Книга тайных желаний - Кидд Сью Монк

И оно будет прекрасным.

Я не знала, что и думать о подобных вещах и о тех, кто исступленно жаждал конца времен.

Давным-давно Йолта пыталась объяснить мне, как ужасные страдания, выпавшие на долю моего народа, породили в нем глубокую надежду на светлое будущее. Она считала, что в этом заключена суть подобных пророчеств. Но так ли это? Иисус, по всей видимости, ни капли в них не сомневался.

— Иоанн проповедует, что близится Судный день, когда Господь вмешается в судьбы живущих, чтобы исправить бытие, — продолжал Иисус. — Уже поговаривают, что Иоанн — мессия-жрец. Если так, скоро появится и мессия-царь.

Меня охватил трепет. Кем бы ни был этот мессия-царь, он сейчас где-то в Иудее или Галилее, живет обычной жизнью. Интересно, знает ли он свою судьбу или Господу еще предстоит уведомить его?

Мария собрала чашки и ложки со стола. Когда она заговорила, в голосе ее слышался страх:

— Сын, человек, про которого ты рассказываешь, может быть как пророком, так и безумцем. Откуда нам знать?

Иаков поспешил поддержать мать:

— Откуда нам знать, что он за человек и действительно ли его слова идут от Господа?

Иисус накрыл ладонью руку матери.

— Ты задаешь правильные вопросы, мама. Иаков, и ты тоже прав. Оставаясь здесь, правды мы не выясним.

Я поняла, что он хотел сказать, и сердце у меня забилось чаще.

— Я решил отправиться в Иудею и посмотреть сам, — объявил муж. — Я ухожу завтра на рассвете.

Я шла за Иисусом в нашу комнату, дрожа от гнева, негодуя, что он уйдет, что он имеет возможность уйти, а вот мне такой свободы никто не предоставил. Я навсегда останусь здесь, буду прясть, собирать навоз, молоть пшеницу. Мне хотелось крикнуть прямо в небеса: разве муж не видит, как меня ранит невозможность поступать по-своему и идти, куда захочу? Почему я должна вечно оставаться на обочине и лишь мечтать, что однажды придет мой час?

Когда я зашла в комнату, Иисус уже собирался в дорогу.

— Принеси соленую рыбу, хлеб, сушеный инжир, сыр, оливки — все, что найдешь в кладовой, — попросил он. — Чтобы хватило на двоих.

На двоих?

— Ты берешь меня с собой?

— Я хочу, чтобы ты отправилась со мной, но если предпочтешь остаться дома и доить козу…

Я бросилась к нему и покрыла его лицо поцелуями.

— Я всегда буду брать тебя с собой, когда будет возможность, — пообещал он. — К тому же мне интересно, что ты скажешь об Иоанне Крестителе.

Я набила дорожные мешки едой, наполнила бурдюки водой и завязала их кожаными ремешками. Вспомнив о фигурном медном гребне, который я привезла с собой из Сепфориса более десяти лет назад, я ослабила завязку на одном из мешков и сунула гребень внутрь. Кроме него да медного зеркала у меня больше не осталось ничего ценного. Гребень можно обменять на еду. Иисус любил говорить, что нам не стоит беспокоиться о пище насущной, ведь Господь кормит всякую птицу небесную, так почему бы ему не позаботиться и о нас?

Пусть муж вверяет себя Господу. Я же возьму с собой гребень.

Позже я прислушивалась к сонному дыханию Иисуса, мягким облаком наполняющему комнату. Счастье не давало мне уснуть. Оно прорастало во мне подобно молодому побегу. В такие моменты страх навсегда остаться на обочине отступал. Если муж бросит все и последует за Иоанном Крестителем, даже если сам станет пророком — он возьмет меня с собой.

XXIII

На рассвете я зашла к Йолте попрощаться. Она спала на своем тюфяке в кладовой, укрытая по самый подбородок шерстяным плащом, только голова торчала. Волосы разметались по подушке.

На стене за ней виднелся набросок египетского календаря, который она нарисовала угольком. Все то время, что я ее знала, тетя вела счет двенадцати лунным месяцам, отмечая дни рождения, смерти и благоприятных событий. Когда мы жили в Сепфорисе, она чертила календарь на папирусе чернилами моего приготовления. Здесь же в ее распоряжении были только уголь и стена. Мне захотелось повнимательнее изучить календарь, и я подошла поближе. Йолта поместила смерть моей матери в месяц ав, не привязав ее к точной дате. Четырнадцатого дня тебета, в день моего рождения, она записала мое имя и возраст: двадцать четыре года. Потом я заметила кое-что, чего раньше не видела. Сегодня был двенадцатый день тишрея, и рядом она вывела имя утерянной дочери: Хая. Сегодня Хае тоже исполнилось двадцать четыре.

Я перевела взгляд на тетку. Глазные яблоки двигались под закрытыми веками — может, ей снился сон? Тут сквозь прореху в соломенной крыше прорвался луч света, упал ей на плечо и протянулся по земляному полу к моим ногам.

Я следила за ним с любопытством. Луч света, соединяющий нас. В нем я увидела знак, обещание, которое мы с тетей дали друг другу, когда мне было четырнадцать. Обет никогда не расставаться, как Ноеминь и Руфь: куда я, туда и она, мой народ будет ее народом. Но пока я стояла и смотрела, луч угас и растворился в ярком утреннем свете.

Я опустилась на колени и поцеловала тетку в лоб. Она открыла глаза.

— Я ухожу с Иисусом.

Йолта подняла руку в знак благословения и сказала сонным голосом:

— Сохрани тебя София.

— Тебя тоже. Теперь спи.

Я быстро ушла. Во дворе Иисус прощался с Марией и Саломеей.

— Когда вы вернетесь? — спросила его мать.

— Не знаю. Через две недели, может, три.

Я оглянулась на кладовую, и меня охватил ужас. Я сказала себе, что для своего возраста Йолта еще крепка и ничем не болеет. Я убеждала себя, что в том случае, если Иисус решит последовать за Иоанном вместе со мной, он возьмет и тетку. Он не сможет нас разделить. Луч света, соединивший нас, не удастся прервать.

XXIV

Через несколько дней мы добрались до Енона, где обменяли медный гребень на нут, абрикосы, лепешки и вино, пополняя истощившиеся запасы. Оттуда мы перебрались в Перею и продолжили путь вдоль левого берега Иордана. Каждое утро Иисус просыпался засветло и уходил подальше, чтобы помолиться в одиночестве, а я лежала в траве, смотрела, как начинается день, и тихо читала молитвы, обращенные к Софии. Потом я вставала. Ноги сводило судорогой, в животе урчало от голода, пятки покрылись мозолями, но мир был велик и загадочен, а я находилась в пути, вдали от дома, вместе со своим возлюбленным.

На шестой день мы повстречали Иоанна Крестителя на каменистом берегу реки недалеко от Мертвого моря. Людей было так много, что пророку пришлось взобраться на кучу камней и проповедовать оттуда. За ним, вдали от толпы, стояла группа из двенадцати или четырнадцати мужчин, которых я приняла за его учеников. Двое из них показались мне странным образом знакомыми.

Хоть Иисус и описывал внешность Иоанна, вид пророка ошеломил меня. Он был бос и худ, черная борода разметалась по груди, а волосы ложились на плечи тусклыми кольцами. Он был в подхваченном на талии рубище из верблюжьей шерсти, которое едва доходило до середины бедра. Причудливый облик Крестителя вызвал у меня улыбку, но не потому, что он выглядел глупо. Я была рада видеть, что человек может вырядиться подобным образом и все равно считаться избранным пророком.

Мы обогнули толпу по краю, стараясь протиснуться как можно ближе к Иоанну. Было уже довольно поздно, и от облаков, сгрудившихся над известняковыми холмами, веяло прохладой. Тут и там горели небольшие костры, и мы подошли к одному из них погреть руки.

Иоанн убеждал толпу отвратить сердце от денег и алчности: «Какое добро принесут вам монеты? Уже и секира при корне дерев лежит, ибо приблизилось царствие небесное[20]».

Я наблюдала за Иисусом: он наслаждался словами пророка. Глаза у мужа сияли, грудь часто вздымалась, он слушал очень внимательно.

Речь Иоанна о последних днях показалась мне бесконечной, я уже начинала терять терпение, но внезапно он обратил свой гнев на Ирода Антипу, обличая жадность тетрарха и пренебрежение законом, порицая его за украшение дворца в Тивериаде сонмом кумиров. Не пощадил пророк и храмовых служителей: их он обвинял в том, что они наживаются на совершаемых жертвоприношениях.