Муля не нервируй… Книга 6 - А. Фонд

угодно! — рявкнул Тельняшев-старший, — загримируем какую-нибудь другую артистку. И не будем лицо снимать крупным планом. Вон их сколько.

— Думаю, и Миша тоже откажется, — опять не смогла промолчать Злая Фуфа и язвительно добавила. — А у него, между прочим, главная роль. Так что тут кого попало загримировать не получится.

— Не надо говорить за всех, — обрезал её Тельняшев, — вы отказались сниматься? Отказались. Так что вы здесь делаете? Немедленно покиньте перрон!

— Перрон — это место общего пользования, вообще-то, а не ваша собственность, — медовым голосом пропела Рина Зелёная.

— Богдан, не молчи! — шикнул на него папашка, который из последних сил «держал удар».

Тельняшев-младший, всё это время стоял столбом и даже не пытался вставить свои пять копеек. Кажется, до него только что стало доходить, в какую засаду он попал. Ведь если актёры отказываются сниматься, Ваня тоже, считай, уволен, значит все эти места придётся закрывать ему. Иначе фильм под срывом.

Он сейчас напоминал рыбу, выброшенную на берег. И только хлопал глазами.

И тут, когда оба Тельняшева вот-вот готовы были сдаться, на сцене появился Капралов-Башинский и заявил, преданно глядя то на Тельняшева-старшего, то на Тельняшева-младшего:

— Да не обращайте на эти демарши внимания, Богдан Эдуардович, Эдуард Казимирович! Актёры моего театра прекрасно заменят недостающих. Вон у меня их сколько. И звукооператора вам найдём. Сколько скажите, столько найдём.

У меня чуть челюсть не отпала после такого вероломства.

А Глориозов, который тоже всё это слышал, подбежал к Тельняшеву-старшему и принялся трясти того за руку, подоборстрастно заглядывая в глаза:

— Я директор театра Глориозова. Фёдор Сигизмундович Глориозов! Это моё имя. И я — главный театральный режиссёр. У нас в репертуаре есть похожие постановки. Так что мы можем хоть сейчас вам и актёров дать, и костюмы, и декорации! Наши режиссёры помогут вам, чтобы процесс съемок был выстроен лучшим образом, и наши югославские друзья остались довольны!

При этом на меня он демонстративно старался не смотреть.

Капралов-Башинский аж позеленел от такой неприкрытой конкуренции, подскочил к Глориозову и, оттеснив его своим плечом, затараторил, задыхаясь от возмущения:

— Я первый сказал! Мои актёры!

Я смотрел на них и в душе усмехался: как быстро была предана наша театральная дружба, когда запахло деньгами и съемками.

Люди. Такие люди.

— И сценарий завтра вы должны передать! — сообщил мне Тельняшев-старший, игнорируя вопли Глориозова и Капралова-Башинского и повернулся к сынульке, — не забудь, Богдан. Но я с тобой отправлю Варвару Павловну, и она проследит, чтобы всё было в ажуре.

— У нас в Комитете посторонним вход воспрещён, — подал голос Козляткин, к которому, кажется, вернулся голос.

— Варвара Павловна — наш юрист, — сквозь зубы сообщил Тельняшев, — выпишете ей, значит, пропуск. И лично проводите.

— Быстро же у тебя проект забрали, Муля, — громко заметила Фаина Георгиевна в наступившей тишине, — некоторые люди, как глисты, пока всё до конца не высосут, не успокоятся. А не знают, сердешные, что погибают вместе с хозяином, которого высосали.

— Вы это на что намекаете? — покраснел от гнева Тельняшев-старший. — Кто тут глисты? Что за глупые аллегории?!

— Кто? Я намекаю? — изумилась Фаина Георгиевна, — в моём возрасте уже ни на что намекать не надо, голубчик. Могу себе позволить говорить прямо.

— Вы уволены! — заверещал Тельняшев, — я лично прослежу, чтобы вам в Москве даже работу уборщицы не дали! Поедете обратно в свой Таганрог! Да я…

Что там ещё мог сделать с Раневской товарищ Тельняшев-старший, мы не расслышали. Поднялся шум — вдалеке показался поезд, который взревев, медленно и важно въезжал нам навстречу.

— Едут! — закричали в толпе встречающих, и по сценарию оркестр грянул марш. В таком бедламе расслышать что-либо не представлялось возможным.

Поезд, чихнув пару раз облаком дыма с пронзительным гудком, лязгом и свистом проскрежетал мимо нас. В окна вагонов наблюдали пассажиры. Я всматривался в их лица, в надежде увидеть Мирку.

Наконец, чихнув в последний раз, поезд начал замедляться, замедляться, пока аж совсем не встал.

Проводники ловко начали открывать двери, опускать ступеньки. И вот, наконец, толпа пассажиром тоненьким ручейком полилась из каждого вагона, вливаясь в толпу встречающих.

Нас перед этим проинструктировали, поэтому наши девушки из Комитета стояли с табличками и улыбками, к каждой была прикреплена своя группа. Тем временем парни подхватывали чемоданы и сумки, помогая гостям выходить.

— Ох ты ёж твою пень! — выдохнул Толик из управления по контролю за репертуарами. Он хоть и был широкоплечим и сильным, с виду напоминая дворфа, этот чемодан явно вытащить не мог. Мы с Ваней бросились на подмогу.

— Что они туда пихают, кирпичи, что ли? — простонал Ваня, который стоял внизу и на которого пришёлся самый большой вес чемодана.

— Да не говори, — проворчал Толик, игнорируя красноречивый и недовольный взгляд Козляткина (я уже понял, на ком он сегодня отведёт душу после фиаско с Тельняшевыми).

— Ох, ёоооо…!

И только я, взглянув, кто вышел вслед за чемоданами, тепло улыбнулся. Потому что вышел Йоже Гале, и я уже примерно представлял, что там, внутри этих прекрасных тяжеленных чемоданов.

— Ну здравствуй, дружище! — я сжал его в крепких объятиях.

— Привет, друг! — расплылся в улыбке серб и сразу же запричитал, глядя на Толю с Вавней, — осторожнее там! Там дорогостоящая аппаратура!

При этом мы с Йоже Гале обменялись понимающими улыбками, мол, мы-то знаем, что там за аппаратура такая.

Мы отошли пару шагов в сторону, чтобы не мешать другим пассажирам выходить из вагона, и Йоже затараторил, рассказывая что-то про Нановича.

А я слушал вполуха, выглядывая среди гостей Мирку.

— … и твоя тётя Лиза, — закончил Йоже Гале.

— А? Что? — словно ото сна очнулся я.

— Говорю, что тётя Лиза твоя не приехала, — повторил Йоже, — не выпустили её. Точнее не впустили сюда.

— А почему? Как же так? — расстроился я, — там мать уже и стол наготовила, ждут её.

— Муля, я не знаю, — развёл руками Йоже, — Нановича тоже не выпустили.

— Ну хоть одна хорошая новость… — с облегчением рассмеялся я, а Йоже подхватил.

— Вы Йоже Гале, режиссёр? — официальным тоном спросил Тельняшев-старший, обрывая наш смех самым бесцеремонным образом.

Дождавшись несколько удивлённого кивка, он добавил:

— Теперь проект до его окончания возглавит Тельняшев Богдан Эдуардович, — при этом он кивнул на сына, который от всего этого шума слегка прибалдел и старался особо не отсвечивать.

— Какой проект? — не врубился серб.

— «Зауряд-врач», — пояснил Тельняшев-старшей, при этом зыркнув на сына весьма красноречиво, чтобы тот не стоял столбом и подключался к разговору.

— Простите, вы, наверное, ошиблись, — старательно выговаривая русские слова, сказал Йоже Гале.

За время нашего общения он здорово продвинулся в русском языке и очень гордился этим, демонстрируя своё умение направо и налево.