Остров Укенор - Анна Удьярова

стой, я ведь выкинул её за борт. Какая жалость! Но ничего не поделаешь, – сложив руки рупором, капитан Просперо закричал: – Ничего не понятно, повторите!

На квартердеке флагмана можно было различить офицеров, которые явно были обескуражены таким поведением противника.

Пока они решали, что делать, капитан Просперо заскучал.

– А куда, интересно, делся ветер? – раздражённо спросил он, обводя взглядом свою немногочисленную команду: даже те, кто не был на вахте, поднялись на палубу, почувствовав неладное. Но никто не хотел отвечать на очевидный вопрос.

– Ничего, это мы сейчас исправим! – пробормотал Просперо – и тут же нижний фок шевельнулся, словно пёс, настороживший уши, а потом все паруса «Люксии» щедро наполнились ветром. Ветер всё усиливался и за несколько минут превратился в шквалистый: чуть-чуть сильнее – и при скверном стечении обстоятельств может перевернуть парусник.

На палубах фрегатов началось движение, ветер приносил обрывки команд.

Унимо и Кинли тревожно переглянулись.

Но кто мог остановить Мастера Моря, если он решил показать свою силу?

– Так что же, Мастер Реальнейшего, затопить их? – усмехнулся Просперо, взявшись за штурвал напротив Унимо. Ветер ревел уже с такой силой, что приходилось кричать, даже стоя на расстоянии вытянутой руки. Но слова Мастера Моря, конечно, были слышны отчётливо. – Что, страшно? Они узнают, непременно, что это дело рук мастеров. И тогда начнётся война. Что у тебя с лицом, Мастер Реальнейшего? А, да, это же чувство ответственности, оно всегда уродует людей. Но подумай, это ведь будет только справедливо: они напали на мой маленький корабль впятером, вооружённые этими тяжёлыми пушками, они угрожали мне, они думали, что на море нет никого сильнее. Но не тут-то было!

Просперо расхохотался. Унимо молчал. Он вцепился в штурвал и старался только не отпустить его, чувствуя каждую волну, каждый порыв ветра на дрожащей струне штуртроса. Лирц и Тьер безмолвно стояли за его спиной.

– Мы забыли поднять флаг, – заметил капитан. – Какое упущение!

Кто-то из команды сбегал в штурманскую и достал из рундука с флагами большое тёмно-синее полотно – любимый флаг капитана Просперо. Флаг ни одного государства.

Флаг стали поднимать на грот-мачте, но у самого грот-брамселя он зацепился за блок и безнадёжно застрял, так что сдвинуть его с палубы не было никакой возможности.

– Нужно поправить, – задумчиво проговорил капитан, и все посмотрели вверх, на то, как клотик качается в мутном небе с огромной амплитудой.

Кинли вздохнул и стал выбираться на ванты.

– Не вздумай! – остановил его капитан. – Это дело матросов. Кто-то из вас, – он кивнул стоящим на юте Унимо, Лирцу и Тьеру.

Унимо заметил, что у одного из фрегатов Королевства оторвалась и упала в море стеньга. Люди на палубах в отчаянии смотрели туда, где должен был быть горизонт, не зная, что сердце этого шторма – на корабле капитана-чудака, который они собирались захватить без боя.

Унимо понял, что Мастеру Моря нужна жертва. Кто-то, кто сорвётся, не удержавшись на мачте, исчезнет без следа в бурлящем море или разобьётся о палубу и забрызгает кровью борта, традиционно предусмотрительно выкрашенные в красный цвет. Чтобы не смущать живых слишком откровенным видом крови.

– Так уж и быть, пусть это будет Бессмертный, хотя это и нечестно, раз у него бесконечное количество попыток. Рано или поздно у него получится, и тогда я отпущу вас, – предложил Просперо, опираясь на нактоуз и запрокинув голову – словно занимая своё место в зрительном зале.

– Я поправлю, – поспешно сказал Унимо.

Он передал штурвал застывшему воском в ледяной воде Тьеру и стал осторожно перебираться к выходу на ванты. От ветра едва можно было стоять на палубе – о том, что было там, на высоте брамселя, лучше было не думать. Смотреть перед собой. Передвигать ноги вперёд, удерживая равновесие. Многие называют это жизнью.

Даже выбраться на руслень оказалось сложной задачей: ноги то и дело соскальзывали с мокрого дерева, а держаться за огромные снасти было тяжело. Кое-как выбравшись на ванты, Унимо застыл: казалось, если приподнять ногу или отпустить руку, он тут же упадёт в кипящие волны.

Двигаться вверх, где ещё тяжелее, было бессмысленной глупостью. И невозможно было вспомнить, почему его жизнь стала такой невыносимой. Стоило ли сопротивляться той силе, которая тянула его вниз, в беспокойный, но понятный мир сердитых волн и безгласых рыб. Унимо попробовал нырнуть в реальнейшее, но почувствовал только плотную, непроходимую темноту. Ударился головой о переборку в трюме затопленного корабля.

Он зажмурился и вспомнил Маяк. Вспомнил, как впервые поднимался по высокой винтовой лестнице. И потом – много раз, чтобы вовремя зажечь свет, который не указывал путь ни одному кораблю. Он поднимался, ступенька за ступенькой, на каждый шаг повторяя шёпотом слова детской считалки:

Когда ничего не помнишь –

даже того, что только,

даже того, что что и,

даже того, что даже,

даже того, что важно,

даже того, что больно,

даже того, что ты бы, –

нужно вести допросы

и не гнушаться пыткой,

и проявлять упорство,

и пресекать попытки…

Он добрался до последней ступеньки. Поднялся, опираясь на каменную стену. В темноте нащупал спички. Первая лампа упала и разбилась. Осколки впились в правую руку, на которую пришлось опереться, чтобы не упасть.

И когда, наконец, огонь, перебираясь от лампы к лампе, отразился в линзе Маяка, ослепил чаек и без следа растворился в синтийском кофе полночного неба, Унимо сел под окном галереи, испачкав стену кровью. «Ты всегда запоминаешь не то, что нужно», – вспомнил он ворчание Форина.

Стараясь не смотреть вниз, Унимо поднялся до путенс-вант – к самой тяжёлой части пути. Не чувствуя рук, он подтянулся и неловко перелез на круглую площадку, где можно было немного отдышаться, вцепившись в мачту и раскачиваясь вместе с ней, как белка на дереве.

Выше качало ещё сильнее, но это перестало быть важным. Захотелось выиграть в эту игру – тем более что злосчастный блок был уже хорошо виден. «Только не торопиться, не спешить», – повторял Унимо, стараясь дышать глубоко, насколько позволял крадущий воздух прямо из-под носа ветер.

Вытащить флаг-фал из блока казалось нерешаемой задачей. Для этого требовалось как минимум две руки, а отцепить от вант даже одну представлялось верной гибелью. Пришлось использовать зубы – и вкус мокрого пенькового троса Унимо не мог забыть ещё долго.

Наконец, тёмно-синий флаг скользнул в темноту. С палубы закричали: «Ура!» – и Унимо едва не упал, удивлённо посмотрев вниз.

Как спустился, Унимо забыл. Запомнил только насмешливый голос Просперо: «Ладно, ладно, ты снова заслужил шлюпку, матрос Ум-Тенебри».

Когда Унимо, Лирц и Тьер отчалили, кто-то с главной палубы тёмной тенью поднялся на ют. Просперо обернулся.

– В трюме вода, Мэй-капитан, – сообщил Кинли, за спиной которого переминался с ноги на ногу боцман.

– Да, правда? Какая неожиданность, – покачал головой Просперо. – Вода! Вот это да, подумать только! Что же нам делать, что нам делать? – расхохотался он.

Кинли шагнул к