Песнь молодости - Ян Мо

— Откуда вы знаете Сюй Хуэй? Сколько времени живете в Динсяне?

Дао-цзин подробно рассказала ему обо всех обстоятельствах, вынудивших ее приехать в Динсянь. Говорила она очень быстро, часто забываясь и повышая голос. Тогда Цзян Хуа делал ей предостерегающий знак рукой. Она улыбалась и говорила тише. Дао-цзин сказала ему о том, с каким нетерпением она ожидала его приезда, и о том, как просила директрису помочь устроить его на работу. Наконец она спросила, виделся ли он с Сюй Хуэй.

— Большое вам спасибо за все. Я привез письмо. — Он вынул из кармана письмо и передал его Дао-цзин. — Это вам от Сюй Хуэй. — Говорил он просто, звучным и выразительным голосом.

— Да?! Что же вы до сих пор молчали! — пожурила его Дао-цзин.

Прочитав письмо, она дружеским тоном сказала:

— Очень хорошо, что вы приехали! Я уже давно жду вас — мне даже снилось, что кто-то ко мне приехал. Но я не думала, что Сюй Хуэй пришлет именно вас.

Цзян Хуа поднял глаза на приветливое оживившееся лицо Дао-цзин. Его несколько удивили эти слова, но он не проявил своих чувств — напротив, тоном старого друга, без всяких церемоний спросил:

— Вы уже, наверное, ужинали? А я сегодня еще ничего не ел.

Дао-цзин всполошилась:

— Что же это я! Обрадовалась так, что голову потеряла. Мы, правда, уже поели. Ну, ничего, сейчас принесу воды и пошлю служителя в лавку.

Дао-цзин выбежала и вскоре вернулась с чайником в руках. Налив полную чашку чаю, она с радушием подала ее Цзян Хуа:

— Пейте.

Цзян Хуа несколькими глотками выпил чай. Дао-цзин поспешно наполнила чашку снова и только после этого села за стол. Наклонив голову, она спросила:

— Что привело вас в Динсянь? Вы где работали?

Не успел еще Цзян Хуа ответить, как вошел служитель с большим пакетом. В пакете оказался кусок тушеного мяса, копченая курица, колбаса.

— Зачем так много? — сказал Цзян Хуа, дождавшись, когда служитель вышел.

— Вы проголодались, вот и закусите. Копченая курица — известный динсяньский деликатес, — угощала его Дао-цзин.

Когда Цзян Хуа поел, на улице начало темнеть, и Дао-цзин зажгла керосиновую лампу. Они разговорились.

— Какая обстановка в школе? Здесь можно разговаривать спокойно? — спросил Цзян Хуа.

— Да. — Дао-цзин, склонив голову, задумалась. — Я даже не знаю, что вам сказать. Наша директриса, Ван Янь-вэнь, — тетка моей подруги Ван Сяо-янь. Она христианка, ей за сорок, не замужем. В школе работают девять учителей; трое из них, включая и меня, женщины.

— Каковы их взгляды? Как они живут? И вообще, что собою представляют?

— Я думаю, — начала Дао-цзин, — что это заурядные люди. Если говорить точнее, то двоих из них волнует судьба родины, они недовольны правительством, но лишь толкуют об этом и ничего конкретного не предпринимают; троих, по-видимому, ничего не волнует, живут, лишь бы день прожить: едят, учат детей, спят, играют в карты… Что же касается двух учительниц, то одна озабочена только тем, чтобы заработать денег и прокормить больного безработного мужа, а другая — чтобы выйти замуж за обеспеченного человека.

— Иными словами, вы не знаете в школе ни одного хорошего учителя? — спросил Цзян Хуа, наклонив голову и чуть заметно улыбаясь.

— Конечно, среди них есть и неплохие люди, — Дао-цзин чуть прищурила глаза с лукаво-простодушным видом, — но есть и препротивные.

— Расскажите-ка о тех и о других, — смеясь, попросил Цзян Хуа.

— Ну, слушайте, — сказала Дао-цзин, — противный — это толстяк У Юй-тянь: брови у него черные и смыкаются на переносице, как будто на лицо забралась целая куча муравьев. Начнет говорить — раскачивает головой. Но самое противное то, что он пристает к учительницам… — Заметив улыбку на лице Цзян Хуа, Дао-цзин тоже смущенно улыбнулась. — Этот господин не так уж безвреден: он член гоминдана и часто бывает в их уездном комитете.

— А вы не обратили внимание, — сразу заинтересовался Цзян Хуа, — он не занимается в школе чем-нибудь другим, помимо своей работы?

— Нет, не замечала.

— Хорошо. Тогда расскажите о других учителях. О хороших.

— Один — Чжао Юй-цин. Учился во Втором Баодинском[90] педагогическом институте, молод, энергичен. Мы с ним разговаривали не раз: говорит, что принимал участие в студенческих выступлениях в институте. А однажды, когда рядом никого не было, он мне сказал, что мечтает стать коммунистом.

— И вы оказали, что вы тоже мечтаете? Правильно? — засмеялся Цзян Хуа.

— Д-да. — Дао-цзин замялась и покраснела: — Вы угадали. Часто во время наших бесед мы говорили о страданиях народа, о революции. Но, конечно, строго доверительно.

Цзян Хуа ничего не сказал. Он молча листал ученические тетради, лежавшие на столе. Лишь потом шутливо спросил:

— Линь Дао-цзин, а мне вы тоже очень доверяете?

— Конечно! Почему я должна вам не доверять?

Цзян Хуа кивнул головой, положил на место тетрадки и переменил тему:

— Давайте поговорим о ваших учениках.

«Для чего он все так подробно выпытывает у меня? — думала Дао-цзин, когда Цзян Хуа принялся расспрашивать ее о количестве учеников, их социальном составе, о том, сколько среди них сыновей крестьян, рабочих, детей из чиновничьих семей, об условиях их жизни. — Зачем это ему?»

Однако она рассказывала ему все, что знала. Конечно, знала Дао-цзин немного и не могла говорить конкретно. Наконец, с трудом улучив момент, она, в свою очередь, спросила:

— А почему вы приехали в Динсянь искать работу? Где раньше жили?

— В разных местах… — неопределенно ответил он и так открыто и добродушно улыбнулся, что никто не заподозрил бы его в хитрости. Затем он непринужденно сказал: — Я вас еще мало знаю — вы не расскажете мне о себе поподробнее?

— Почему же? Охотно. — Дао-цзин стала серьезной.

Рассказывать она начала задумчиво и медленно.

— Я дочь помещика, но моя мать была крестьянка — так что, как видите, во мне есть и «белая» и «черная» кость. — Она украдкой взглянула на Цзян Хуа и, увидев, что выражение его лица не изменилось, продолжала: — Я много перенесла и во многом разочаровалась. Отец и мачеха относились ко мне плохо; я в конце концов возненавидела все на свете. В то время я знала лишь ненависть и не могла найти ей выхода. Так продолжалось до тех пор, пока я не познакомилась с одним очень хорошим человеком. Он указал мне, какой дорогой я должна идти в жизни и как бороться с несправедливым обществом. Этот человек научил меня смотреть на людей и события с классовой точки зрения. И это… это, если можно так выразиться, убило все, что было во мне от моего отца-помещика. Я нашла свой путь в жизни, однако этот путь оказался страшно трудным… — Дао-цзин умолкла. Ее глаза были устремлены на Цзян Хуа, словно хотели сказать то, что она не договорила.

Он тоже молчал, но это молчание красноречивее всяких слов говорило о сочувствии, о товарищеской солидарности.

Глава вторая

Весна цветы в полях разбросалаИ землю скрыла от глаз она.Земля пропитана кровью алой,Солдатской кровью напоена…

Дао-цзин легла очень поздно, однако едва начало светать, она была уже на ногах. Считая, что Цзян Хуа еще спит, она пошла на луг неподалеку от школы. Проходя мимо одинокой могилы, она тихо запела песню «Весенние цветы». Ей вспомнился Лу Цзя-чуань. Дао-цзин, сама не зная почему, сравнивала его с Цзян Хуа. В эту минуту тоска, так долго таившаяся в самой глубине ее сердца, опять овладела ею. Чтобы развеять печаль, она принялась собирать цветы. Дул легкий утренний ветерок. Воздух был свеж и прохладен. Он как будто нес в себе успокаивающий и облегчающий душу аромат. Срывая душистые цветы, Дао-цзин думала все время о том, что приезд Цзян Хуа должен внести в ее жизнь много нового и важного.

Нарвав большой букет из крупных ромашек и гвоздик, Дао-цзин побежала к школе. Переодевшись в голубое платье, она надела сверху светло-голубой джемпер. Наряд ее дополнили белые туфли и белые чулки. На плечи Дао-цзин набросила белую шелковую косынку. Сейчас от нее так и веяло свежим дыханием весны. Вернувшись в школу, Дао-цзин поставила цветы в две стеклянные вазы, налила в них воды и с одной из ваз пошла в западное крыло здания, где ночевал Цзян Хуа. Боясь разбудить его, она подошла к двери на цыпочках. Но, заглянув в комнату, увидела, что Цзян Хуа уже встал и сидит над книгой. Заметив Дао-цзин, державшую руки за спиной, он поднялся и спросил:

— Почему не входите? Что у вас в руках?

— Это цветы. Вы, наверное, их не любите, но… — Дао-цзин смутилась и поставила вазу на стол. — Вы, конечно, станете шутить надо мной, но я очень люблю цветы, а эти я только что нарвала.

К ее удивлению, Цзян Хуа взял вазу и с удовольствием вдохнул аромат цветов.

— Какой запах! Каждый человек любит прекрасное. Почему вы решили, что я не люблю цветы? — спросил он, ставя вазу обратно на стол. — Дао-цзин, вы хорошо знаете Динсянь. Дело в том, что я хочу навестить одного приятеля…