Кладбище домашних животных - Стивен Кинг

– Если все было так, как ты рассказываешь, я просто восхищаюсь тобой, – сказал ей Луис.

– Однако, ты думаешь совершенно по-другому, – сказала Речел с уверенностью, считая, что она выше этого. Луис не стал протестовать. Он решил, что его жена может, при известных обстоятельствах, избавиться от своих страхов, прогорклых воспоминаний, которые преследовали ее так долго.., во всяком случае, от большей их части. Луис Крид не был психиатром, но знал: такие ржавые, полузабытые страхи есть у любого человека, и люди вынуждены возвращаться к этим воспоминаниям, ворошить их, даже если рана при этом начинает снова болеть, словно уродливые и зловонные гнилые зубы в черных коронках воспаленных нервов; зубы с больными корнями. Остается это в забытых, вредных подвалах памяти: если Бог – добро, то Он дремлет где-то в ее самых крепких снах. В своих откровениях Речел могла зайти так же далеко, как и в недоверии.., это говорило не только о ее храбрости. Луис боялся за жену, но сейчас он приободрился.

Теперь он сел и включил свет.

– Да, – проговорил он. – Я восхищаюсь тобой. И если мне необходимы причины для.., для настоящей ненависти к твоим родителям.., вот одна из них. Ты никогда не должна была оставаться с Зельдой одна, Речел. Никогда.

Словно ребенок – восьмилетний ребенок, с которым случилось что-то невероятное… Речел заявила Луису:

– Луис, это же была Еврейская Пасха!..

– Меня не волнует причина, – ответил Луис с неожиданно нахлынувшей сильной яростью, которая заставила Речел аж отшатнуться от мужа. Он вспомнил студентов, подрабатывающих сиделками, тех двух практиканток, которых злая удача привела в первый день семестра на работу, именно тогда, когда умер Пасков. Одна из них, упрямая дамочка по имени Клара Шаверс, вышла на работу на следующий день и работала так хорошо, что даже на миссис Чарлтон произвела впечатление. Другую они больше никогда не видели. Луис не был удивлен и не порицал ее.

"Откуда брались сиделки? Они были из службы дипломированных Медсестер.., они ушли, оставив восьмилетнего ребенка с умирающей сестренкой, возможно, совершенно ненормальной. Почему? Потому что была Еврейская Пасха. И потому, что элегантная Дора Голдмен не могла вынести вонь в это особое для евреев утро, вынуждена была уехать из дому. Речел одна осталась на дежурстве. Хорошие родственнички! Дежурила Речел. Восемь лет, косички, кофточка армейского покроя. Речел дежурила, вдыхала вонь. Может, они не отправили ее в лагерь «Закат в Вермонте» на шесть недель только для того, чтобы она дежурила у постели своей умирающей, безумной сестры?.. Десять новых наборов рубашек и джемперов для Гаджа и шесть новых платьев для Элли, и «я оплачу вашу учебу в институте». Но где же была чрезмерно раздутая чековая книжка, когда ваша дочь умирает от менингита спинного мозга, а другая ваша дочь сидела с ней, вместо медсестры, вы – ублюдок? Где были ваши дипломированные, с…е сиделки?

Луис встал с кровати.

– Куда ты? – встревожилась Речел.

– Принести тебе валлиума.

– Ты знаешь, я не…

– Сегодня вечером стоит его принять, – сказал Луис.

Позже, в кровати, Речел сказала Луису:

– Я слышала, о чем ты с ней говорил.

– И ты не одобряешь? – спросил Луис. Он решил, что, может быть, лучше будет разобраться с этим, раз Речел сама так хочет.

– Да, – ответила Речел, чуть поколебавшись. Не слишком-то это на нее похоже. – Да, Луис, этот разговор мне не понравился. Я неожиданно испугалась. Ты же знаешь меня. А когда я пугаюсь, я перехожу к обороне.

Луис не мог вспомнить, чтобы Речел когда-нибудь говорила с таким усилием. Неожиданно он почувствовал, что должен вести себя осторожнее, чем раньше, когда говорит с Элли в присутствии Речел. Он чувствовал себя так, словно попал на минное поле.

– Испугались чего? Смерти?

– Не моей, – проговорила она. – Я твердо уверена.., чего-то большего. Когда я была маленькой, я больше думала об этом. Забытые сны. Сны о чудовищах, которые явятся в мою кровать съесть меня… Все чудовища выглядели похожими на мою сестру Зельду.

«Да, – подумал Луис. – Все дело именно в этом. Наконец это всплыло на поверхность впервые за время их супружеской жизни».

– Ты не рассказывала о ней, – сказал Луис. Речел улыбнулась и прикоснулась к нему.

– Ты, Луис, такой хороший… Я никогда никому не рассказывала о ней. И я пыталась никогда о ней не думать.

– Всегда предполагал, что на это у тебя есть свои причины.

– Да.

Речел замолчала, задумавшись.

– Я знаю, она умерла.., менингит спинного мозга…

– Менингит спинного мозга, – повторила Речел. – Нигде в доме даже не осталось ее фотографии.

– Есть фотография маленькой девочки в альбоме твоего отца.

– В его кабинете! Да. Я о ней забыла. И моя мать, думаю, носит одну фотографию в бумажнике. Зельда была на два года старше меня. Она заболела.., и лежала в дальней спальне.., она лежала в дальней спальне, словно наша нечестивая тайна!

Неожиданно Речел откинулась на подушки, затряслась в рыданиях. Луис решил, что это начало истерики и встревожился. Он потянулся к жене, взял ее за плечо, но Речел отодвинулась от него. Луис успел только ухватить кончиками пальцев ночную рубашку жены.

– Речел.., крошка.., я не…

– Не говори ничего, – сказала она. – Не утешай меня, Луис. У меня только один раз хватит сил рассказать об этом. Наверное, после я не смогу заснуть.

– Это ужасно? – спросил он, уже зная ответ. Слова Речел объясняли очень многое, даже те вещи, которые никогда не связывались раньше со Смертью, по крайней мере, для Луиса. Речел никогда не ездила с Луисом на похороны.., даже на похороны Эла Лока, его приятеля-студента, который погиб, врезавшись на мотоцикле в городской автобус. Эл был постоянным гостем в их квартире, и Речел он нравился. Но на его похороны она не пошла.

«В тот день ее вырвало, – неожиданно вспомнил Луис. – У нее начинался грипп.., или что-то в таком роде. Выглядело серьезно. Но на следующий день с ней было все в порядке… После.., похорон с ней снова стало все в порядке», – поправил он сам себя. Вспоминая, он подумал, что ее тошнота может быть чистой психосоматической реакцией.

– Все правильно, это ужасно. Хуже, чем ты можешь себе представить, Луис. Мы день ото дня видели, как прогрессирует ее болезнь, и сделать ничего не могли. Ее мучила постоянная боль. Казалось, ее тело ссохлось.., съежилось.., ее плечи сгорбились, а лицо осунулось, словно превратилось в маску. Руки – словно птичьи лапки. Иногда я кормила ее. Я ненавидела ее, но делала это и никогда не говорила: «фу!» Когда ее боли становились совсем невыносимыми, родители давали ей кучу лекарств – сперва слабые, а потом те, которые могли превратить ее в наркоманку, если бы она выжила. Но, конечно, все знали: она уже никогда не вернется к нормальной жизни. Я считала, что она.., наша тайна от всех. Потому что мы.., хотели ее смерти, Луис, мы желали ее смерти, и нельзя было сделать так, чтоб она больше не чувствовала боли. Она выглядела таким чудовищем.., и постепенно она становилась все ужаснее и ужаснее…

Речел закрыла лицо руками.

Луис нежно коснулся ее.

– Речел, тут нет ничего ужасного.

– Есть! – закричала она. – Есть!

– Похоже, произошло то, что и должно было случиться. Жертва долгой болезни часто становится требовательным, неприятным чудовищем, – заметил Луис. – Идея святости, долго-страдания – романтическая фантазия. Время первым неожиданно делает отметку на привязанном к кровати пациенте. Он или она начинает мучиться, изнемогать. Окружающие не могут ничего противопоставить этому. Нельзя помочь людям, оказавшимся в такой ситуации.

Речел смотрела на Луиса, удивляясь.., почти с надеждой. Потом недоверие появилось у нее на лице.

– Ты серьезно?

Луис сумрачно улыбнулся.

– Хочешь, чтобы я показал тебе это в книге? Как насчет лежачих больных, которые кончают жизнь самоубийством? Хочешь почитать об этом? В семьях, где есть такие пациенты, нанимают сиделок, но количество самоубийств возрастает, когда до критической развязки остается где-то полгода.

– Самоубийство!

– Они глотают таблетки или вешаются, выбивают себе мозги из пистолета. Их ненависть.., их слабость.., их отвращение…их печаль, – Луис вздрогнул и осторожно соединил сжатые кулаки. – Оставшиеся в живых чувствуют себя так, словно это они совершили убийство. Так развлекаются эти «больные».

Безумное, болезненное облегчение появилось на лице Речел.

– Она была требовательной. Как я ее ненавидела! Иногда она намеренно ходила в туалет под себя. Моя мама спрашивает се, хочет ли она в туалет, чтобы помочь ей с «уткой»… Зельда говорит: нет.., а потом мочится в постель, так что моей матери и мне приходится потом менять простыню.., и каждый раз Зельда говорила, что это нечаянно, но мы видели улыбку, затаившуюся в глубине ее глаз. Это было заметно. В комнате всегда воняло… У Зельды были бутылочки с дурманом, который пах, словно капли из алтея, капли Братьев Смит. Этот запах всегда был там.., иногда ночью я просыпалась.., даже сейчас, проснувшись, мне показалось, что я чувствую запах капель от кашля из алтея.., и я подумала.., если я на самом деле не проснусь.., я подумала: «Разве Зельда мертва? Разве она мертва?».., я подумала…