Васка да Ковь (СИ) - Аноним Эйта

Просто диван был тесный, а так бы она еще дальше отодвинулась. Да-да.

— Все. — Поморщился Васка. — Пора прекращать это развлечение для заскучавших дам. Кит, мир?

Язвительную подколку для Кови он все-таки сумел проглотить, ограничившись не очень язвительной.

— Уху.

«Я-то думал, ты сначала захочешь услышать чистосердечное…»

— Кира обещала, что ты все равно все расскажешь. — Ухмыльнулся Васка. — К тому же, мной тоже Ха гордится. Кажется, я упоминал, что Эха — дочь лесовика?

«Вскользь».

— Лесовик очень на нас обижен, мы похитили у него дочь… Ну и Фыля заодно. А так как ты мой кровный родственник, тебе лучше в лес по грибочки не ходить. — Развел руками Васка. — Если коротко — то это все.

«Вот к чему была та речь про безопасность», — Ложка усмехнулся краем рта, — «Чего еще ждать от человека, путешествующего с русалкой? Только лесовика во врагах. Мои враги на этом фоне меркнут: обычная человеческая падаль, ничего экзотического».

И Кира, и Ковь замерли, Кира так и дышать перестала. Можно было, конечно, их прогнать, но это было бы слишком жестоким наказанием за невинную шутку с разоружением.

«Когда я еще мог трепать языком», — начал Ложка, — «я был одним худшим из лучших студентов. Столичная практика мне не светила, так что после выпуска я переехал в Аллакс. Крупный торговый город… самый пострадавший в Жаркую Ночь. Если в Столице стража бдила и обйеллевшим куксам просто побили стекла, то в Аллаксе была бойня, и эхом этой бойни стал Шектах с его Пустынными Шакалами — все живые куксы Аллакса связаны с ними так или иначе».

Его руки замерли на мгновение.

«Шектаха я встретил в каталажке, когда отрабатывал положенные часы на благо города. Замели его по пустяковому поводу, и мне не составило труда его вытащить. Я не знал, почему это так важно и не знал, что стоит страже копнуть чуть глубже, откроется целая выгребная яма. Зато это знал Шектах… и он остался мне благодарен, к сожалению. Впрочем, тогда я и не думал о благодарности брата. Мотивировала-то меня сестренка…», — Он поморщился, — «Шайне замечательно играет в деву в беде. Так я и увяз; за спасение его шкуры Шектах решил меня опекать. Когда тебя берет под опеку глава Пустынных Шакалов… Не думаю, что вам интересна эта микрополитика… Если коротко, в какой-то момент я опомнился. К тому времени меня уже не существовало для внешнего мира достаточно долгое время, я растворился в тени. Обнаружил себя правой рукой Шектаха, немой и покорной и… невидимой. И бросил нож в знак протеста».

Ложка развел руками. Васка пожал плечами: бывает, мол. Что не сделаешь в знак протеста.

«В общем, теперь тебе не стоит гулять по Аллаксу, братец».

— Письмо. — Коротко сказала Кирочка. — Что ты ответил на письмо моего отца?

«Вот куда оно пропало?»

— Васка не читал. — Хмуро буркнула русалочка.

«Знаю», — кивнул Ложка, — «Я спутал… Брата с Шектахом. Такое описание… я не думал, что кто-то может додуматься перекраситься в рыжий цвет».

Вот и ответы.

А дальше все раскладывается, как пасьянс: слуг Ложка распустил, потому что убил Шектаха; там явно пропущен огромный кусок, но пусть уж дозреет до того, чтобы рассказать и его, основное-то понятно…

Да и раньше было понятно. Но теперь — сказано.

— А почему он молчал-то? — Недоуменно спросила Кира у Кови театральным шепотом.

— Ну… — Протянула Ковь, — Ты расскажешь Фылю, где в полнолуние русалки танцуют?

— Я еще не совсем того, — помотала головой Кирочка, — его ж съедят, если он вдруг сунется…

— Но ты же понимаешь, что Фыль — благоразумен и, скорее всего, не сунется? — Хмыкнула Ковь, — Но тут тебя берут сомнения: «Ну а вдруг?» и ты не рассказываешь… Р-руки!

Ложка скрестил руки на груди с совершенно невинным видом.

— А-а-а. А Васка вообще не благоразумный, он бы точно сунулся! — Согласилась Ковь.

— Прости, что не сунулся. — Выдавил улыбку Васка.

«Я бы тебе не позволил», — Ложка отрицательно мотнул головой, — «Ты и так разгреб то, что должен был разгребать я. и сейчас ты тоже справляешься лучше меня», — Ложка улыбнулся уголком рта, — «Давай просто забудем».

— Угу. — Выдавил Васка.

Морские твари, разочарованно зевая, начали отползать обратно к морю. Лениво, медленно, неохотно, почти незаметно…

— Ковь! Тепло же, тепло, правда?! — Кирочка вскочила на диван между Ложкой и Ковью, обняла ее за шею.

— Ты к чему это? — Удивилась Ковь, бросила рассеянный взгляд в окно, — А, ну да. И правда. Тепло.

История четвертая. Верность ветреных

Кови не нравилось внутреннее убранство Школы. Оно было такое… лаконичное. Никакой красоты: каменные полы даже не прикрыты паркетом, окна маленькие, едва пропускают свет, да и рамы простые, без резьбы, хоть дерево и хорошее, и, кажется, зачарованное. Ковь ни разу не видела ни трещинки, ни вздутия на простых, казалось бы, деревяшках. Стены были выкрашены в светло-зеленый цвет, нагонявший на Ковь тоску. Потолок регулярно белили — да и только.

Когда-то давно, когда Ковь только училась на магичку (если можно было назвать учебой ее шатание по Академии и окрестным кабакам), она была уверена, что в Школе на каждом углу яркие картины и росписи, как в храмах Гарры, только еще ярче, и что можно выковырять из стен кучу самоцветов на память, и никто не заметит. Она думала, что окна большие, и по утрам многочисленные блестящие штуки — ну, там какие-нибудь вазы, статуэтки, что еще у богатеев бывает красивого — переливаются в лучах восходящего, заходящего да и вообще солнца так, что больно глазам. Она ожидала роскоши: золотого, пурпурного… может, серебряного. Но никак не тускло-зеленого и белого.

Это был первый урок, который ей преподала Школа: настоящим богачам не нужно кричать о своем богатстве. Они практичны.

Они не будут ставить вазы и вешать картины с золочеными канделябрами в месте, которое слуги регулярно отскабливают от результатов неумелого колдовства.

Ковь отлично понимала, что это разумно, но все равно, впервые переступив порог Школы, почувствовала себя разочарованной, и это разочарование первого дня никуда не делось, наоборот, все чаще возвращалось к ней. Особенно оно любило подстерегать ее вечерами в бесконечных школьных коридорах, когда за окнами было темно, и Ковь торопилась от одного светового пятна к другому на очередную пересдачу.

Кто бы мог подумать, что школьный казначей будет так скуп, что решит экономить даже на свечах!

Правда, иногда Ковь припирала себя в угол и заставляла признаться: не столько в свечах дело, сколько в пересдачах.

В Академии, чтобы прослыть хорошей ученицей, достаточно было бабахнуть погромче и не задеть случайно учителя. В Академии учили даже не плохо: там вообще не учили.

А вот в Школе за Ковь взялись хорошенько, не позволив проскочить на халяву ни одного зачета. Даже такой вроде бы бесполезный для замужней женщины предмет, как танцы, спрашивали по всей строгостью. Не только практическую, но и совершенно даже Ха даром не сдавшуюся теоретическую часть, которую Ковь ненавидела до глубины души. Кому интересно, откуда пошло то или другое ногодрыжество?

Но это, пожалуй, все равно было единственным плюсом Школы. Ковь просто вынуждали получать всестороннее образование. Здесь настолько привыкли к вывертам капризных девчонок, впервые высунувших нос из родного замка и уверенных, что вот они-то и Великими (с о-о-очень большой буквы!) магессами станут, и пару принцев инкогнито походя очаруют своей провинциальной непосредственностью, что уж с Ковью-то справлялись без труда, вежливо не замечая ее многочисленных ошибок и нисколько не выделяя из остальных учениц.

Уже второй год справлялись. Хороши!

К сожалению, второй урок, который преподала Кови Школа, тоже был не слишком приятен: если твоих ошибок не заметили старшие, то уж равные не преминут оттянуться. Твоя оплошность — их шанс почувствовать себя чуть лучше, чем они есть, да и просто вдоволь почесать языками.

Ковь была значительно старше своих одноклассниц. Не только старше: найденный Ложкой преподаватель этикета, вертлявый мужичонка с криво сросшимся носом, сразу сказал, что она все равно будет выделяться, хоть бы и через долгие годы занятий. И был прав. Несмотря на всю тщательность, с которой Ложка подбирал ей сначала легенду, а потом под легенду — платья, прическу, украшения, несмотря на ее собственные старания вести себя не просто прилично, но образцово, она все равно так и не смогла вписаться в новую компанию. Ведь воспитание — это не только внешний вид, это еще и жесты, интонации, уверенность, что тебе многое позволено просто по праву рождения… Какие-то книги, которые читали все, какие-то сказания и песни, которые рассказывали и пели няни во всех замках Йелля, но которых никогда не слышали в деревенских избах. И Ковь ориентировалась во всех этих штуках, как слепой котенок, не понимала многих шуток и подначек. Конечно, со временем она стала ошибаться реже. Но она все еще ошибалась.