Песнь молодости - Ян Мо

Поняв, что убежать не удастся, Дао-цзин неожиданно успокоилась и замерла на месте, хладнокровно ожидая, что будет дальше.

Ху Мэн-ань выскочил во двор и подобрал деньги. От его вежливого и смиренного вида не осталось и следа. Он свирепо стиснул зубы и, размахивая пистолетом, проговорил:

— Ты дрянь! Коммунистическая преступница! Дрянь!.. Я еще намеревался тебя спасти… неблагодарная!

Дао-цзин неподвижно стояла на месте. Лучи поднимающегося солнца играли на ее бледном, ничего не выражавшем лице; она не испытывала ни страха, ни негодования, не чувствовала ничего и ни о чем не думала. Ее не пугало даже то, что этот палач может сейчас выстрелить. Но этого не произошло. Ху Мэн-ань только потрясал своим пистолетом. Увидев, как оцепенела Дао-цзин, он холодно рассмеялся:

— Ишь, какая храбрая! Драться! Осмелилась драться!.. Мне жаль только твоей молодости… Даю тебе три дня, и если за это время ты не образумишься… — Он сверкнул на Дао-цзин глазами и со злостью сплюнул. — Тогда уж, барышня, не обессудь!..

Тяжело застучали башмаки, и Ху Мэн-ань удалился, захватив с собой портфель.

Когда он ушел, Дао-цзин медленно вернулась в свою комнату и бессильно опустилась на стул. Она снова почувствовала себя бесконечно одинокой и слабой; ее маленькая комнатка показалась сейчас Дао-цзин такой пустой и холодной. Кто-то чужой хозяйничал в ней, на полу валялись окурки… Дао-цзин не выдержала и, упав головой на стол, горько разрыдалась.

— Не плачь, милая! Кто же это так тебя обидел?

Чья-то теплая маленькая рука коснулась Дао-цзин. Она вздрогнула и подняла голову. В ее комнате стояли люди, человек пять. Это были ее соседи и соседки по пансиону, в большинстве своем студенты Пекинского университета. Рядом с Дао-цзин, поглаживая ее по плечу, стояла маленькая стройная девушка. Дао-цзин не знала ее имени. Все лица выражали участие.

— Что это за человек? Почему он так?.. — торопливо спросила маленькая студентка. Она смотрела на Дао-цзин вопросительно и сочувственно. Дао-цзин словно ожила. Она предложила всем сесть, вытерла слезы и рассказала соседям обо всем, что произошло за эти два дня.

— Собака! Изверг! — выслушав Дао-цзин, в гневе воскликнула маленькая студентка.

— Черт возьми, пистолетом угрожать человеку! Ты должна пожаловаться на него в суд! — с возмущением произнес один из пришедших, человек лет тридцати, в длинном халате и очках.

— Ты уж лучше помолчи, Дэн, — заметил молодой студент, — копаешься целыми днями в своей древности — разве тебе понять, что суд и гоминдановское правительство — одна компания.

Молодые люди сочувствовали несчастью своей соседки, но никто не мог ей помочь.

— Спасибо вам! — тихо проговорила Дао-цзин. — Не со мной одной так случилось…

— Правильно! — отозвался кто-то.

Вздыхая, студенты разошлись. В комнате осталась лишь маленькая девушка. Она сочувственно тронула Дао-цзин за руку и спросила:

— Хочешь, я приведу Ван Сяо-янь? Я знаю: вы с ней дружите, и ты с ней посоветуешься. Меня зовут Ли Хуай-ин, я учусь вместе с ней.

— Я сама схожу.

— Нет, лучше я, а то, наверное, у ворот кто-нибудь торчит.

Ли Хуай-ин помахала рукой и, улыбнувшись Дао-цзин, как ласточка, выпорхнула за дверь.

Дао-цзин не обедала и не ужинала. Стемнело, но она не зажигала огня; сегодня в своей постели она чувствовала себя муравьем, оказавшимся в кипящем котле. Самые мрачные картины рисовались ей. Она поняла теперь, что положение ее действительно серьезное, и относилась к случившемуся уже не так безразлично, как в доме предварительного заключения. Там она думала только о смерти. А сейчас? Сейчас все было гораздо сложнее. Ей больше не хотелось умирать, она ненавидела Ху Мэн-аня — этого пса, этого изверга. Ей хотелось задушить его, хотелось бороться. Но силы ее так слабы… Она совсем одна, без близких, без друзей. Лу Цзя-чуань и Сюй Нин арестованы. Дай Юя не разыщешь. Как ей быть? Как быть?!

Стукнула дверь, послышались легкие шаги и мягкий, тихий голос Ли Хуай-ин:

— Почему ты не зажгла свет? Заждалась?

Дао-цзин включила свет, пожала холодную руку Ли Хуай-ин.

— Я была у Ван Сяо-янь, — тихо проговорила Ли Хуай-ин. — Сяо-янь страшно разволновалась, но ничего не могла придумать. Потом мы с ней пошли к Сюй Хуэй — она раньше была членом нашего студенческого комитета, — и она нам помогла. Сюй Хуэй сказала, что завтра во второй половине дня она встретится с тобой у меня. А вот тебе письмо от Ван Сяо-янь.

— Сюй Хуэй? Я знаю ее!

Услышав о том, что придет Сюй Хуэй, Дао-цзин очень обрадовалась. Она поблагодарила Ли Хуай-ин и хотела еще поговорить с ней, но та сказала:

— Я пойду. За пансионом все время ведется слежка. Сюй Хуэй сказала мне, чтобы мы были осторожнее в разговорах и виделись пореже. Лучше всего тебе пока никуда не ходить — и к Сяо-янь тоже…

На другой день в пять часов — в это время у студентов кончаются занятия и в пансион приходят его жильцы — в комнату Ли Хуай-ин вошла нарядно одетая, худенькая, живая студентка. Увидев ее через щель в двери, Дао-цзин сразу же узнала свою знакомую по демонстрации. Дао-цзин побежала к соседке. Сюй Хуэй тотчас поднялась ей навстречу и, пожимая руку, с улыбкой сказала:

— Линь Дао-цзин, как давно я тебя не видела!.. Вот уж не думала, что встретимся здесь…

Ли Хуай-ин закрыла дверь и вышла из дома купить что-нибудь поесть.

Дао-цзин держала Сюй Хуэй за руку, не в состоянии вымолвить ни слова от волнения.

Сюй Хуэй снова улыбнулась.

— Линь Дао-цзин, это ты просила Ван Сяо-янь помочь распространять листовки?

Глаза Дао-цзин заблестели, лицо разрумянилось. Она тихонько кивнула головой:

— Да, я. А ты помогала ей?

— Нет, но сейчас мы не будем об этом. Расскажи сначала, что с тобой произошло.

Глаза Сюй Хуэй стали строгими.

Дао-цзин принялась рассказывать о своем аресте и о встрече с Ху Мэн-анем. Сюй Хуэй внимательно слушала ее и то улыбалась и кивала головой, то похлопывала Дао-цзин по плечу, то хмурилась. Когда рассказ был окончен, она тоном старого друга стала отчитывать Дао-цзин:

— Линь Дао-цзин, ты не обижайся на меня, — действуешь ты смело, но неправильно. Зачем было раскрывать карты перед этим палачом? Просто глупо! Ты не должна была признаваться, что распространяла листовки. И еще я хочу тебя спросить: за что тебя, собственно, арестовали? Тебе самой это ясно?

Дао-цзин взглянула в блестящие глаза Сюй Хуэй и, краснея, сказала:

— Сестра Сюй, я действительно дура, ужасная дура! Почему меня арестовали? Просто не представляю, теряюсь в догадках. Скажи, что теперь мне делать?

— Да… — Сюй Хуэй умолкла — А что ты сама думаешь?

— Я хочу бежать. Но не знаю, как это осуществить!

Сюй Хуэй улыбнулась.

— Правильно. Так и сделаем! Только действовать нужно быстрее. Мы поможем тебе.

И этот момент возвратилась Ли Хуай-ин. Она принесла арахис, тыквенные семечки и яблоки. Не успев войти в комнату, она взволнованно сообщила:

— Дао-цзин, на улице кто-то спрашивает тебя.

— Кто? — в испуге вскочила Дао-цзин.

— Не знаю.

Дао-цзин растерянно посмотрела на Сюй Хуэй, словно спрашивая: «Как быть?» Сюй Хуэй неторопливо наклонилась к ней и что-то шепнула на ухо. Лицо Дао-цзин прояснилось.

Глава двадцать восьмая

Дао-цзин торопливо вышла во двор. Около ее двери стоял молодой человек в европейском костюме. Увидев Дао-цзин, он подбежал к ней и, протягивая руку, воскликнул:

— Сестренка, ты не узнаешь меня?

— Брат, братишка! — радостно закричала Дао-цзин, узнав Линь Дао-фына. Они не виделись три года. За это время Дао-фын вырос и стал совсем взрослым. Дао-цзин взяла брата за руку, привела его в комнату и, забыв обо всех горестях, с улыбкой начала расспрашивать:

— Садись, братишка. Ну, как ты? Как дома?

Но Линь Дао-фын не садился. Стоя посреди комнаты, он внимательно осматривал все: обстановку комнаты, наряд сестры. Постепенно на лице его появилось выражение растерянности.

— Сестра, я слышал, ты вышла замуж? Почему же ты живешь одна и… и здесь?..

— Да, я живу здесь одна. Садись, братишка.

Дао-фын достал носовой платок, обмахнул сиденье стула и только после этого сел.

— Ну, а твой муж? Чем он занимается? Он богат?

— Что об этом говорить? — нетерпеливо перебила его Дао-цзин. — Мы с ним давно расстались. Лучше расскажи мне, где сейчас наши? Откуда ты приехал?

Хотя Дао-цзин ненавидела свою семью и после ухода из дому совершенно не интересовалась ее судьбой, однако сейчас она расспрашивала брата искренне.

— Мама умерла, — безразличным голосом произнес Дао-фын, — в прошлом году. Эти два года я жил вместе с отцом. Да, ты знаешь, он опять стал чиновником. Мы живем в Нанкине, Нет, вернее, он живет в Нанкине, а я в Шанхае. Я ведь теперь студент «Чжэньданя»[89].