...Это не сон! (сборник) - Рабиндранат Тагор

Хемнолини смеялась над ним, и сам он хохотал вместе с ней. Казалось, неисчерпаемая способность Ромеша ошибаться доставляла Хемнолини огромное удовольствие.

Лишь любовь способна извлекать радость из ошибок, слабостей и даже диссонансов.

Когда мать наблюдает первые, еще нетвердые шаги ребенка, ее любовь к нему возрастает; то же чувствовала и Хемнолини, забавляясь той совершенно поразительной неспособностью, которую обнаруживал Ромеш к музыке.

– Хорошо вам надо мной смеяться, – говорил он иногда, – а сами вы разве не делали ошибок, когда учились играть?

– Конечно, и я ошибалась, но, сказать по правде, Ромеш-бабу, мои ошибки не идут ни в какое сравнение с вашими.

И все же Ромеш не сдавался и, смеясь, начинал все сначала.

Вы уже знаете, что Оннода-бабу отнюдь не был ценителем музыки, однако, прислушиваясь порой к игре Ромеша, он вдруг многозначительно замечал:

– Недурно звучит. Пожалуй, со временем Ромеш может стать неплохим музыкантом.

– Ну да! Мастером по части извлечения фальшивых нот, – смеялась Хемнолини.

– Право же, он сделал значительные успехи с тех пор, как я слышал его в первый раз. Если Ромеш постарается, он будет неплохо играть. Нужна только постоянная практика. Главное, одолеть гаммы, – а там все пойдет как по маслу.

На подобные заверения возразить было нечего, оставалось лишь почтительно их выслушивать.

Глава 11

Почти каждую осень, во время праздника Пуджи[57], Оннода-бабу и Хемнолини, пользуясь льготными билетами, отправлялись в Джобболпур, где служил муж сестры Онноды-бабу. Стимулом для этих ежегодных поездок являлась неугасимая надежда Онноды-бабу улучшить свое пищеварение.

Наступил сентябрь. До праздничных каникул оставалось совсем немного времени, и Оннода-бабу занялся приготовлениями к путешествию.

В предчувствии близкой разлуки Ромеш стал теперь заниматься музыкой особенно усердно.

Как-то в разговоре с ним Хемнолини, будто между прочим, заметила:

– Мне кажется, Ромеш, вам было бы очень полезно на время переменить климат. Что ты скажешь на это, отец?

Подумав, Оннода-бабу решил про себя, что такое предложение не лишено смысла: Ромеш перенес тяжелую утрату, и ему полезно будет рассеяться.

– Конечно, – сказал он, – перемена климата прекрасная вещь. Знаешь, Ромеш, я заметил, что в любом месте – будь это западные провинции или другая область – перемена климата действует благотворно только первые несколько дней. Появляется хороший аппетит, начинаешь много есть, а потом – опять все по-старому: тяжесть в желудке, изжога, и что ни съешь, все…

– Ромеш, вы когда-нибудь видели Нормодский водопад? – прервала отца Хемнолини.

– Нет, я ни разу не бывал в тех местах.

– Тогда вам стоит его посмотреть. Правда, отец?

– Действительно, почему бы Ромешу не поехать с нами. Он и климат переменит, и Мраморные скалы увидит.

При создавшемся положении вещей Ромеш был уверен, что ему действительно необходимо переменить климат и посмотреть Мраморные скалы, поэтому ему ничего не оставалось, как согласиться.

Весь этот день Ромеш, казалось, витал в небесах. Чтобы дать волю охватившей его радости, он заперся у себя дома и уселся за гармониум. Его обезумевшие пальцы, откинув прочь все правила игры, плясали на этом несчастном инструменте настоящий танец джиннов.

Перспектива разлуки с Хемнолини повергла Ромеша в бездну уныния. И теперь в порыве восторга он приносил в жертву все свои познания в музыке.

Стук в дверь прервал его упражнения.

– Что вы делаете, Ромеш-бабу! Прошу вас, перестаньте, – послышался чей-то голос.

Пунцовый от стыда, Ромеш открыл дверь. В комнату вошел Окхой.

– Что вы тут тайком от всех безобразничаете? Смотрите, как бы вам не попасть за это под одну из статей вашего же уголовного кодекса!

– Признаюсь, виновен, – рассмеялся Ромеш.

– Ромеш-бабу, если вы не возражаете, мне бы хотелось кое о чем поговорить с вами, – сказал Окхой.

Обеспокоенный таким вступлением, Ромеш выжидающе посмотрел на него.

– Насколько вы могли заметить, судьба Хемнолини для меня далеко не безразлична, – начал Окхой.

Ромеш ничего не ответил, ожидая дальнейших объяснений.

– Я друг Онноды-бабу и полагаю, что вправе узнать, каковы ваши намерения относительно его дочери.

Ромешу не понравились ни слова, ни тон, каким они были сказаны, но он не умел отвечать резко и поэтому спокойно спросил:

– Разве у вас есть основания подозревать меня в дурных намерениях?

– Видите ли, вы происходите из семьи, которая строго придерживается индуизма[58], и ваш отец был его последователем. Мне известно, что он увез вас в деревню, чтобы женить там, и сделал это из опасения, как бы вы не взяли в жены девушку из семьи, не исповедующей вашей религии.

У Окхоя была особая причина претендовать на осведомленность в этом деле, так как не кто иной, как он, заронил подобные опасения в душу Броджмохона, отца Ромеша.

В течение нескольких минут Ромеш не решался взглянуть в лицо Окхою.

– И вы считаете себя теперь свободным только потому, что ваш отец умер? – продолжал Окхой. – Ведь он хотел…

Но Ромеш был больше не в силах сохранять спокойствие.

– Послушайте, Окхой-бабу, если вам придет в голову дать мне какой-нибудь другой совет, я с удовольствием вас выслушаю. Но не вам судить о моих отношениях с отцом.

– Хорошо, оставим это. Но все же вы должны мне сказать, намерены ли вы жениться на Хемнолини?

Получая удар за ударом, Ромеш потерял наконец всякое терпение:

– Знаете, Окхой, может быть, вы и друг Онноды-бабу, но со мной вас не связывают столь тесные узы, поэтому соблаговолите прекратить этот разговор.

– Если бы все зависело только от меня, он давно был бы прекращен и вы могли бы и дальше проводить время с прежней беспечностью, нисколько не заботясь о последствиях своего поведения. Но общество – плохое место для таких беззаботных людей, как вы. Конечно, вы из тех, кто размышляет лишь о возвышенных материях и мало обращает внимания на то, что творится на земле, – иначе вы, быть может, поняли бы, как рискованно вести себя подобным образом с дочерью всеми уважаемого человека, какие можно вызвать толки. Но если вы стремились к тому, чтобы погубить репутацию людей, чьим мнением вы дорожите, – вы на верном пути.

– Благодарю за предостережение, – ответил Ромеш. – Я немедленно решу, как мне поступить, можете не сомневаться. Сейчас же я не вижу необходимости продолжать нашу беседу.

– Вы меня обрадовали, Ромеш-бабу! Наконец я успокоился. Наш разговор исчерпан. Виноват, что прервал ваши занятия музыкой. Ну, ничего, начнете сначала. А я удаляюсь. – И Окхой поспешно вышел.

После его ухода музыка не шла на ум Ромешу. Он бросился на постель и долго лежал в задумчивости, закинув руки за голову. Прошло немало времени, когда он вдруг услышал, что часы пробили пять, и торопливо вскочил. Только всевышнему известно, что именно решил предпринять Ромеш в дальнейшем, но сейчас он был твердо уверен в одном: необходимо тотчас же отправиться в соседний дом и выпить там чашку чая.

Когда он пришел, Хемнолини, встревоженная его видом, спросила:

– Вы не больны, Ромеш?

– Нет, нет, ничего особенного, – ответил он.

– Пустяки, – заметил Оннода-бабу, – просто нарушено пищеварение и увеличена печень. Я вот принимаю такие пилюли, проглотишь одну, и…

– Пилюли тут ни при чем, отец, – рассмеялась Хемнолини, – я не видела более общительного человека, чем ты… Но неужели ты считаешь, что эти пилюли тебе помогают?

– Вреда они, во всяком случае, не приносят. Знаешь, я убедился, что эти пилюли во много раз лучше тех, что я принимал раньше.

– Ты всегда так: как только начинаешь принимать новое лекарство, непременно приписываешь ему исключительные свойства.

– Ни во что вы, молодежь, не верите! Спроси хоть Окхоя, Ромеш, помогло ему мое лекарство или нет, – протестовал Оннода-бабу.

Хемнолини сразу замолчала, опасаясь, как бы не был вызван упомянутый свидетель. Но он тут же появился и прямо с порога обратился к Онноде-бабу:

– Я был бы вам очень благодарен, если б вы дали мне еще несколько пилюль. Они, знаете, мне очень помогают, после них я чувствую себя необыкновенно бодро.

Оннода-бабу торжествующе посмотрел на дочь.

Глава 12

Окхой взял лекарство, но гостеприимный Оннода-бабу ни за что не хотел отпускать его, да и сам Окхой не очень торопился уходить и время от времени испытующе поглядывал на Ромеша.

Ромеш никогда не отличался особой наблюдательностью, но сегодня даже от него не могли укрыться странные взгляды Окхоя, и это начало раздражать его.

Хемнолини была необычайно оживлена. Ее радовала мысль, что время поездки на запад приближается, и она решила сегодня же обсудить с Ромешем подробности путешествия, поговорить о книгах, которые они будут читать вместе. Было условлено, что Ромеш придет пораньше – тогда никто, а главное, Окхой, который всегда являлся как раз к чаю, не успеет помешать им.