Марта из Идар-Оберштайна - Ирина Говоруха
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Увидев «стену парашютистов», ощутила во рту металлический привкус крови, а когда ступила на «лестницу смерти», услышала молитвы, произносимые на многих языках. Каждый шаг давался с трудом, и последние два десятка ступенек девушка опиралась на локоть бывшего возлюбленного. Добравшись до самого верха, положила сверток с еще теплой картошкой и произнесла в тысячный раз:
– Спаси и сохрани.
Уходя оглянулась. Туман подсох и превратился в праздничный батист. Чья-то невидимая рука размыла веерными кистями серость неба до цвета льда. Над боксом топтался белый голубь и с аппетитом клевал рассыпчатый картофель.
Всю дорогу назад Константин пытался вырулить на нужную тему разговора и в чем-то признаться. Норовил съехать на обочину, но Анна его останавливала:
– Пожалуйста, ничего не нужно. Все уже случилось, и мы не в силах отмотать произошедшее. Не стоит тревожить в шкафах задремавшие скелеты.
Девушка оборвала себя на полуслове, впилась взглядом в приборную панель и зависла на датчике топлива. Через минуту приклеила на губы не поддающуюся расшифровке улыбку и заговорила на повышенных тонах:
– Знаешь, а я даже счастлива от произошедшего. Черт с ними, с отношениями, зато встретилась со своим дедом и с тобой!
Константин опустил голову. Анна, выдав свой торжественный спич, моментально сдулась и сидела с отклеившейся улыбкой, болтающейся на нижней губе семечковой шелухой, делая все возможное, чтобы не заплакать.
В аэропорту Мюнхен, будто присыпанном белым мальдивским песком, не мигая наблюдал, как Анна пьет кофе, заправляет за уши волосы и трогает свою переносицу, поправляя иллюзорные очки. Не сдержался:
– Тебе понравилась Германия?
Девушка окинула невидящим взглядом холл и прижала руку ко рту:
– Не знаю. Слишком холодная.
Константин ободряюще улыбнулся:
– Ты знаешь, первое время и у меня возникло подобное ощущение, покуда не увидел, как на перроне один наш отчаявшийся соотечественник сиганул на рельсы в надежде угодить под прибывающий поезд, а за ним не раздумывая спрыгнули пять немцев, желающих спасти суициднику жизнь. С тех пор нация открылась для меня с другой стороны.
Анна рассеянно огляделась и уставилась в раздвижную дверь:
– Спасибо тебе за помощь, но уходи, пожалуйста. Слышишь? Уходи прямо сейчас.
Мужчина сглотнул.
– Я очень сожалею о своей слабости. Поэтому, если найдешь в себе силы, прости.
– Я давно тебя простила.
В тот же вечер Анна вернулась домой. До начала учебного года оставалось ровно две недели. До счастья – вторая часть жизни.
Утром позвонила родителям, и папа моментально расслышал в ее голосе разочарование. Помолчал, собираясь с силами, и осторожно произнес:
– Анютка, неужели правду говорил Гёте о том, что «немец в отдельности великолепен, но в целом – скверен»?
Девушка шмыгнула носом:
– Ага.
– А ты сама как?
– Как в той прибаутке: «Чудак покойник умер во вторник. Стали гроб тесать, а он вскочил, да и ну плясать!»
Затем не удержалась:
– Пап, веришь, я больше не знаю, как жить.
Он плотнее приложил телефон к уху:
– Родная моя, человек должен жить хотя бы ради любопытства. Скоро первое сентября, праздник, голуби. Разве тебе не интересно, какие придут ученики? Как же твои Сережки, Танюшки и Любочки? Всемирный день мытья рук и День каши? Твои гимны, ладошки, педсоветы?
Отец отстучал костяшками размер четыре четверти и криво запел, балансируя на каждой ноте:
Плавно листья рыжие летаютВ голубых квадратах школьных рам. Первоклашки вновь букварь читают, Некогда стареть учителям…Она рассмеялась:
– Папка! Лучше не пой!
Тот охотно согласился, бросил недопетое и предложил:
– А давай приду сегодня после обеда и посмотрю классную дверь? Ты говорила, она просела и скрипит. Захвачу кусачки… После отправимся в парк есть мороженое.
Анна облизала скатившиеся к губам слезы.
– Папка, мне ведь не пять лет.
– А какая разница? Мне вот шестьдесят, но я с удовольствием слопаю с тобой пломбир.
Отец почувствовал ее согласие и завершил вызов. Открыл форточку и потянулся за сигаретами.
Анна достала телефон и взглянула на фото Константина…
Глава 5
Мария
Иногда нелюбовь с первого взгляда может продлиться всю довольно счастливую жизнь.
Мария в выстуженной речке полоскала белье. Вода забиралась под кожу и ползла к локтевому нерву. Парализовала мышцы и студила фаланги. Девушка не обращала на подобные мелочи внимания, ведь в ее жизни случались события и пострашнее.
Война уже год как закончилась, но утрамбованный и старательно укатанный страх продолжал скрести душу. Перед глазами настойчиво всплывали картины одна злее другой. Первая бомбежка. Они с подругой Килиной прячутся в тесном овраге. Над головой растрепанное небо и пронзительный свист. Самолеты летят уверенно, будто находятся у себя дома и в своих воздушных коридорах. Летят низко, и можно разглядеть желтые мочки крыльев с черными крестами на фюзеляже. Посев начинается без предупреждения, вот только бравые немецкие асы сеют не люцерну с гречихой, а смерть. Мальцы, напоминающие детенышей акулы, рыскают по разреженному воздуху, а касаясь земли, взбивают ее в пышный омлет.
Девушки прижались друг к дружке и беззвучно плачут. Обстрел застал их на колхозном поле в момент прополки свеклы. Ужас в груди распался на пузырьки альвеол. Волосы выползли из туго заплетенных кос и посеклись на концах. Мочевина тугой струей ударила по коленям. Спустя время все стихло, девушки с опаской выползли из своего укрытия и с трудом вспомнили дорогу домой. Килина, более смелая, бежала впереди, Мария чуть сзади. Не доходя до сельсовета, подруга схватилась за живот, и ее вырвало. Мария заглянула через плечо и завалилась бесчувственная на бок. У нового, выкрашенного в зеленый цвет забора валялась чья-то оторванная нога. Женская, нездешняя, в чулке и нарядной туфле.
Мама затеяла борщ. Рядом чугунок с водой для купания: вчера выменяли брусок настоящего туалетного мыла. На печи играется Сонька, мотая из тряпок куклу. Борщ кипит, и по дому волочится дурманящий запах вываренных овощей. На столе соль и ложки. В животе давно пусто, кажется, голод в нем проел сквозную дыру. Неожиданно разыгравшаяся девочка случайно сбрасывает мыло в кипящий чугунок, и посреди свекольно-морковного варева образуется несъедобная глицериновая лужа. В итоге ни мыла, ни борща.
Экватор осени. Немцы вошли в село с надменно поднятыми головами. Быстро освоились, попарились в баньках и оценили вкус вареников с творогом. Люди разделились на два лагеря. Одни прижались к заборам, вторые встретили врага с хлебом, полным румяных колосков, и низким поклоном. Тут же нарисовался староста-полицай, и на скорую руку склепалась новая власть. Первым делом повесили председателя колхоза. Тот имел в себе центнер веса, и веревка не выдержала, оборвалась. Со второй попытки все получилось, но петлю набросили неправильно, и он «протанцевал» в ней от боли еще
