Васка да Ковь (СИ) - Аноним Эйта

Ну нет, родилась самогонкой — самогонкой и помрет. А что бабка самогонку как-то раз винишком разбодяжила — ну так от того, почитай, только нос и достался и проблемы.

Наверное, надо было что-то сказать.

— Че пришел?

Наверное, надо было сказать что-то вежливое, но эта мысль посетила Ковь слишком поздно.

Ложка едва заметно поморщился, мягко развел руками.

«Спрашивать».

— Ну? — Набычилась Ковь.

«Огонь и молнии — разные вещи».

— Вали. — Резко отвернулась Ковь. — Не твое дело. А я пошла картошку жарить.

Ложка как-то внезапно оказался между ней и дверью. Ковь попыталась его обогнуть — не тут-то было. Ковь, уже скорее из спортивного интереса, попыталась еще раз — снова не получилось. У Ложки оказались очень длинные ноги и не менее длинные руки.

Еще минут через пять она волевым усилием остановилась, понимая: вот-вот это превратится в беготню десятилеток вокруг стола, когда каждый уж и забыл, кто же водит. Глупо, хоть и весело. Она всегда рядом с ним ведет себя как ребенок, и он, кажется, привык и веселится вовсю, вон, улыбается краешком рта.

«Если хочешь, я готов взять у тебя басму», — склонил голову в издевательском поклоне.

— Это ты к чему? — Удивилась запыхавшаяся Ковь.

«Русалка на хвосте принесла, что стоит тебе кого-нибудь покрасить — и ему все прощается», — Ложка пожал плечами, — «Странно, но осуждать не буду: каждый имеет право на маленькие фетиши».

У Ковь почувствовала, как запылали уши. Остатки страха исчезли, растворившись в смущении.

— Сам такой! — Выпалила она и снова почувствовала себя десятилеткой.

Встретит Кирочку — уши ей надерет. Во трепло зловредное!

Ложка поймал ее взгляд, медленно завел руку за голову и вытащил какую-то шпильку. Пучок разрушился моментально. Он перекинул косу на грудь — любуйся!

Было чем: волосы на вид гладкие, на ощупь, наверное, чистый шелк, и серебристые прядки…

Ковь тут же руки за спину убрала. И лишь по кривоватой ухмылочке Ложки поняла, насколько жест оказался красноречивым.

— Пригнись-ка чутка. — Поманила она его пальцем, — Ну, поближе, поближе.

Он пригнулся, все так же мерзко ухмыляясь, а Ковь потянулась к нему, встала на цыпочки…. Скользнула рукой по щеке… и оттянула вверх и в сторону левый уголок рта.

— Вот теперь — симметрично! — Гордо заявила она, — Так и улыбайся.

Ложкины пальцы легли на ее пальцы, не дав разорвать прикосновение, и гулко забилось сердце в какой-то невозможной надежде… Но тут Ковь увидела — его пальцы не сильно-то толще, чем ее. У него руки хоть и крупнее, мужские, но красивые, холеные. Хоть и изломаны пальцы, и подозрительно припухли костяшки, но все равно совсем не то, что ее кривые, мозолистые культяпки… и ей вдруг стало отчаянно стыдно, что она тут вот так вот лезет своими кривыми пальцами куда не надо.

Она отступила на шаг, стряхнула его руку и, старательно не смотря ему в лицо, спросила — между прочим, от чистого сердца:

— Басма басмой, но у тебя, наверное, на такую-то погоду костяшки болят? Вон, как припухли — хочешь, мазь дам?

Куда-то исчезло ощущение, что все происходящее — всего лишь игра. Лицо у Ложки как будто заострилось, улыбка исчезла, сделав лицо идеально симметричным, и Ковь подумала желчно, какая же она молодец, добилась таки своего, сейчас он развернется и уйдет. Она заметила резкие морщины — от уголков губ, в уголках глаз, он как будто в единый миг постарел. Всего лишь распрямился — а стал так высоко и далеко…

«Так что молнии?» — Резко спросил он.

Не развернулся — и то хлеб. Хотя лучше бы развернулся, чем спрашивал. И чего это он? Нашел чем озаботится, когда его наверняка Васка ищет со своей сотней сотен вопросов, на которые Ложке еще пафосно молчать.

— Че молнии? Ну, молнии. Ну, умею. — Буркнула Ковь и отступила еще на шаг.

«Разве существует нечисть, что может и то, и то?»

Ковь скрестила руки на груди.

— Тебе-то че?

И вдруг замерла: она отвечала на жесты. С самого начала разговора. По рассеянности она и забыла, что не должна, не так давно с Фылем болтала, вот и забыла… Ложка застал ее врасплох, появившись из тьмы за ее плечом жутковатым призраком. И Ложка знал, что она сможет ответить на жесты и наверняка не просто так не постучался, прежде чем войти. Выводы напрашивались.

— Давай так. Что тухлятина тебе наговорила?

«Только то, до чего додумалась сама. Магия дается двумя способами, так?»

— Ну, двумя. — Согласилась Ковь. — Что с того?

Найдет — не просто уши надерет. Язык оторвет этому треплу! Отец-Солнце любит троицу, вот и будет ему трое немых, как по заказу!

«Можно быть сродственником нечисти. Это первый путь. Твой официальный».

— Мой. — Кивнула Ковь. — Настоящий.

«Нашла с кем играть в слова», — фыркнул Ложка, — «А еще можно получить ее по наследству».

— Можно.

«Так что именно ты получила по наследству? Огонь или молнии?»

— Какое тебе… — Ковь осеклась, понимая, что выдала себя с головой — если у Ложки и были хоть какие-нибудь сомнения, — Какая разница?

«Есть. Я хотел бы знать».

— Если я твоя потерянная в детстве сестра-близнец, я этого не переживу. — Ковь пожала плечами, — Это и правда неважно, Ше… Шело… — Она достала из кармана бумажку, — Ше-лож-ки-терох!

И поспешно упихала бумажку обратно в карман. Только что она, не подумав, спалилась, что ее хранит. Боги, что же она рядом с ним так тупеет-то!

«Мне нужно для метрики. Я знаю род, который владеет огнем и род, который владеет молниями, но я не знаю, какой стоит вписать в твои поддельные документы: возможно, есть разница в степени контроля силы? Которую опытный маг сразу почует. Я бы хотел знать точно, чтобы не было потом непредвиденных осложнений…»

— Для… чего?

Ковь не хотела верить своим ушам. Совершенно не хотела и не понимала, что происходит. Какие еще поддельные документы, что за дичь? Но Ложка на удивление серьезен.

«Документы. Кира сказала — ты хочешь учиться».

— А ты хочешь купить меня, подделав мне родословную, чтобы я смогла попасть в Школу?! — Догадалась наконец Ковь.

«Не буду спорить, хотя формулировка оставляет желать лучшего».

— Это нево…

«Слепец заметит — у тебя в роду был первенец, и не так давно. Бабка? Прабабка?» — Ложка склонил голову на бок, — «Есть обедневшие рода, что роднятся с богатыми купцами, и это вовсе не позорно, мы же не будем претендовать на статус высшей аристократии, верно? И тебя легко выдать за дочь одного из таких».

— От смены формулировки суть не поменяется. — Всплеснула руками Ковь, лишь бы возразить хоть что-то.

«Я бы поспорил», — Криво ухмыльнулся Ложка. — «иногда неточность формулировок спасает жизни… или губит».

— Ты законник, ты в этих словах живешь, как Кирочка в реке. — Фыркнула Ковь. — Слушай, тебе стоит…

«Огонь или молнии?»

— …обсудить это с Ваской. — Она вздохнула, пожала плечами, — Молнии. Но… Это…

«Что именно не так?» — Сверкнул синими глазами Ложка, — «Почему бы тебе не принять от меня помощи?»

— Потому что я чувствую себя веревкой, которую перетягивают ребятишки. — Отрезала Ковь, — Не хочу, чтобы меня так откровенно покупали.

«Я не покупаю. Ты чуть не погибла из-за моей халатности, ты близкая подруга моего брата — а значит, и твоя судьба и мне не безразлична». — Он, сам того не замечая, стал трепать кончик косы, — «Почему бы тебе не поверить в то, что сказал я, вместо того, что говорила тебе твоя… прабабка? Бабка? Я отпустил Шайне, как ты и просила, хотя это доставит проблемы, и я не сделал ничего плохого до сих пор — такого, что коснулось бы тебя, почему бы тебе не принять мою помощь?»

Ложка умен, в этом ему не откажешь. Хотя не надо быть семи пядей во лбу, чтобы догадаться, что могла сказать бабка.

История-то древняя. Жила-была на свете хорошенькая служанка, которая имела несчастье влюбиться в своего сильного и красивого господина. И она господину понравилась, и стала она не служанка, а содержанка… А потом любовь прошла, завяли помидоры, живот ветром надуло, и вернулась служанка в родную деревню с ребенком и годовым содержанием.

А бабка не из тех, кто может простить обиды. И Кови от нее всегда доставалось больше всех ее внуков и любви, и ненависти, потому как она взяла у деда больше всех. Даже больше матери — такая вот злая шутка богов.

— Потому что все, что тебе нужно — это брат. И ты не хочешь объясняться, но…

И одну мысль Ковь всосала с молоком матери, с леденцами бабушки, укрепила с бабкиными подзатыльниками, пинками и щипками: аристократам нельзя верить. Иногда ей снилось бабкино лицо, изборожденное морщинами, как сморщенное яблоко, поджатые губы, белые слепые глаза: нельзя, нельзя, нельзя. Ковь усвоила это накрепко, а кошмар этот не давал забыть пройденного.

Это потом появился Васка, но он неправильный аристократ, его вечно с человеком путают, а Ложка — он что ни на есть настоящий.