Страницы незримых поединков - Виктор Логунов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Однажды вечером он зашел в номер Вилли и пригласил прогуляться в Зауральскую рощу, а может быть, и искупаться с реке. Вилли охотно согласился: в гостинице было душно.
Солнце стояло еще по-летнему высоко и жгло немилосердно. «Как в канзасский полдень», — подумал Вилли. Листья на деревьях съежились, будто ошпаренные кипятком. Казалось, огромный вентилятор гоняет по городу горячий воздух. На берегу реки было многолюдно. Искупавшись, легли на обжигающий песок. Лениво перебрасывались ничего на значащими фразами. И вдруг Вилли насторожился. Оверланд произнес имя Джекоба. Внутри что-то сжалось. Не отрывая головы от песка, Вилли украдкой взглянул на собеседника. Оверланд внимательно разглядывал свои ногти, потом медленно повернулся к Шернеру:
— Да, да, Вилли. Я встречался с Джекобом перед отъездом в Россию. У нас был длинный разговор. Джекоб просил выяснить, как ты здесь устроился, как вжился в свою роль, не заподозрили ли тебя русские, нашел ли объекты для работы. Если у тебя есть что для Джекоба, можешь смело довериться мне.
Вилли показалось, что все вокруг потемнело, стало враждебным. Вот сейчас эти молодые парни, играющие неподалеку в шахматы в окружении болельщиков, встанут, подойдут к нему и скажут: «Пройдемте!» Совсем как в тех книжках, издаваемых в Америке, где описывается «произвол» советской милиции.
Ему стало не по себе: «Да, не хватает мне решимости для тех дел, что задумал Джекоб, еще ничего не сделал, а трепещу как заяц. Что же будет, когда начну действовать? »
Оверланд видел, какое ошеломляющее впечатление произвел на Шернера, и отметил про себя: «Раскис здесь Вилли. Прав был Джекоб, говоря, что русские разлагающе действуют на наших людей. Наверное, и этот поддался пропаганде о социалистическом рае и всемогуществе органов безопасности. Пожалуй, следует его припугнуть. Такой вариант тоже оговорен с Джекобом».
И Оверланд рассказал, что шеф намерен был отозвать Вилли из России раньше срока — он нужен фирме на месте. Однако Джекоб уговорил не делать пока этого, ибо имеет большие виды на Шернера здесь, вдали от родины. Шеф согласился с Джекобом, но заявил: окончательное решение примет после возвращения Оверланда в США. Вилли все понял. Ему не оставляли путей для отступления. Джекоб знал: Для Шернера пребывание в России — единственная возможность прочно стать на ноги и он этот шанс не захочет упустить. В ЦРУ умели разбираться в характерах и учитывать их в своих интересах.
«Что делать? — лихорадочно соображал Вилли. — Послать бы по-русски всех этих Джекобов. В конце концов, я честный человек, я неплохой инженер, и голова и руки устроены вроде бы неплохо. Не пропаду же, не докачусь до ночлежки.
Нет мне уже не выкрутиться. У ЦРУ — длинные руки, так просто от этих ребят не уйдешь.
И денег, что ни говори, жалко. Круглый счет в банке! Заработать такую кучу «зелененьких»! Деньги — это клыки и когти для борьбы за существование в наших джунглях. В конце концов, откажусь я — другой желающий найдется.
Может, если быть очень осторожным и осмотрительным, десяток-другой снимков нащелкать удастся. Сложнее личные контакты с недовольными Советской властью, с валютчиками, со всякими подонками»…
— Ну не будь тряпкой, Вилли.
И он решился. «Своя рубашка ближе к телу», — учил его дед. Теперь заговорил другой Шернер, алчный, трусливый и злобный. Он словно забыл и дружеское отношение к нему рабочих и инженеров на заводе, и свои многочисленные беседы в их семьях за обильными угощениями. Забыл, что только вчера в разговоре с переводчицей одобрительно отозвался о возможностях советской системы и слегка покритиковал порядки у себя на родине. За то, что его загнали в угол, за свой неожиданный испуг Вилли отомстил всем, кто бескорыстно, от души старался скрасить его одиночество, тоску по семейному уюту. Оверланд понял, что недооценил Вилли. Ушат грязи вылил тот на все советское: специалисты на заводе плохие, хозяева неважные. Везде — неразбериха. Живут скудно. Завидуют всему заграничному.
И пошел, и пошел… Оверланд слушал с удивлением. Он не первый раз находился в России и не замечал, чтобы жизнь здесь была такой беспросветной, как ее рисует Шернер.
«Ну что же, это его личное дело, — подумал Оверланд. — Каждый видит жизнь так, как хочет ее видеть».
А Вилли между тем продолжал:
— Передайте Джекобу, что я обосновался здесь хорошо, завоевал авторитет. Длительное время за мной велась слежка, — приврал он. — Теперь все успокоилось, и я приступаю к выполнению задания. Есть на примете люди, которыми занимаюсь. Думаю, что доверие шефа и Джекоба оправдаю. Так и передайте.
С этого дня у Вилли появилась вторая, скрытая от людских глаз, жизнь.
2Сотрудник областного Управления госбезопасности старший лейтенант Олег Николаевич Зайцев, возвратившись к себе к кабинет от начальника отдела, с удовольствием снял пиджак, повесил не спинку стула, ослабил галстук. Несмотря на распахнутую форточку, в помещении было жарко. За окном угасал длинный летний день.
Олег вновь и вновь перечитывал документы, о которых только что докладывал полковнику. Думалось тяжело. Мешала духота.
Вот уже несколько заявлений поступило в Управление КГБ от жителей областного центра с требованиями пресечь недоброжелательную деятельность некоторых иностранцев. Скорее всего, речь шла о ком-то из тех специалистов, которые вели шеф-монтажные работы на газовом комплексе. Одна из женщин эмоционально высказывала свое возмущение тем, как на ее глазах иностранец во дворе большого жилого дома раздал детям дошкольного возраста жевательную резинку, а затем фотографировал их ссору между собой. Увидев женщину, он быстро ушел. Прораб стройки с негодованием описывал, как мужчина, по виду иностранец, фотографировал дома Форштадта, подготовленные к сносу. Делал какие-то записи в блокноте. Рядом так и просились в объектив многоэтажные красивые здания, о чем и хотел сказать прораб незнакомцу, но тот просто-напросто убежал. Подобных заявлений набралось уже немало. Из них явствовало, что особый интерес «фотограф» питает к тем местам, которые были вчерашним и даже позавчерашним днем города. А рядом рос и хорошел на глазах сегодняшний Оренбург.
— Поистине злоба слепа, — подумал Зайцев.
Судя по описанию свидетелей, это был один и тот же человек — примерно пятидесяти лет, высокий, седой, с большим носом и толстыми губами. С ним никому не удалось поговорить, но все свидетели в один голос утверждали, что этот человек — иностранец. Для жителя города такое поведение не характерно, считали очевидцы.
Можно было не заниматься поисками Шатуна, как назвал про себя незнакомца Олег, в конце концов, это дело его совести. Но начальника отдела насторожил один факт. В материалах имелось заявление водителя такси, который из окна машины видел, как человек с подобными приметами разглядывал поверх забора территорию крупного завода, выпускавшего во время войны оборонную продукцию. В руках его был какой-то небольшой черный предмет, возможно, фотоаппарат. Водитель хотел поближе рассмотреть этого человека, но пассажиры такси торопились на вокзал. Освободившись, водитель сразу же приехал в Управление КГБ и все рассказал. Однако было уже поздно. В районе завода никого из подобных лиц обнаружить не удалось, не нашлось и других свидетелей. Дело смотрелось уже иначе. Речь могла идти о целенаправленной враждебной деятельности кого-то из иностранцев.
Олег Зайцев знал, что в городе работают представители зарубежных фирм и подавляющее их большинство относится к нашей действительности доброжелательно. Познакомившись близко с советскими людьми, нашли среди них настоящих друзей. Убедились, насколько необъективно изображают у них, за рубежом, русских. В беседах неоднократно осуждали за это средства массовой информации Запада.
— Да, — говорили они, — в России победнее витрины магазинов. Но насколько богаче духовно живут люди. Нет разобщенности. Каждый готов, не задумываясь, помочь, протянуть руку дружбы. Интересы каждого — это интересы единой семьи.
Безусловно, среди иностранцев были люди, не воспринимавшие наш образ жизни. Они делились на две категории. Одни просто выполняли свои служебные обязанности, не ввязываясь ни в какие политические дискуссии. Другие же, которых, к счастью, были единицы, выполняя волю своих хозяев из специальных служб, в первую очередь, ЦРУ и зарубежных антисоветских центров и организаций, пытались выведать наши секреты, стремились отыскать «недовольных», «обиженных», «непризнанных», оказать им моральную и материальную поддержку, разложить, привить мещанскую, потребительскую психологию, втянуть в пьянство, разврат, заставить открыто выступить против своей страны.
В прошлом году Олег беседовал с официантом одного из городских ресторанов Потаповым. Здоровый детина, Потапов ничем в жизни не интересовался, кроме денег. Выбыл из комсомола, чтобы не платить членские взносы. В стремлении к наживе на брезговал ничем, и «успешно» воспитал в этом духе свою жену. А началось все со встреч с иностранцами. Ходили слухи, что Потаповы занимались скупкой у них валюты и ее перепродажей. Олег решил предупредить Потапова — не по той дороге идет. Но беседа не получилась. Потапов от всего отказался, а прямых доказательств не было. Вместе с тем не мог скрыть, что напуган, и предупреждение Олега о прекращении недозволенной деятельности принял к сведению. В течение года о нем ничего не было слышно.