Чарующий апрель - Элизабет фон Арним

созрел, подобно фрукту, и стал самим собой. Вот только ей очень хотелось побыть одной. И все же она прониклась к нему благодарностью: этот человек сумел убедить ее в том, что по крайней мере на него она не навевает скуку. Иначе он не сидел бы рядом и не считал мгновения до тех пор, пока не наступит время вернуться в дом. Честно говоря, он ей надоедал, и все же это не было столь ужасно, как если бы она надоедала ему. В таком случае ее самолюбию был бы нанесен ощутимый удар. Утратив возможность молиться, Роуз пала жертвой разнообразных слабостей: тщеславия, чувствительности, раздражительности, сварливости. Странные, незнакомые дьяволы столпились вокруг и протянули когтистые лапы к пустому, продуваемому всеми ветрами сердцу. А ведь прежде она никогда не ощущала в душе ни зависти, ни обидчивости, ни гнева. Могло ли случиться так, что на одну из обитательниц замок Сан-Сальваторе оказал противоположное влияние? Что южное солнце, которое ускорило созревание мистера Уилкинса, высушило ее и наполнило горечью?

Следующим утром, пока мистер Уилкинс не спеша завтракал, любезно составив компанию миссис Фишер, миссис Арбутнот спустилась на берег с намерением надежно спрятаться и подошла к тем камням, среди которых они с Лотти сидели в первый день. Фредерик уже наверняка получил письмо и, если поступит как мистер Уилкинс, то сегодня от него могла прийти телеграмма.

Роуз попыталась подавить абсурдную надежду насмешкой. И все же… если мистер Уилкинс телеграфировал, то почему бы Фредерику не поступить точно так же? Опыт доказывал, что магия Сан-Сальваторе передается даже на бумаге. Ведь Лотти не ждала ответа, не думала о телеграмме, и все же, вернувшись к ленчу, с изумлением обнаружила срочное сообщение о приезде мужа. Что, если и она тоже вернется к ленчу и найдет в холле, на столе для корреспонденции, заветный клочок бумаги?

Роуз обхватила руками колени. Как страстно она желала стать для кого-то важной! Не выступать с кафедр перед чужими людьми, не привлекать средства на абстрактную благотворительность, а незаметно для окружающих согревать душевным теплом единственного родного человека. В переполненном людьми мире не зазорно присвоить себе одного из многих миллионов, того, кто в тебе нуждается, кто о тебе думает, кто готов к тебе приехать. Ах, если бы только удалось снова стать желанной!

Все утро Роуз просидела на берегу, под сосной. Никто к ней не подошел. Великолепные минуты складывались в часы, а часы медленно тянулись и казались бесконечными. Но она не хотела возвращаться до ленча, чтобы телеграмму успели принести.

В тот день, уступив призывам Лотти и решив, что уже достаточно просидела на одном месте, леди Кэролайн оторвала голову от подушек, встала со своего кресла и вместе с Лотти и сандвичами надолго, до самого вечера, отправилась на прогулку по холмам. Мистер Уилкинс выразил желание сопровождать отважных путешественниц, однако Кэролайн посоветовала ему остаться возле миссис Фишер, чтобы скрасить томительную праздность старушки. Ровно в одиннадцать он покинул почтенную особу с намереньем отыскать миссис Арбутнот и разделить внимание между обеими одинокими дамами, однако вскоре вернулся, вытирая платком лоб, поскольку на этот раз вторая одинокая дама спряталась успешно, а едва войдя в холл, заметил на столе адресованную ей телеграмму. Жаль, что он понятия не имел, в каких краях ее искать.

– Может, стоит открыть? – обратился мистер Уилкинс к миссис Фишер.

– Нет! – отрезала та.

– Но, возможно, требуется срочный ответ.

– Была охота возиться с чужой перепиской.

– Возиться? Любопытно…

Мистер Уилкинс испытал шок. Что за слово! «Возиться». Он, конечно, глубоко уважал миссис Фишер, но порой находил общение с ней затруднительным. Сомнений в том, что она его ценит, не было, да и он считал ее достойной перспективной клиенткой, но опасался проявлений упрямства и скрытности. А уж в скрытности сомневаться точно не приходилось, поскольку, несмотря на целую неделю настойчивых ухаживаний, пожилая леди до сих пор не поделилась причиной тревоги.

– Бедная старушка, совершенно лишена любви, – ответила Лотти, когда мистер Уилкинс поинтересовался, не знает ли жена, что печалит миссис Фишер.

– Любви? – изумленно переспросил не ожидавший ничего подобного мистер Уилкинс. – Право, дорогая, в ее-то возрасте…

– Какой-нибудь любви, – пояснила Лотти.

Тем же утром, дорожа авторитетным мнением, мистер Уилкинс спросил жену, что печалит миссис Арбутнот, поскольку, несмотря на упорные попытки ее разговорить, та тоже хранила молчание.

– Тоскует по мужу, – лаконично ответила Лотти.

Мистер Уилкинс увидел застенчивость и меланхолию миссис Арбутнот в новом свете и заметил:

– Вполне понятно.

– Так бывает, – добавила Лотти и улыбнулась.

Мистер Уилкинс улыбнулся в ответ:

– Правда?

– Конечно, – подтвердила Лотти.

Несмотря на неуместность ласки в столь раннее время, глубоко польщенный мистер Уилкинс нежно ущипнул жену за ушко.

Незадолго до половины двенадцатого Роуз медленно поднялась по тропинке, прошла под перголой и продолжила путь среди пышно цветущих по обе стороны каменной лестницы камелий. Спускавшиеся по ступеням в день приезда ручейки барвинков уже иссякли, а на смену им пришли невероятно яркие, поистине роскошные кусты – белые, розовые, красные и даже полосатые. Стараясь оттянуть ожидавшее в холле разочарование, миссис Арбутнот то и дело останавливалась, осторожно касалась лепестков, рассматривала и нюхала едва ли не каждый цветок. До тех пор, пока собственными глазами не увидишь пустой, если не считать вазы, стол в холле, еще можно надеяться на радость, можно представлять долгожданную телеграмму. Однако, как справедливо заметил стоявший в дверях и кое-что понимавший в садоводстве мистер Уилкинс, камелии лишены аромата.

При звуке его голоса Роуз вздрогнула и подняла голову.

– Вас ждет телеграмма, – оповестил ее мистер Уилкинс.

От удивления она даже рот раскрыла.

– Искал вас повсюду, но безуспешно…

Конечно. Она так и знала. Все время была уверена. В этот миг к Роуз вернулась яркая, обжигающая молодость. Прежде чем мистер Уилкинс успел закончить фразу, раскрасневшись, словно камелия, которую только что нюхала, она взлетела по ступеням, ворвалась в холл и схватила телеграмму. Подумать только! Если на свете происходят такие события, значит, нет конца… значит, они с Фредериком… снова, наконец, могут…

– Надеюсь, не плохие новости? – осведомился вошедший следом мистер Уилкинс.

Прочитав телеграмму, миссис Арбутнот окаменела, а лицо вдруг стало белым. На него она посмотрела так, как будто не могла вспомнить, кто перед ней.

– О нет. Напротив… Ко мне приедет гость. – С вымученной улыбкой она протянула телеграмму мистеру Уилкинсу, невнятно пробормотала что-то насчет ленча и быстрым шагом направилась в столовую.

Сообщение было коротким, и отправлена телеграмма утром из Меццаго:

«Проездом в Рим нахожусь в этих краях. Могу ли сегодня днем засвидетельствовать почтение?

Томас Бриггс».