Остров Укенор - Анна Удьярова

произошедшем они не говорили. Мёртвый Тьер всегда был с ними, и когда они смотрели друг на друга, то видели его. А о чём говорить с мертвецом? Вынести и похоронить его по обычаю уже не получилось: пропущен срок, пропущен день, и луна уже новая, ничего не помнит…

– Что тебе снилось, Лирц? – спросил Унимо, помешивая утренний чай в котелке.

– Мне снилось, как мы с родителями сидим за столом в нашем доме. И начинается шторм, и старый дом скрипит, и мы с отцом выходим вытащить нашу лодку подальше на берег. И среди выброшенных рыбьих скелетов и похожих на разваренный шпинат водорослей находим в песке настоящую бутылку с письмом. Я прыгаю от радости, с трудом выкручиваю пробку, достаю сложенный вчетверо лист бумаги и читаю…

Лирц взял протянутую Унимо чашку с чаем и замолчал.

– И что там было написано? – напомнил Тьер, грея руки у костра после умывания в ледяном ручье.

– Ничего, – спокойно ответил Лирц и впервые посмотрел Бессмертному в глаза. «Вот тебе, и твою белую комнату, и твоё желание, и твою историю. Помни. Запиши, выучи наизусть», – и Тьер отшатнулся, как будто это было реальнейшее.

Унимо сделал глоток чая из пустой чашки, чтобы спрятать улыбку и не слышать очередное «ненавижу».

Деревня, в которой жили Морео и Сола, стояла на границе Бесконечного леса. А их дом, как подсказал встреченный по дороге мальчишка, стоял на краю деревни. Большой деревянный дом, окружённый садом.

Унимо не смог бы точно сказать, для чего он решил отправиться к Морео и Соле. Ведь не предупредить о грозящей всем мастерам опасности – хотя, может, отчасти для этого. И не для того чтобы попросить о помощи, но даже если такая идея у него возникла бы, то исчезла бы тотчас же, едва он увидел этот дом. Кусочек стеклянной мозаики на серой стене. Украшение реального.

Сола уже стояла на крыльце и щурилась на закатное солнце, высматривая Мастера Реальнейшего.

– Здравствуй, Мастер Музыки, – улыбнулся Унимо.

– Здравствуй, Мастер Реальнейшего, – ответила Сола. – Мы с Морео ждали тебя. Проходите, прошу вас! – пригласила она, ободряюще улыбнувшись, Тьера и Лирца, которые не решались подняться на крыльцо.

Унимо познакомил Солу со своими спутниками, и несколько минут спустя они сидели за большим деревянным столом и пили чай с яблочно-зеленичным пирогом.

– Морео укладывает младшего, но скоро присоединится к нам, – сказала Сола, и тут в комнату с хохотом влетели мальчик и девочка, измазанные первой весенней травой. Увидев гостей, они смущённо остановились, но в их смущении всё равно было что-то неуловимо озорное.

Сола умыла детей и напоила их горячей тиреной с оладьями. И когда мальчик стал клевать носом, отправилась рассказывать им сказку на ночь («Вы меня извините, – так же озорно улыбнулась она, – это очень-очень важно», на что гости согласно закивали). К тому времени вернулся Морео и сменил жену на вахте гостеприимства.

Измученный Кошачий Бог исчез навсегда. Впрочем, как и Мастер Любви. Но любовь осталась: в букете первоцветов на столе, в чае долгими зимними вечерами и самом осторожном на свете вальсе по скрипучим половицам, в том, что дети смеялись и плакали, когда им вздумается, что все сбивались с ног, если кому-то одному плохо, и переглядывались, прикладывая палец к губам, если кто-то просто хотел побыть один…

Позже, когда дети уснули, хозяева и гости пили вино и вспоминали прошлое. Форина и Флейтиста, «Люксию» и войну с Синтом, которую остановила Сола. Они смеялись странным вещам под удивлённые взгляды Лирца и Тьера. А потом вдруг все замолкали и смотрели в свои бокалы и глиняные кружки с вином.

– Я больше не играю. Не доставала скрипку с тех пор. Так и лежит на чердаке, – Сола посмотрела прямо на Унимо. На Мастера Реальнейшего. Он отвёл взгляд. Поймал в своём бокале рубиновое отражение восходящей в открытом окне луны.

– И в реальнейшем мы больше не бываем, – тихо сказал Морео, – как-то некогда и… незачем.

Унимо рассказал им, что происходило в Тар-Кахоле, но они все знали, что он не затем приехал, чтобы пересказывать «Королевскую правду» или даже «Стена-ния».

Он мог заставить их вернуться в реальнейшее. Это они тоже знали.

Поэтому Сола вертела в руках медную ложечку для мёда, а Морео поминутно переставлял свой бокал.

– Я приехал только за этим вечером, – мягко улыбнулся Унимо, – не больше.

Сола попыталась улыбнуться в ответ.

– Знаете, что я заметила. У каждого есть такое, что-то, что было дорого в юности, и поэтому становится мотивом самой жизни. Когда ты ещё думаешь, что жизнь имеет мотив. Что-то, что ты никогда не забудешь, даже если никогда больше не сможешь пережить. От чего всегда спотыкается сердце, от чего становится тревожно и радостно. Даже если это простой пастушеский напев. А тем более если это фуга Реальнейшего, – она снова подняла глаза и посмотрела на Унимо, но теперь в её взгляде не было страха: – Я помню каждую ноту.

Мастер Реальнейшего кивнул. Он получил даже больше того, на что рассчитывал.

Они вышли с рассветом. Сола приглашала остаться, но Унимо чувствовал, что на самом деле она рада, что он уезжает. Не забирая, как и обещал, ничего, кроме одного вечера и свёртков с орехами, яблоками, сыром и пирогами, от которых невозможно было отказаться.

Унимо расспросил Лирца, где живут его родители, и определил приблизительное направление. Нужно было пройти Лесную сторону и выйти к Восточному морю, а затем, в зависимости от точности навигации, пройти больше или меньше вдоль берега.

Дни становились всё длиннее и теплее, так что даже ночами можно было обходиться без костра. И к тому времени, когда они вышли на побережье, морской ветер был ещё холодным, как вода из растаявшего льда, но уже с запахом шафранового солнечного света.

Лирц сказал, что прекрасно помнит это место: нужно пройти около пятнадцати миль на юг, перейти небольшую реку без имени – там будет дом родителей.

И они шли по тропе вдоль каменистого пляжа, кутались в плащи от холодного морского ветра, но всё равно не сворачивали дальше от берега. Останавливались и сидели на огромных серых камнях, покрытых солью, с трудом разводили костёр, чтобы выпить горячего кофе с пирогами Солы, смотрели на небо с растревоженными весной сердитыми облаками и слушали крики голодных чаек.

Лирц улыбался своим воспоминаниям, оглядывался, а когда дошли до реки, радостно кивнул Унимо («Вот, река, как я и говорил!»).

– До реки дошли, но теперь надо бы её перейти, – заметил Унимо.

– Да, да, – кивнул Лирц, – там, чуть подальше, есть мост, нужно только свернуть вправо.

Но моста поблизости не оказалось. И когда они уже шли так долго, что жемчужная полоска моря была не видна, пришлось остановиться.

– Но мост точно был здесь, я помню, – растерянно прошептал Лирц.

– Его могло унести