Святилище - Кейт Мосс

От облегчения, что теперь все сказано, Мередит взяла руку Хола, не успев даже сообразить, что делает.

— Мне так жаль…

Мередит увидела, как чуть расслабились его плечи. Они посидели молча, рука в руке, потом она мягко высвободила руку, под предлогом что захотела взять стакан.

— Четыре недели? Так долго…

Он взглянул на нее.

— Там все не просто. Много времени заняла экспертиза. Тело вернули только на прошлой неделе.

Мередит кивнула, гадая, в чем могло быть дело. Хол молчал.

— Вы здесь живете? — спросила она, стараясь снова оживить разговор.

Хол покачал головой.

— В Лондоне. Банковские инвестиции, хотя я еще начинающий бизнесмен. — Он помешкал. — Вообще-то мне хватало. Даже до сих пор. Работал по четырнадцать часов в день без выходных. Много зарабатывал, а тратить не успевал.

— У вас здесь есть еще родственники? Я хочу сказать, в этой части Франции?

— Нет. Только англичане.

Мередит помолчала, прежде чем спросить:

— И что же вы думаете делать дальше?

Он пожал плечами.

— Вернетесь в Лондон?

— Не знаю, — сказал он. — Сомневаюсь.

Мередит снова пригубила вино.

— Дебюсси… — внезапно проговорил Хол, как будто только теперь осознав ее слова. — Со стыдом признаюсь, что я о нем понятия не имею.

Мередит улыбнулась, охотно поддерживая слабую попытку пошутить.

— Вам это и ни к чему, — сказала она.

— А какая тут связь с этими местами?

Мередит рассмеялась.

— Самая косвенная. В августе 1900 года Дебюсси в письме одному из друзей писал, что посылает свою жену Лилли в Пиренеи поправляться после операции. Читая между строк — после аборта. До сих пор никто не подтвердил и не опроверг эту информацию — и, если Лилли сюда и приезжала, то, конечно, ненадолго — в октябре она опять была в Париже.

Он высоко поднял брови.

— Возможно… Теперь в это трудно поверить, но в то время, насколько я знаю, Ренн-ле-Бен как курорт пользовался большой популярностью.

— Пользовался, — согласилась Мередит, — особенно у парижан. И в частности потому, что не специализировался на одном заболевании: другие источники известны были лечением ревматизма или, как Ламало, в основном сифилиса.

Хол поднял бровь, но не поддержал темы.

— Знаете, вы, кажется, не жалеете усилий, — заметил он после паузы. — Проделать такой путь из-за недостоверного упоминания, что здесь побывала Лилли Дебюсси? Это так важно?

— Честно говоря, нет, совсем не важно, — призналась Мередит, удивляясь собственной решимости, как будто истинные мотивы, которые привели ее в Ренн-ле-Бен, вдруг стали совершенно прозрачны. — Но это была бы оригинальная деталь исследования, никем еще не затронутая. Очень важно, чтобы книга не повторяла предыдущие. — Она помолчала. — К тому же это интересный период в жизни Дебюсси. Лилли Тексьер было всего двадцать четыре года, когда она с ним познакомилась. Она работала манекенщицей. Через год они поженились — в 1899-м. Он часто посвящал свои работы друзьям, любовницам, коллегам, а имени Лилли не посвящена ни одна пьеска или песенка. — Мередит отдавала себе отчет, что ее понесло, но она увлеклась собственной темой и уже не могла остановиться. Она склонилась к собеседнику. — Как мне видится, Лилли была рядом с ним в переломные годы, приведшие к первому представлению единственной оперы Дебюсси, «Пеллас и Мелизанда», в 1902-м. С тех пор его судьба, его имя и положение упрочились. Лилли была рядом с ним, пока он этого добивался. По-моему, это о чем-то да говорит.

Она умолкла, чтобы перевести дыхание, и заметила, что Хол впервые с начала их разговора улыбнулся.

— Простите, — сказала она виновато. — Я не заметила, как меня занесло. Ужасная привычка вести себя так, будто каждого интересует то же, что и тебя.

— По-моему, это здорово, когда ты чем-то так увлечен, — спокойно возразил он.

Поймав перемену тона, Мередит подняла на него глаза и встретила твердый взгляд его голубых глаз и, к своему смущению, почувствовала, что краснеет.

— Мне больше нравится вести поиски, чем писать, — быстро сказала она. — Копаться в документах. Бдения над старыми счетами и газетными статьями и письмами, попытки воскресить мгновение, моментальный снимок прошлого. Тут все дело в контексте, в том, чтобы натянуть на себя прошлое, другое время и место, но уже с преимуществом того, что известно потомкам.

— Детективная работа.

Мередит бросила на него острый взгляд, заподозрив, что он отвлекся, но Хол слушал внимательно.

— И когда думаете закончить?

— У меня определенный срок. К апрелю будущего года. Я уже набрала слишком много материала. Все опубликованное в «Записных книжках Дебюсси» и «Полном собрании Клода Дебюсси», все опубликованные когда-либо биографические заметки. К тому же сам Дебюсси вел активную переписку. И еще писал для ежедневной газеты «Жиль Влас», и еще несколько обозрений для «Ревью Бланше». Я все это перечитала.

Она вновь спохватилась, что так и не сумела остановиться, болтает, когда ему так тяжело. Хотела было извиниться за свою черствость, но что-то ее остановило. Мальчишеское выражение его лица вдруг кого-то напомнило ей. Она порылась в памяти, но не смогла вспомнить, кого.

Ее накрыла волна усталости. Она взглянула на Хола, затерявшегося в собственных тяжелых мыслях. У нее уже не было сил поддерживать разговор. Можно считать, уже ночь.

Она поднялась с табуретки и собрала свои вещи.

Хол вскинул голову.

— Уходите?

Мередит виновато улыбнулась:

— У меня был долгий день.

— Конечно… — Он тоже встал. — Слушайте, — сказал он, — может, это довольно нахально, не знаю, но если бы… если вы завтра свободны, мы могли бы куда-нибудь съездить. Или выпьем вместе?

Мередит заморгала от удивления.

С одной стороны, Хол ей понравился. Он милый, обаятельный, и ему явно нужна компания. С другой стороны, ей надо бы сосредоточиться на поисках всего, связанного с предками ее семьи, — а это личное дело. Ей бы не хотелось, чтобы кто-то таскался за ней в этих поисках. И в голове у нее явственно звучал голос Мэри, предостерегавший, что она совершенно не знает этого человека.

— Конечно, если вы заняты… — начал он.

Именно скрытое разочарование в его голосе заставило ее решиться. Кроме того, не считая беседы с Лаурой над картами — а это вряд ли идет в счет, — она уже несколько недель ни с кем не заводила разговора больше пары фраз длиной.

— Конечно, почему бы и нет, — услышала она собственный голос.

Теперь Хол улыбнулся по-настоящему, и улыбка совершенно преобразила его лицо.