Через два океана - Михаил Александрович Михеев

случаю, до крайних мер не дошло, но за волосы женщины потаскали друг друга знатно. Народ собрался поглазеть моментально, в успевшей войти в колею и стать немного пресноватой жизни города и такое развлечение сошло за бродячий цирк с клоунами. В общем, едва разняли…

А вот второй случай был и серьезнее, и последствиями грозил неприятными. В командах за время похода оказалось немалое количество инородцев. Большинство, конечно, по-прежнему составляли русские, но процентов десять-двенадцать, не меньше, были ирландцы, норвежцы, испанцы, ну и еще кое-кто по мелочи. Естественно, разные народы, воспитание, взгляды на жизнь, вера, в конце концов… Притирались люди друг к другу с некоторым усилием, но все же бой и поход, а еще жесткая дисциплина сближают. Кому не нравилось – уходили, благо стоянок хватало, но покинули эскадру единицы.

Что объединяло всех этих людей, и русских и пришедших в команды позже, так это характеры. Все они были людьми храбрыми и решительными, из тех, кому не сидится дома. Вот только при этом склонными в силу все того же характера забывать, что в чужой монастырь со своим уставом не лезут.

Вот и случилось… Русским в Николаевске было вполне комфортно. Та же Россия, как ни крути. Есть какие-то местечковые нюансы – ну да и пусть их. К тому же пришедших с эскадрой воспринимали как героев. А что? Моря от супостата очистили, теперь можно не бояться нападения, да и в Петропавловск, кто хочет, вернуться. А потому и особых проблем не возникало.

Остальные тоже вписались вроде бы неплохо. Те же ирландцы, даром что народ буйный, очень быстро убедились, что русские не дураки и выпить, и угостить от всей широты души, и подраться. Нашли общий язык, в общем. Но вот с испанцами горячая кровь сыграла злую шутку. Если опустить подробности, один из этих умников, приняв на грудь лишку, возбудился, как лось во время гона, и решил поволочиться за местной красоткой. А когда ему популярно объяснили, что здесь ему не рады, вместо того, чтобы убрать паруса и вернуться к бутылке, схватился за нож.

Вот это уже было в корне неправильно. Испанская наваха[73] оружие, конечно, грозное, да и сами потомки конкистадоров не зря считались знатоками ножевого боя. Но вот незадача, русских таким было не пронять. Русский мужик, ушедший в Сибирь, а то и уже родившийся и выросший здесь, совсем не то забитое существо, каким часто оказывается крепостной крестьянин, к примеру, из Малороссии. Здесь слабые и робкие попросту не выживают. И если даже там, в помещичьих усадьбах, случалось, крестьяне поднимали особо зарвавшихся помещиков на вилы, то в этих местах и вовсе привыкли, случись что, сразу браться за топоры. А уже когда все закончится, спрашивать у нарушителя спокойствия, кто пришел и зачем пришел. Если останется, у кого спросить, естественно.

С испанцем поступили достаточно гуманно, всего-то сломав о его спину оглоблю. Конечно, не убили, но в лазарет он попал надолго и остался в городе – тащить его, заработавшего переломы ребер, ключицы и руки в двух местах, было глупостью несусветной. И хорошо еще, что Завойко лишь рукой махнул и замял дело. Иначе морячок запросто мог оказаться и на эшафоте, на людей с ножом бросаться – это совсем неправильно.

Но – губернатор понял ситуацию. Поморщился, будто съел лимон, однако же согласился с разумностью такого подхода и даже обещал присмотреть, дабы сей удалой молодец не выкинул снова чего-то непотребного. А то второй раз, может статься, переломами не отделается. Народ тут суровый, закон – тайга, в лесу же кроме медведей и тигры водятся. Так что кто будет прокурором – вопрос открытый. Именно это Александр и постарался донести до болезного, когда занес ему положенную долю трофеев. Включая те, что еще не были оплачены казной – отстегнул из своих.

Вот такая была ситуация, когда эскадра все же вышла в море и, пройдя Татарским проливом, направилась к берегам Японии. Откровенно говоря, туда Верховцев изначально и не собирался. Проходил уже вдоль них, когда направлялся в Петропавловск, правда, с востока. Впечатления, к слову, острова на него не произвели. Торчат из океана, будто гигантские прыщи. Живописные, конечно, однако за время плавания Александр видал места и поинтереснее. Ну и редкие лодки – рыбаки тут отличные, впрочем, как и в других приморских странах. Так что не было здесь для русских ничего интересного. Их куда более прельщали британские порты, в первую очередь, Гонконг. По свидетельству пленного француза, порт этот был практически не защищен. Выпотрошить его сам бог велел. Туда Александр, в принципе, и направлялся, но разыгравшийся шторм внес в планы свои коррективы, отогнав корабли восточнее.

Хорошо еще, быстро стих, но теперь корабли оказались достаточно близко к Нагасаки, и Верховцев принял решение зайти в этот порт. Не столько чтобы дать отдых командам, все же в море они вышли сравнительно недавно, сколько по просьбе Завойко. Дело в том, что аккурат перед войной в Нагасаки побывала русская дипломатическая миссия во главе с Путятиным, которая подписала с японцами кучу документов, как это всегда бывает у дипломатов, особо важных и критически непонятных. Вот чтобы в Японии сообразили, что, во-первых, драка между великими державами не повод их не исполнять, а во-вторых, не стоит в эту самую драку лезть, даже если где-то вдруг зачешется, и попросили Александра продемонстрировать узкоглазым мощь его эскадры. При случае, конечно. Что же, случай выпал, и русские корабли вошли в гавань японского города.

М-дя… Дыра дырой, маленькие домики, непонятно из чего построенные[74], да кое-как оборудованный порт. И это – один из богатейших городов Японии[75]. Через него торгуют с Китаем, Европой[76]… Если уж богатейший город такое убожество, то что тогда творится в тех, что победнее?

Корабли еще не закончили манёвры, а с берега к ним уже летело маленькое, но на диво шустрое японское суденышко. И буквально через несколько минут по штормтрапу едва успевшей отдать якорь «Миранды» на ее борт поднялся местный чиновник. Поднимался он, стоит признать, с ловкостью невероятной, что говорило о большой практике. И, хотя наверняка был в бешенстве от столь бесцеремонного вторжения, лицо его оставалось совершенно бесстрастным. Аж завидно!

Колоритный был тип. Неопределенного возраста, его узкоглазому лицу равно можно было дать и тридцать лет, и пятьдесят. Невысокий, Александру ниже плеча, худощавый, и даже местное одеяние, мешковатое, с широкими рукавами, не могло скрыть того, что он словно бы свит из одних крепких, будто сталь, жил. Пожалуй, врукопашную с таким идти надо осторожно. Обувь – какие-то тапочки, Александр