Полководцы Святой Руси - Дмитрий Михайлович Володихин

он Божий слуга, отмститель в наказание делающему злое» (Послание Римлянам. 13:4). Даже очень милостивый христианский правитель не может быть размазней, иначе он просто не сумеет исполнять свой долг перед Богом и людьми. С новгородцами, увидевшими силу, князь договорился миром, дал им другого сына — отрока Дмитрия и получил от них богатые дары для хана. Но «число» новгородцы всё еще не соглашались дать.

Великий Карамзин изобразил этот эпизод в героических тонах, хотя тем новгородским событиям более приличествуют краски трагедии: «Наместник ханский требовал, чтобы Новгород также платил дань поголовную: герой Невский, некогда ревностный поборник новогородской чести и вольности, должен был с горестью взять на себя дело столь неприятное и склонить к рабству народ гордый, пылкий, который все еще славился своею исключительною независимостью. Вместе с татарскими чиновниками и с князьями, Андреем и Борисом, Александр поехал в Новгород, где жители, сведав о его намерении, пришли в ужас. Напрасно говорили некоторые и посадник Михалко, что воля сильных есть закон для благоразумия слабых и что сопротивление бесполезно: народ ответствовал грозным воплем, умертвил посадника и выбрал другого. Сам юный князь Василий, по внушению своих бояр, уехал из Новагорода в Псков, объявив, что не хочет повиноваться отцу, везущему с собою оковы и стыд для людей вольных. В сем расположении Александр нашел большую часть граждан и не мог ничем переменить его: они решительно отказались от дани, но отпустили монгольских чиновников с дарами, говоря, что желают быть в мире с ханом, однако ж свободными от ига рабского»[141].

Полтора года спустя Александр Ярославич все-таки заставил горделивых вечевиков «дать число». Новые «послы» явились из Орды, взыскивали — «туску», то есть тяжелый побор на содержание людей и лошадей, требовали подчиниться. Новгородцы колебались. Им пригрозили: «Аже не иметеся по число, то уже полкы на Низовской земле». И лишь тогда новгородцы, стиснув зубы, покорились.

Между князем и городом была старая любовь-ненависть. Новгород привечал Александра Ярославича, но не покорялся ему до конца. Князь желал обладать городом со всей полнотой власти, но не мог того добиться. Город хотел, чтобы князь служил ему, князь искал, чтобы город служил ему. Не выходило ни того ни другого. Отношения между Новгородом и Александром Ярославичем напоминают быт в устоявшейся семье, где есть любовь, но на всё любви не хватает, и порой ей на смену должно приходить терпение.

Вероятно, между князем и посольством новгородской госпо́ды состоялся разговор наподобие вот такого:

— Никогда ни перед кем Господин Великий Новгород шапки не ломал и шеи не гнул! — горячились новгородцы.

— И ломал, и гнул, — отвечал им князь, вспоминая давнюю историю, когда поклонились вечевые крикуны его отцу, выпрашивая сына и дружину против немцев.

— Княже! Опомнись. Кому нас отдаешь? Мы зовемся Домом святой Софии! А ты нас незнаемому поганому народу в рабство, под ярмо… Мы люди Христовы, как же нам дани-то платить царю идолопоклонников?

— Веру менять от вас не требуют. Церковь как стоит нерушима, так будет стоять. Врата адовы не одолеют ее, не то что народ мунгальский.

Тогда самый отважный из послов, в прошлом лихой ушкуйник, с ехидным прищуром негромко говорит:

— Даже не бившись… Чести лишимся. Обидно.

— Дядя мой, великий князь Юрий Всеволодович, бился. И лег в сырую землю. А вы не ему чета, — холодно ответствует князь.

А потом, вспомнив слова отца, сказанные много лет назад, добавляет теплее:

— А как же Христос? Ведь и Он терпел. И что наши обиды по сравнению с Его обидами?

— Осрамимся! Не бившись! Как бабы!

Тогда смотрит Александр Ярославич им всем по очереди в глаза. А потом произносит:

— Я там был. В сердце тьмы… В самой средине мунгальского царства. Видел, как роится дикая сила… Хорош город ваш, храбрые мужи новгородцы, но как орех разгрызен будет в одну седмицу и погублен без пощады.

И видят новгородцы: сам князь великий склонил голову перед Ордой. Скорбно ему, руки к мечу тянутся. Но он сдерживает и себя, и других, потому что знает Орду как никто другой и жалеет Русь.

— Будь по-твоему, княже. Верим тебе.

Когда к ним приехали татарские «численники», город полыхнул было новым мятежом. «Меньшие» люди решили: «Умрем честно за святую Софию и за домы ангельские». Представители хана встревожились: не убьют ли их на чужой земле? Но «меньшим» людям противустало местное боярство: знать лучше понимала, чем грозит городу неповиновение. «Численники» получили охрану. «И почаша ездити оканьнии по улицам, пишучи домы християньскыя»[142]. Так Новгород превратился в данника Орды… Горько, грустно. Но прежде всего город остался цел. Головешки Новгорода — куда более печальный вариант развития событий, нежели Новгород, согласившийся платить татарские налоги.

Вместо ордынского нашествия, пожаров и разорения произошло совсем другое: вскоре Александр Ярославич заключил выгодное для Новгорода торговое соглашение с Готландом…

С глубоким пониманием сути политического курса, принятого Александром Ярославичем в отношении Орды, оценил действия князя его блистательный биограф Н. А. Клепинин, писавший в русле того, что уже было прежде сказано историком-евразийцем Г. В. Вернадским: «Отвергнув союз с Западом, Св. Александр принял подчинение Востоку. Его политика по отношению к татарам была его самым великим, но и самым тяжелым историческим делом, послужившим соблазном для многих, но выведшим Россию из развалин на правильный исторический путь… Св. Александр был несомненным врагом татар. Уже после своей кончины в видениях он дважды являлся на помощь русской рати, сражавшейся против татар. Открытая борьба с татарами, когда она стала возможной, была продолжением дела Св. Александра. Само его подчинение было началом долголетней борьбы с татарщиной. Это подчинение менее всего объясняется признанием полезности для России татарской власти или преклонением перед татарами, которых он, как и все русские, считал идолопоклонниками и неверными. Это подчинение объясняется лишь любовью к православию и России, пониманием исторической линии и ясным различением между возможным и невозможным, трезвым учетом сил своих и вражеских»[143].

Другой историк, Д. М. Михайлович, замечает: «Два брата — Андрей Ярославич и Александр Ярославич (прозванный Невским) избрали два пути: прямого неподчинения Орде, то есть немедленной вооруженной борьбы, и постепенного накопления силы для того, чтобы потомкам хватило ее для битвы, когда Русь восстанет из пепла. Первый путь принес Андрею Ярославичу позор и унижение, а земле владимирской — разгром. Второй, избранный Александром Невским, подарил историческую перспективу, ведущую к избавлению от ига»[144].

Всё это в высшей степени разумно: не «выбор между Западом и Востоком» делал Александр Ярославич, как уже говорилось, он всего лишь не давал убить свою страну. Врага послабее отбивал, врага, с которым не мог, не имел ни малейшего шанса справиться, признавал господствующим, платил дань, выказывал покорность, сохраняя