Истребивший магию - Юрий Никитин

Он промычал с набитым ртом:

— Враки.

— Что враки? Что с крыльями?

— Что пьют кровь. Ничего не пьют… кровь. Что за брехня? Зачем им кровь? Не вампиры же…

Она задержала дыхание, сердце колотится, как бешеное, что она за дура, нужно было сразу лечь с ним, тогда бы никакая суккубина…

— Но все равно, — сказала она фальшивым голосом, — ты берегись. Чем-то же опасные?

Он пробормотал:

— Кому как. Ты ешь-ешь. У тебя будет чем платить? А то могу оставить пару монет.

— Не беспокойся, — отрезала она решительно. — Могу и за тебя заплатить. Хочешь? А вообще-то за красивую женщину всегда мужчины платят.

— Гм, — пробормотал он, — но некоторые требуют потом расплачиваться. Уже… гм… слыхал и даже слыхивал.

Она ощутила, как ее щеки залил жаркий румянец. Дура, расхвасталась, вот сейчас надо признаваться, что либо дура и жизни не знает, сидела себе в золотой клетке и чирикала, либо побывавшая в мужских руках бессчетное количество раз и уже знающая, что и почем.

Олег искоса посматривал, как она опустила голову и лихорадочно придумывает ответ, но так и не сумела, любой ведет к пропасти, и тогда он, сжалившись, поинтересовался:

— Компот из вишен будешь? Тут здорово варят… Даже не знаю, какие травки добавляют, но вкусно…

Она торопливо отозвалась:

— Да-да, закажи!..

В голосе ее была жаркая благодарность, что вот сам же и спас, Олег заботливо налил ей, а то у нее и пальцы дрожат, и сама глаз поднять не смеет.

В корчме постепенно появлялись посетители, некоторые заспанные, раздраженные, с одутловатыми лицами и мешками под глазами. По другим в первую очередь видно, что после вчерашней пьянки мучаются головной болью, на всех зыркают злобно.

Олег пробормотал:

— Надо уходить. Сейчас начнется драка…

— Так уж и обязательно? — спросила она.

— Вот увидишь…

Он не договорил, как у самой стойки один с размаха двинул собеседника кулаком в зубы. Тот упал, но на победителя набросились двое, на них накинулись пятеро, и через пару минут дорога к выходу оказалась перекрыта дерущимися.

Олег посматривал с гадливостью, заговорил с нею, отвернувшись и стараясь не обращать внимания, но на спину ему обрушилась табуретка, запущенная кем-то из другого конца зала.

Барвинок никогда не видела, чтобы человек мог озвереть вот так моментально. Чувствовалось, что злость в нем копилась уже давно: наперсточник, гадальщик, лотерея, а теперь еще пьяные дураки, и он словно взорвался холодной молчаливой яростью.

Гуляки сперва даже не поняли, что изменилось, а он бил коротко и страшно, а когда допустил по небрежности или оплошности пару размашистых ударов, противников унесло, как сорванные листья ветром. Остальные же распростерлись на полу среди перевернутых столов, и Барвинок с ужасом чувствовала, что никакие лекари им уже не помогут.

Похоже, волхв сам это понял, сказал коротко:

— Все. Ухожу. Прощай, мне надо поскорее прочь…

Она подхватилась с места, вся дрожа.

— Да-да! Конечно.

Она выскользнула следом, оставив драку дотлевать в другом углу, там даже не заметили, что стряслось, а на улице Барвинок вскрикнула с великим возмущением:

— Они просто пьяные!..

— Пьянство, — сказал он, — добровольное сумасшествие. А сумасшедшие кусаются…

— И ты заранее решил им повыбивать зубы?

— Ну…

Она сказала с отвращением:

— Ты просто нечеловек! Откуда ты пришел?

Он ответил хмуро:

— Я — человек. А вот они…

— Человек не может проливать столько крови!

— Человек может, — ответил он мрачно. — Человек может все!.. Человек… широк. Ладно, я пошел к коню. После этой драки задерживаться никак уж…

Разговаривая, они вошли в конюшню, волхв принялся седлать коня. Она ухватила свое седло и с натугой потащила к своей лошадке. Олег в недоумении оглянулся.

— А ты куда?

Она сказала решительно:

— Я с тобой! Всегда хотела посмотреть мир. И… увидеть, насколько, как ты говоришь, человек широк.

Его брови приподнялись, хотя, как ей почудилось, он не очень удивился.

— Даже после того, как я сказал «гав»?

— Что делать, — ответила она сердито, — только женщины бывают идеальными.

Он продолжал затягивать подпруги, конь хитрил и надувал пузо, обычная игра, но Барвинок чувствовала, что волхв посматривает на нее очень внимательно:

— А чего вдруг?

— А ты?

— Я не вдруг, — пояснил он. — И вообще… я мужчина. И у меня есть цель.

Ей показалось, что он по неосознанной мужской привычке напряг плечи и поднадул грудь, чтобы выглядеть значительнее, хотя как раз ему этого и не требуется, будет вообще чудовище.

— И что?

Он сказал мирно:

— Посмотри внимательнее, если все еще не поняла. Мне проще справляться с дорожными… случайностями.

Она фыркнула:

— По-твоему, все женщины сидят дома?

— Это не по-моему, — ответил он. — Так есть.

Он закончил со своим конем, повернулся, огромный и нависающий над нею, как гора. Зеленые глаза стали пронзительно строгими.

— Скажи, чего вдруг увязалась за мной? Хороший момент сказать правду.

Она опустила голову, несколько мгновений колебалась, кусала губы, наконец он услышал прерывистый шепот:

— Мне в самом деле надо убраться подальше…

— Почему? — спросил он. — Убила кого-нить? В смысле, залечила?

Она покачала головой.

— Нет-нет, я в самом деле, ты угадал, из знатной семьи… И мне надо убраться подальше, а то отыщут и все-таки выдадут замуж…

— Замуж, — сказал он, — это хорошо.

— Но не за того, — возразила она, — кого мне суют, не спрашивая!

Он подумал, поднял ее седло и взгромоздил на лошадку. Барвинок следила с огромным облегчением, как он быстро и умело затянул ремни. А когда подал ей руку, она машинально оперлась, чувствуя надежность скалы, и так поднялась в седло, и только там рассердилась на себя за допущенный промах и принятую помощь, так унижающую женское достоинство.

— А как же царства амазонок? — спросила она с высоты коварно. — Что глазки потупил?

Он вздохнул, отвел взгляд, но она смотрела требовательно, и он наконец проговорил нехотя:

— Да как тебе сказать, чтобы не сразу за уши и об стенку… Никаких царств амазонок нет.

Она охнула:

— Нет? Уже нет?

Он взял обоих коней под уздцы, в конюшне низкий потолок, а на выходе даже кони пригибают головы, поморщился.

— И никогда не было, — сказал он с сочувствием. — Прости, но… это все придумки распаленных похотью мужчин.

Она прижалась к конской гриве, почти распласталась, сверху проплыла, слегка задев за волосы, низкая балка входа, мир осветился ярким огнем утреннего солнца.