Судьба страха - Рон Хаббард

Теперь надо замести следы.

Я достал бомбу, положил ее под матрац и вдавил плунжер.

Спустился вниз. Дежурный притворялся спящим, но это меня не обмануло. Буду вести себя как ни в чем не бывало, решил я. Положив на стойку ключ и купюру в сто лир, я небрежной походкой вышел из отеля.

Полиции рядом не было. Мой отвлекающий маневр на Большом базаре сработал. Пламя там так и полыхало.

Не желая привлекать к себе внимания, я зашагал обычным размеренным шагом по переулкам в сторону главной магистрали.

Найдя такси, я разбудил водителя и уселся на сиденье. Надо запутывать следы.

— Отвези меня в Шератон-отель.

Машина тронулась.

Тр-рах! Ба-бах!

Отель взлетел на воздух!

Я замел и эту часть моего следа.

В небо взметнулись языки оранжевого пламени.

От ударной волны машину малость занесло.

— Что это было? — спросил таксист.

Ага! Пытается получить информацию, чтобы потом передать этим бабам! Так, я и это улажу.

На узкой и пустынной улочке я велел ему остановиться на минутку. Он затормозил. Я ударил его рукояткой «беретты» по голове, и он завалился набок. Я вылез из машины, столкнул тело на пол, сел на место шофера и завел мотор. Я знал, куда еду — не в «Шератон», упасите боги! Я должен был выбраться из страны.

Я знал, где нахожусь. Я направлялся к паромному причалу в бухте Золотой Рог и сейчас проезжал мечеть за мечетью — Стамбул просто ломится от мечетей. И все они готовы обрушиться по велению Пророка вам на голову. У кого-то кровь застывает в жилах. Но я соблюдал хладнокровие.

В этот час вечера паромный причал был пуст. Я это предвидел. Я вышел из машины, вынул саквояж, включил низшую передачу и пошел рядом, держа руку на руле. Затем отступил в сторону.

Рев мотора — всплеск!

Разбуженные волны выплеснулись в темноте на причал. Из тонущего такси вырвались пузырьки воздуха.

Так я замел еще одну часть моего следа.

Я вернулся и подхватил саквояж. Теперь я точно знал, куда направляюсь. Быстро шагая по дорожке, перпендикулярной к выступающим в воду пирсам, я добрался до тесно сбившегося в гавани скопления рыболовецких судов и остановился. Свет городских огней, проникавший сюда, отражался в воде, и мне удалось разглядеть все что нужно.

Крайним стояло судно футов девяносто в длину. Как у всех небольших суденышек, бороздивших Мраморное море, корма и нос у него были значительно выше средней части. У него имелись высокие мачты, что позволяло забрасывать сети и даже иногда ходить под парусом. В свете огней дока мне была видна тройная желто-черная полоса, проходящая по всей длине планшира с довольно сильным изгибом. Его местонахождение с краю говорило мне о том, что на рассвете оно собиралось выйти в море.

Я ступил на ближайшую палубу и стал перебираться с планшира на планшир. Суденышки закачались и заскрипели. Добравшись до выбранного мною судна, я увидел его название — «Sanci». Это заставило меня на мгновение задержаться. «Sanci» по-турецки значило «боль в животе». Терпеть не могу море — точно так же, как космическое пространство.

Но суровый служебный долг взывал к моей храбрости, и я смело ступил на борт. Воняло рыбой.

Ближе к корме находилось какое-то маленькое помещение. Я распахнул дверь.

В койке, лежа на спине, храпел здоровенный турок. Никогда еще не видел среди турок такого громадного. Наверное, это был капитан.

Я разбудил его, помахав у него перед носом рукой. Но сделал это очень хитро — зажав в пальцах лиры наподобие веера.

Он еще раз всхрапнул и проснулся. И сразу увидел лиры.

— Если отчалишь сейчас же, — сказал я, — и доставишь меня в Грецию — это будет твоим.

Он тут же приподнялся и сел, почесывая волосатую грудь.

— Сколько дадите? — спросил он.

— Сорок тысяч лир, — отвечал я.

— Восемьдесят тысяч, — попробал торговаться он.

— Семьдесят, — отрезал я, — если отчалишь сию же минуту.

Он поднялся с койки и потянулся к куртке и фуражке.

— Пойду разбужу команду, — сказал он, но никуда не ушел.

Я понял намек и отсчитал ему тридцать тысяч лир.

— Остальные сорок получишь перед тем, как высадишь меня на берег.

Он недовольно хрюкнул, взял деньги и пошел будить команду.

Вскоре от беготни судно заходило ходуном. Матросы готовились выйти в море.

Я взглянул на другие суда, по которым только что прошел. Не исключалось, что на одном из них мог находиться сторож, который заметил меня.

Я не мог подвергать себя ни малейшей опасности.

— Одну минуту, — сказал я капитану, — кажется, я оставил кое-что на пристани.

Перескакивая с палубы на палубу, я быстро добрался до причала, где стояла небольшая хибара. Под дверь ее я подсунул бомбу, поставив взрыватель на полчаса и надавив на плунжер, и так же по палубам вернулся назад.

Судно отчалило. Двигатель и лаял, и чихал, и жаловался. Винт вспенивал воду в кильватере. Мы покинули бухту Золотой Рог, обогнули мыс Сераглио. На фоне странно освещенного неба вырисовывался силуэт памятника Ататюрку.

Б-бах! Бу-бух!

Заслоняемая мысом и монументом, вспышка взрыва окрасила светлеющие небеса.

Я оглянулся. След мой был заметен.

Небо над Стамбулом от непрекращающегося пожара стало оранжевым.

Наконец-то я вырвался!

Когда тебе угрожает опасность и ты нуждаешься в помощи, нет ничего лучше «аппаратной» выучки!

Однако в безопасности я еще не был!

Через Мраморное море, через Дарданеллы, двадцать один час мучительных приступов рвоты, двадцать один час пребывания в аду.

Я сидел в провонявшей рыбой каюте помощника капитана и блевал в скверно пахнущее ведро. Ох и верно же назвали эту посудину — «Sanci»! Но никакая боль в животе не шла в сравнение с тем, что я испытывал. Сильная встречная волна подгонялась ветром с Эгейского моря, который свирепел с каждой милей.

Но мне досаждал не только ветер. В начале пути я следил за исчезающими в дымке огнями Стамбула: мне казалось, что турецкие военные суда непременно ринутся за мной вдогонку, и я решил, что продам свою жизнь по самой высокой цене. Но тут меня стала одолевать килевая качка, и я заблевал над поручнями. Капитан, опасаясь, что я свалюсь за борт, затолкал меня в каюту помощника и дал ведро, сказав при этом, что не хочет терять оставшейся части платежа.

Сначала меня так замутило, что я испугался: а вдруг умру. Потом меня замутило гораздо сильнее, и я испугался, что не умру.

Постепенно, между позывами рвоты, я стал размышлять, как же я дошел до жизни такой. Неужели нельзя было жить как-то иначе, чтобы избежать этих бешеных полетов на космических кораблях и этих сумасшедших качек на рыболовных судах? Неужели я не мог найти себе другую работу, спокойную, сидячую, без нервотрепки? По своей конституции был просто не приспособлен к этому образу жизни.

Так, мучаясь час за часом, я начал приходить к чему-то определенному. Ржавое с вмятинами ведро, в котором рыбья чешуя плещется вместе с блевотиной, становится своего рода замечательным магическим кристаллом. В нем совершенно отчетливо можно увидеть, что будущее такого рода в большом количестве определенно может повредить будущему твоему здоровью.

Потому-то я и задумался над тем, что же поставило меня в такое положение. Должно быть, уже где-то в прошлом нити судьбы стали сплетаться, готовя мне эту ужасную долю. По мере того как тянулся этот серый день и серый ветер взбивал серые барашки на сером загрязненном отходами море, серость моего настроения сконденсировалась на чисто черной определенности моих размышлений, придав им большую убедительность.

Хеллер! Если бы он первый не обследовал эту планету, я бы здесь не находился. Я бы не попал в это ужасное положение, преследуемый демоническими женщинами, терзаемый злыми насмешливыми ветрами, утрясенный и укачанный до того, что из желудка в ведро уже не поступало ничего, кроме шума.

Хеллер! Если бы не его чувство долга военного инженера, не ворвалась бы в мою жизнь вдова Тейл, а медсестра Билдирджина не стала бы причиной угрозы расправы со мной посредством дробовика или посредством женитьбы.

Хеллер! Если бы он вовсе не появился на моем небосклоне, тот роковой вызов Ломбара никогда бы не прервал моей охотничьей поездки, и теперь, вместо того чтобы с тревогой смотреть, не появятся ли в ведре следы крови, я премило постреливал бы себе певчих птичек в свое полное удовольствие на Волтаре в горах Блайк.

Хеллер! Он всех восстановил против меня: Мили, Ске, Ботча, Фахт-бея. Он все замышлял и замышлял, как бы половчее втянуть меня в неприятности. Прахд, Крэк, Ахмед, Терс и вся эта дьявольская компания орущих демонов не преследовали бы меня, и не смеялись бы надо мной, и не торчали бы с Пророком в облаках, науськивая на меня женщин с камнями.