один из вас, я точно знаю. Но поскольку ты, моя нечаянная радость, умеешь водить меня за нос и морочить мне голову, я больше вопросов задавать не буду. Я тебя предупреждаю! Выйди сам, по доброй воле и дай себя узнать. Я тебя предупреждаю, потому что я в состоянии и намерена поведать двум твоим дружкам, какой ты подлец и какой трусишка. А какой ты обманщик, они уже и так видят! Ну, долго еще? Ты, вон ты! Это же ты! Ну же!

Третий мужчина. Кто, я?

Титания. А кто же еще? Думаешь, я тебя сразу не признала, когда еще и лица твоего под свитером не видела, ты его там прятал, ах ты, единственный ты мой!

Третий мужчина. Но почему именно я?

Титания. Ну! Точно! Прямо до сих пор так в ушах и стоит, «Почему именно я?». Как часто я это слышала. Всякий раз, стоит попросить его принести бутылку вина или не забыть украсить стол цветами, — ответ всегда один. О-о, эти мои любимые мелкие недостатки!

Третий мужчина. Секундочку, секундочку! Даже если допустить, что я действительно твой возлюбленный, остается совершенно необъяснимым, почему твое упрямое подозрение сразу падает именно на меня. С какой стати? Что я такого особенного делаю и чем так уж сильно отличаюсь от этих двух господ, которые тоже, по-моему, могут быть претендентами.

Титания. Брючный! Ты вот этого знаешь?

Первый мужчина. Которого? Шерстяного?

Титания. Да.

Первый мужчина. Сегодня вот тут, на поляне, первый раз встретились.

Титания. А ты, Шнурочный, что скажешь о Брючном?

Второй мужчина. Я с ними обоими сегодня здесь, на поляне, впервые увиделся.

Титания. О, небо! Этак вы меня совсем запутаете! Как же мне узнать и как тебя найти, ты, улепетнувший бог! «Пусть гонится за Аполлоном{36} Дафна{37}, голубка — за грифоном, лань — за тигром»{38}. Так слушай: нашу распрю я хочу по-доброму окончить. Я люблю тебя.

Второй мужчина. Э-э-э… Это вы кому?

Титания. Тебе!