Империя свободы: История ранней республики, 1789–1815 - Гордон С. Вуд

избирателей. Джефферсон беспокоился о правах большинства, Мэдисон — о правах меньшинства. По мнению Джефферсона, народ не может поступать неправильно. Когда Мэдисон в конце 1780-х годов разминал руки из-за бурных событий, связанных с восстанием Шейса, Джефферсон беззаботно писал из Франции о ценности духа народного сопротивления правительству и необходимости поддерживать его. «Мне нравится время от времени немного бунтарства, — говорил он. — Как буря в атмосфере, оно очистило воздух».

В 1780-х годах эти два человека имели разные представления о политике и характере центрального правительства. Мэдисон был ярым националистом и стремился уничтожить штаты и создать сильное центральное правительство. Джефферсон, находясь в отдалении в Париже, не разделял большинство опасений Мэдисона относительно демократической политики в отдельных штатах. Хотя он и согласился с необходимостью создания нового федерального правительства, он продолжал считать Соединённые Штаты более децентрализованной конфедерацией, чем Мэдисон. Он призывал отдать национальному правительству контроль над внешней политикой и внешней торговлей, но оставить все внутренние дела, включая налогообложение, на усмотрение штатов. «Сделать нас единой нацией в том, что касается иностранных дел, и сохранять различие во внутренних», — сказал он Мэдисону в 1786 году, — «это даёт представление о правильном разделении полномочий между общим и частным правительствами».

К 1792 году Джефферсон совсем не изменил своих взглядов, а вот Мэдисон изменил. По причинам, которые до сих пор оспариваются, к 1792 году он стал опасаться того самого правительства, для создания которого он так много сделал. Несомненно, его национализм никогда не был таким сильным, как у Гамильтона, и, несомненно, его лояльность к Виргинии стала более сильной, поскольку он почувствовал северный уклон в банковской и финансовой системе Гамильтона. Но самым важным в изменении его мышления было растущее понимание того, что новое национальное правительство, которое возводили Гамильтон и федералисты, совсем не походило на судебное государство, которое он представлял себе в 1787 году. Они создавали не судебную инстанцию, подобную, а современное государство европейского типа с развитой бюрократией, постоянной армией, вечными долгами и мощной независимой исполнительной властью — то самое монархоподобное государство, ведущее войны, о котором радикальные виги в Англии предупреждали на протяжении многих поколений. По его мнению, как он вспоминал много лет спустя, не он дезертировал из Гамильтона, а «полковник Гамильтон дезертировал из меня». «Одним словом, — сказал он молодому ученику Николасу Тристу в конце жизни, — расхождение между нами произошло из-за его желания управлять, или, скорее, управлять правительством так, как он считал нужным».

Растущее понимание Мэдисоном того, что Гамильтон придерживался концепции национального правительства, отличной от его собственной, стало решающим фактором, объясняющим изменение его мышления; но не менее важна была и его глубокая дружба с Джефферсоном. Хотя Мэдисон был более критичным и сомневающимся мыслителем, Джефферсон, который был старше Мэдисона на восемь лет, демонстрировал интеллектуальную мощь, которая впечатляла его младшего коллегу. Джефферсон знал больше вещей и прочитал больше книг, чем любой другой американский лидер (за исключением, пожалуй, Джона Адамса), и, в отличие от Мэдисона, он жил в Европе и не понаслышке знал о великом просвещённом мире за пределами Америки.

По разным причинам Мэдисон склонялся к тому, чтобы подчиняться своему старшему другу, готовый «всегда», как он сказал ему в 1794 году, «принимать ваши приказы с удовольствием». Мэдисон, однако, никогда не был настолько почтительным, чтобы не подвергать сомнению некоторые из необычных идей, которые Джефферсон был склонен выдвигать. Например, в 1789 году Джефферсон изложил Мэдисону свою идею о том, что ни одно поколение не должно быть связано действиями своих предшественников. Джефферсон подхватил эту идею во время дискуссий в либеральных парижских кругах и нашёл её привлекательной, тем более что он осознал, насколько обременительными были его личные долги. «Одно поколение, — говорил он Мэдисону, — для другого — как одна независимая нация для другой». Согласно своим сложным, но сомнительным расчётам, основанным на демографических таблицах французского натуралиста графа де Бюффона, Джефферсон пришёл к выводу, что одно поколение длится около девятнадцати лет. Поэтому, заключил он, «принцип, согласно которому земля принадлежит живым, а не мёртвым», означает, что все личные и национальные долги, все законы, даже все конституции должны истекать каждые девятнадцать лет.

Ответ Мэдисона на эту странную идею был образцом такта. Сначала похвалив Джефферсона за «множество интересных размышлений», которые наводит его идея автономии поколений, Мэдисон мягко разрушил её за то, что она «не во всех отношениях совместима с ходом человеческих дел». Он указал на то, что некоторые долги, например те, что возникли в результате Американской революции, на самом деле были сделаны на благо будущих поколений. Кроме того, если каждые девятнадцать лет отменять все конституции и законы, это, несомненно, подорвёт доверие между людьми и породит борьбу за собственность, которая развалит общество. Тем не менее он признавал, что, возможно, у него был лишь глаз «обычного политика», неспособного воспринять «возвышенные истины… открывающиеся через посредство философии».

Мэдисон знал своего друга и понимал, что причудливые и преувеличенные мнения Джефферсона обычно компенсировались его практичным и осторожным поведением. Как позже заметил Мэдисон, Джефферсон имел привычку, подобно «другим великим гениям, выражать в сильных и округлых выражениях впечатления момента». Действительно, зачастую именно разница между импульсивными мнениями Джефферсона и его расчётливым поведением заставляла многих критиков обвинять его в лицемерии и непоследовательности.

Возможно, именно невинность и непрактичность многих взглядов Джефферсона — их утопичность — привлекла более трезвомыслящего и скептически настроенного Мэдисона. Видение Джефферсона о мире, свободном от принуждения и войн, от накопившихся долгов и правил прошлого, от коррупции — это видение было вдохновляющим противоядием от рутинного, обыденного и будничного мира политики Конгресса, с которым Мэдисону часто приходилось сталкиваться. Во всяком случае, Мэдисон развил свои собственные утопические взгляды на использование коммерческих ограничений в международных отношениях и в этом вопросе в итоге стал даже более дальновидным, чем его наставник. Но он всегда оставался верным протеже, ответственным за грязную работу в сотрудничестве. Поскольку Джефферсон не любил личных столкновений и полемических обменов, он предоставил Мэдисону писать защищающие его статьи в прессе и прорабатывать детали их противостояния программе Гамильтона.

В 1791 году, когда критика финансовой политики Хэмилтона и её поддержки со стороны «биржевых дельцов» и «спекулянтов» усилилась, защитники правительства предприняли ответные меры. В 1789 году Джон Фенно основал свою яростную федералистскую газету «Газета Соединённых Штатов», надеясь, что она станет официальной газетой правительства страны, призванной поддерживать Конституцию и национальную администрацию. Но вскоре газета перешла от простого прославления федерального правительства к его защите от критиков. Для этих критиков публикация Фенно «Рассуждений