Меченосцы - Генрик Сенкевич

— Что-то уж очень вы расспрашиваете про девочку.

— Я расспрашиваю о знакомых, к которым еду.

Лицо Збышки еле видно было из-под шлема, только нос, рот да часть щек, но зато нос и щеки были так красны, что насмешливый и лукавый мазур сказал:

— Должно быть, от мороза покраснело у вас лицо, как пасхальное яичко. Юноша еще больше смутился и отвечал:

— Должно быть.

Они тронулись в путь и некоторое время ехали молча; лошади фыркали, выпуская из ноздрей клубы пара; рыцари начали разговаривать, и вскоре Ендрек из Кропивницы спросил:

— Как вас зовут-то? Я плохо расслышал.

— Збышко из Богданца.

— Батюшки! Да ведь и того, что дал клятву Юрандовой дочери, зовут так же.

— А вы думали, что я отопрусь? — поспешно и гордо ответил Збышко.

— Да и не к чему. Так это вы тот Збышко, которому девочка набросила покрывало на голову? Вернувшись из Кракова, девушки княгини ни о чем больше и не говорили, как только о вас. Так это вы! Эх, вот радость-то при дворе будет… Ведь и княгиня вас любит.

— Пошли ей Господь! И вам также за добрую весть. Как сказали мне, что она замуж вышла, так я и обомлел.

— Чего ей было выходит?.. Такая девушка — кусок лакомый, потому что целый Спыхов за ней пойдет, но хоть много при дворе красивых парней, все-таки ни один не заглядывал ей в глаза, потому что каждый чтил и ее поступок, и вашу клятву. Да и княгиня не допустила бы этого. Эх! То-то радость будет. По правде сказать, иной раз подтрунивали над девочкой. Иной раз скажет ей кто-нибудь: "Не вернется твой рыцарь", — а она только ножками топает: "Вернется! Вернется!" А когда кто-нибудь говорил ей, что вы на другой женились, тогда дело и до слез доходило.

Слова эти растрогали Збышку, но в то же время охватил его гнев на людские толки, и он сказшт:

— Того, кто про меня такие слова брехал, я вызову. Но Ендрек из Кропивницы начал смеяться:

— Бабы болтали. Баб, что ли, вы будете вызывать? С мечом против веретена ничего не поделаешь.

Збышко, довольный тем, что Бог послал ему такого веселого спутника, начал его расспрашивать о Данусе, потом об обычаях мазовецкого двора, потом опять о Данусе, потом о князе Януше, о княгине и опять о Данусе; наконец, вспомнив о своем обете, он рассказал Ендреку, что слышал дорогой насчет войны; как люди готовятся к ней, как ждут ее со дня на день, а под конец спросил, так же ли думают и в мазовецких княжествах.

Но Ендрек не думал, чтобы война была так близка. Люди говорят, что иначе и быть не может, но он слышал, как однажды сам князь говорил Миколаю из Длуголяса, что меченосцы поджали хвост и что если бы король настаивал, то они отдали бы обратно и занятую ими Добжинскую землю, потому что боятся его, или, по крайней мере, будут тянуть дело, пока хорошенько не подготовятся.

— Впрочем, — сказал он, — князь недавно был в Мальборге, где, ввиду отсутствия великого магистра, принимал его и устраивал в честь его турниры великий маршал, а теперь у князя гостят комтуры и вот, едут еще новые гости…

Однако тут он с минуту подумал и сказал:

— Говорят люди, что эти меченосцы не без причины сидят у нас и у князя Земовита в Плоцке. Будто бы хочется им, чтобы в случае войны князья наши не помогали королю польскому, а помогали бы им; если же не удастся склонить их к этому, то чтобы они хоть остались в стороне и не воевали… Но этого не будет…

— Бог даст — не будет. Как же им усидеть дома? Ведь ваши князья подчинены Польскому королевству. Я думаю, вы не усидите.

— Не усидим, — отвечал Ендрек из Кропивницы.

Збышко снова взглянул на обоих рыцарей и на их павлиньи перья.

— Значит, и эти за тем же едут?

— Меченосцы, может быть, и за этим. Кто их знает?

— А третий?

— Третий из любопытства едет.

— Должно быть, знатный какой-нибудь.

— Еще бы! Едет за ним три воза с вещами да девять слуг. Вот бы с таким сразиться. Даже слюнки текут.

— Да нельзя?

— Куда там! Ведь князь велел мне оберегать их. До самого Цеханова волос не упадет с их головы.

— А если бы я их вызвал? А если бы они захотели со мной сразиться?

— Тогда пришлось бы вам сначала сразиться со мной, потому что, пока я жив, из этого ничего не выйдет.

Збышко, услышав это, дружелюбно посмотрел на молодого рыцаря и сказал:

— Вы понимаете, что такое рыцарская честь! С вами я драться не буду, потому что вам я друг, но в Цеханове, даст бог, найду случай придраться к немцам.

— В Цеханове делайте себе, что хотите. Не обойдется там и без каких-нибудь состязаний, а значит, может дело дойти и до поединка, только бы князь и комтуры дали позволение.

— Есть у меня доска, на которой написан вызов каждому, кто откажется признать, что Данута, дочь Юранда, добродетельнейшая и прекраснейшая девица в мире. Но знаете? Люди везде только плечами пожимали да смеялись.

— Да ведь это же чужеземный обычай и, по правде сказать, глупый; его у нас не знают, разве только где-нибудь недалеко от границы. Вот и этот, из Лотарингии, задевал по дороге шляхту, приказывая какую-то свою даму признавать выше всех других. Но его никто не понимал, а я до драки не допускал.

— Как, он приказывал признавать его даму выше всех других? Боже ты мой! Да что, у него стыда нет, что ли?

И он посмотрел на зарубежного рыцаря, точно хотел видеть, каков бывает человек, у которого нет стыда, но в глубине души должен был признать, что Фульк де Лорш вовсе не похож на какого-нибудь проходимца. Напротив, из-под опущенного забрала виднелись добрые глаза и молодое, полное какой-то грусти лицо.

— Сандерус, — закричал вдруг Збышко.

— Здесь, — отвечал немец, приближаясь к нему.

— Спроси у этого рыцаря, кто самая добродетельная и прекрасная девица в мире.

— Кто прекраснейшая и добродетельнейшая девица в мире? — спросил Сандерус рыцаря.

— Ульрика де Эльнер, — отвечал Фульк де Лорш.

И, подняв глаза к небу, он стал вздыхать, а у Збышки, когда он услышал такое кощунство, от негодования стеснилось в груди дыхание, и его охватил такой гнев, что он сразу осадил жеребца; но не успел он произнести ни слова, как уже Ендрек из Кропивницы стал между ним и чужеземцем и сказал:

— Здесь вы драться не будете.

Но Збышко опять обратился к продавцу реликвий:

— Скажи ему от моего имени, что он влюблен в сову.

— Господин мой говорит, благородный рыцарь, что вы влюблены в сову, — как эхо, повторил Сандерус.

В ответ на это де Лорш бросил поводья и правой рукой стал расстегивать и снимать железную рукавицу, после чего бросил ее в снег перед Збышкой, а тот дал знак своему чеху поднять ее острием копья.

Тогда Ендрек из Кропивницы уже с грозным лицом обратился к Збышке и сказал:

— Говорю вам, вы не встретитесь, пока не кончится моя обязанность сопровождать гостей. Я не позволю ни ему, ни вам.

— Да ведь не я его вызвал, а он меня.

— Но за сову. Этого мне достаточно. А если кто будет противиться… Эх, знаю и я, как повернуть пояс.

— Я не хочу с вами драться.

— А пришлось бы вам драться со мной, потому что я поклялся оберегать его.

— Так как же будет? — спросил упрямый Збышко.

— Цеханов недалеко.

— Но что подумает немец?

— Пусть ему ваш человек скажет, что здесь поединка не может быть и что прежде вы должны получить разрешение от князя, а он от комтура.

— Да, а если они не дадут разрешения?

— Ну вы друг друга сыщете. Довольно болтать.

Збышко, видя, что ничего не поделаешь, и понимая, что Ендрек из Кропивницы действительно не может допустить поединка, снова подозвал Сандеруса, чтобы тот объяснил лотарингскому рыцарю, что они будут драться только по прибытии на место. Де Лорш, выслушав слова немца, кивнул головой в знак того, что понимает, а потом, протянув руку Збышке, подержал его руку в своей и трижды крепко пожал ее, что по рыцарскому обычаю означало, что когда-нибудь и где-нибудь они должны друг с другом сразиться. Потом в добром согласии они направились к Цехановскому замку, тупые башни которого виднелись уже на фоне орумяненного неба.

Они приехали еще засветло, но пока назвали себя у ворот замка и пока спущен был подъемный мост, настала ночь. Их принял и приветствовал знакомый Збышки, Миколай из Длуголяса, который начальствовал над гарнизоном, состоящим из нескольких рыцарей и трехсот не дававших промаха лучников. Тотчас по приезде, к великому своему огорчению, Збышко узнал, что двор в отсутствии. Князь, чтобы почтить комтуров из Щитна и Янсборга, устроил в пуще большую охоту, на которую, для придания зрелищу великолепия, отправилась и княгиня вместе с придворными девушками. Из знакомых женщин Збышко нашел только Офку, вдову Кшиха из Яжомбкова, которая была в замке ключницей. Она ему очень обрадовалась, потому что со времени возвращения из Кракова рассказывала каждому, кто хотел и кто не хотел, о любви Збышке к Данусе и о его приключении с Лихтенштейном. Эти рассказы заставляли молодых придворных и девушек больше уважать ее, за что она была Збышке благодарна и теперь старалась утешить юношу в печали, охватившей его вследствие отсутствия Дануси.