Кладбище домашних животных - Стивен Кинг

Луис решил было попозже вечером написать письмо, где выразил бы иную точку зрения, доказав, что писавший статью, главным образом довольствуется субъективными ощущениями; приведенные примеры отнюдь не удовлетворительны, а научные поиски автора статьи почти преступны. Наконец, Луис стал смотреть на статью с юмором. Если написать все, что он хотел бы сказать по этому поводу.., это равносильно тому же, что грубо «вые…ь» человека в лоб. Луис стал искать в своих бумагах копию одной статьи по этому вопросу, когда его позвала Речел, спускавшаяся по лестнице:

– Поднимешься, Луис?

– Да, – ответил он, посмотрев на жену. – Все в порядке?

– Оба крепко спят.

Луис внимательно посмотрел на жену.

– Они-то спят. А ты?

– Я в порядке. Читала.

– С тобой точно все в порядке? В самом деле?

– Да, – ответила она и улыбнулась. – Я люблю тебя, Луис.

– Я тоже люблю тебя, крошка, – он посмотрел на книжный шкаф, где лежала нужная статья. Она наверняка лежала на своем месте. Потянувшись, Луис достал как раз ее.

– Пока тебя с Элли не было, Черч притащил домой крысу, – сказала Речел и попыталась улыбнуться. – Конечно, было неприятно.

– Ах, Речел, я не знал, – Луис надеялся, что его голос не прозвучит чересчур виновато. – Это разве плохо?

Речел села на ступеньку. Она была в розовой ночной рубашке, лицо без грима, и лоб сверкал в электрическом свете; волосы были стянуты на затылке резинками в короткие хвостики. Выглядела она, словно маленькая девочка.

– Я позаботилась обо всем, – сказала она, – но ты знаешь, я вышвырнула кота за дверь с помощью вакуумного пылесоса, когда он решил остаться охранять.., труп. Эта тварь рычала на меня. Черч раньше никогда не рычал. Он, кажется, изменился. Ты не знаешь, может, у него чума или что-то похуже? А, Луис?

– Нет, – медленно ответил Луис, – но если ты хочешь, я отвезу его к ветеринару.

– Я хочу, чтобы все шло нормально, – сказала Речел и беззащитно посмотрела на мужа. – Ну, так ты идешь? Я пойду спать.., я знаю, ты работаешь, но…

– Конечно, – ответил он так, словно занимался какой-то ерундой. Но ведь на самом деле он ничем важным не занимался.., он ведь знал, что никогда не напишет этот отзыв, потому что не путь превышения престижа, а завтрашний день принесет еще какие-нибудь новости. Кот принес крысу, ведь так? Крыса, которую принес Черч, это точно, была разодрана на кровавые куски, с выпущенными кишками, а может, и без головы. Да. Черч принес крысу. Крысу для Луиса.

– Пойдем спать, – сказал Луис, выключая свет. Луис и Речел вместе поднялись по лестнице. Луис обнял ее за талию.., а потом в спальне любил ее так хорошо, как только мог. И входя в нее, жесткий, с хорошей эрекцией, он прислушивался, как жалобно, словно подвывая, стонал за разукрашенными морозом окнами зимний ветер. Луис удивился коту Черчу, раньше принадлежавшему его дочери, а теперь ему самому, удивляясь, где он сейчас, кого выслеживает или убивает. «Мужское сердце более жестокое», – подумал он. А ветер продолжал петь свою похоронную песнь. И не где-то там, в многих милях отсюда, где лежала Норма Крандолл, которая скоро воссоединится с сыном Луиса; Норма в сером, под металл, американском гробу, стоящем на каменной плите в склепе «Моунт Хопа»… Владелец похоронного бюро напихал ей за щеки много хлопка, чтобы они не ввалились…

Глава 34

Элли исполнилось шесть лет. В день рожденья она приехала из школы домой в бумажной шляпе и привезла несколько рисунков, которые подарили ей ее друзья; они специально нарисовали эти рисунки для нее (на лучших из них Элли выглядела как дружелюбно настроенное пугало). Еще она привезла захватывающую историю о том, как хлопала в ладоши на школьном дворе во время перемены. Эпидемия гриппа прошла. В университете только двух студентов отправили в больницу в Бангор; и Саррандра Гарди спас жизнь одному юноше с ужасным именем Петер Гумпертон, у которого после того, как его доставили в лазарет, начались конвульсии. Речел увлеклась и часами смотрела передачи со светловолосым мальчишкой-болтуном из «А В» из Бревера и напыщенно все ночи напролет читала Луису нотации о том, как складывать джинсы.

– ..хотя, может, это годится только на то, чтобы быть напечатанным на туалетной бумаге, – каждый раз добавляла она в конце.

– Если все это выжать, то, может, в комментариях этого паренька найдется пара дельных мыслей, – примирительно ответил Луис.

Речел смеялась аж до слез.

Синий, холодный февраль прошел и начались дожди, мартовские заморозки, оттепели, казалось, стали ярче светить оранжевые фонари вдоль дороги. Скоро большая часть горя Джада Крандолла ушла…того горя, которое, как утверждают психологи, отступает через три дня после смерти любимой, но еще сильно в течение четырех-шести недель, в большинстве случаев, как и пришедшее на смену зиме время года, которое жители Мэйна называли «глубокой зимой». Но время идет, время склеивает человеческие чувства, пока они не превращаются во что-то вроде радуги. Сильная печаль станет слабее, мягче; слабая печаль превратится в сожаление, а сожаление – в воспоминание, – процесс, который занимает от года до трех лет, если все нормально. Пришел день, когда пора стало подстригать Гаджа. Луис увидел, что волосы его сына потемнели; обрадовался этому и чуть опечалился, но только в глубине души.

Приближалась весна.

Глава 35

Луис Крид верил, что последний по-настоящему счастливый день в его жизни – 24 марта 1984 года. То, что случилось дальше, обрушилось на его семью смертоносной ношей. Им осталось всего семь недель покоя и за эти семь недель не произошло ничего выдающегося. Луис предполагал, что даже если бы не было последующих, ужасных событий, март 1984 года он запомнил бы навсегда. Дни, которые были неподдельно хорошими – хорошими в любом смысле – редко так бывает. На самом деле это длилось чуть меньше месяца – редкий дар при любых обстоятельствах. Луису даже стало казаться, что Бог, в своей безграничной мудрости, подарил им время, когда отступают все невзгоды.

Было воскресенье. Луис сидел дома с Гаджем, в то время как Речел и Элли отправились по магазинам. Они уехали в Джадом в его старом и грохочущем пикапе «1Н-159», не потому, что их большой автомобиль забарахлил, а просто потому, что старику была приятна их компания. Речел спросила Луиса, сможет ли он посидеть с Гаджем, и он ответил, что, конечно. Он был рад тому, что Речел уезжает; после зимы в Мэйне, в Ладлоу, он стал считать, что ей больше надо бывать на людях. Речел по-прежнему выглядела подтянутой и свежей, но Луису показалось, что она стала чуть безумной.

Гадж проснулся около двух часов дня, завозился и был явно не в духе. Он нашел Ужасных Двойняшек и утащил куклы к себе. Луис несколько раз, безуспешно, попытался придумать занятие ребенку, но Гадж играть не хотел. Что-то пошло не так. У ребенка бурлило в животике, и Луису это не понравилось, тем более, что он увидел синий мраморный шарик. Это был один из шариков Элли. Ребенок мог проглотить игрушку. Луис убрал шарик – надо было убрать все, что Гадж мог запихнуть в рот, но это решение, несомненно похвальное, нельзя было претворить в жизнь и одновременно развлекать ребенка.

Луис прислушался к шуму весеннего ветра, посмотрел на облака, играющие светом и тенью на соседнем поле. Поле это принадлежало миссис Винтон. Неожиданно Луис подумал о «ястребе», которого купил пять или шесть недель назад на обратной дороге из университета. А ведь мог тогда купить что-нибудь другое!

– Гадж! – позвал Луис.

Гадж нашел под кроватью зеленый фломастер и теперь тщательно раскрашивал одну из любимых книжек Элли «Еще немного дров в костер соперничества брата и сестры», – подумал Луис и усмехнулся. Если Элли не обратила внимания на то, что Гадж разукрасил бяками-закаляками ее любимую «Где обитают дикие звери» раньше, чем Луис отобрал ее у малыша, то Луису и впрямь стоит помолчать об уникальной избалованности Гаджа.

– Фто? – резко ответил Гадж. Он уже говорил почти хорошо. Луис решил, что ребенок и понимает все отлично.

– Не хочешь прекратить это варварство?

– Пфи! – возбужденно ответил Гадж. – Пфи! Где пчки, пап?

Это предложение, если точно воспроизвести его, звучало примерно так: «Пти. Где мьи чки па-ап?» и переводилось: «Где мои тапочки, папа?». Луис часто удивлялся языку Гаджа, но не потому, что тот был милым, а потому, что все маленькие дети разговаривали точно иностранцы, обучающиеся английскому неким беспорядочным, но всегда сверхъестественно правильным путем. Он знал, что дети могут воспроизводить вес звуки человеческого голоса, допуская…плавные трели, которые отличают студентов-французов, первый год изучающих английский, ворчание и щелканье австралийских дикарей, грубое звучание немцев. Научившись говорить, дети теряют такую способность. Луис удивлялся (и уже не в первый раз), ведь детство – время, которое забывается, но почему-то именно в детстве закладываются основы знаний.