Гибель Лондона. Сборник фантастических рассказов - Эдвард Беллами

– Женщина, сказал я? Ангел! Видение трансцендентной красоты! Она вошла в мою жизнь, как новая звезда появляется на диске телескопа астронома, проливая свой неоткрытый свет из вечности для него одного. О, моя Этель! Мой ангел! Мои губы стремятся к твоим, мои руки тянутся, чтобы обнять тебя! Боже мой! О чем я говорю?

Молодой священник вскочил со стула и, дрожа, встал передо мной. Его лицо было мертвенно-бледным от каких-то огромных внутренних усилий, и я мог видеть, что белые ногти его сжатых рук глубоко вонзились в плоть. Целую минуту он стоял так, а затем его сильное тело расслабилось, и он откинулся на спинку стула, белый, как бумага, на которой я пишу, и слабый, как младенец. На этот раз я поднес лекарство к его губам, и он не отказался. Вскоре он поднял глаза со слабой улыбкой и сказал:

– Теперь, сэр, вы видите, в чем заключается моя болезнь. У меня нет необходимости описывать ее дальше.

Я подошел к окну и посмотрел в серое небо, как будто ища решение своего недоумения. Но мой разум оставался таким же пустым, как унылый простор над городскими крышами. Был ли этот человек сумасшедшим, или он действительно, как он сказал, был в здравом уме? Могла ли сила простой любовной страсти к красивой женщине так увлечь одного из ее персонажей, если только психическая целостность мужчины не была нарушена? Я внезапно обернулся, услышав голос молодого священника. Он поднялся и приближался ко мне.

– Вы верите во френологию, доктор Марстон?

– Совершенно уверен, что нет.

– Не могли бы вы провести эксперимент на мне, чтобы проверить обоснованность ваших сомнений?

– Вы имеете в виду, что я решу ваш случай хирургическим путем?

– Точно.

Я снова повернулся к окну. Безусловно, это была возможность внести свой вклад в обсуждение острого научного вопроса. Локализованы ли функции мозга в его структуре? Так говорят Галл, Шпурцхайм и многие другие выдающиеся анатомы. Что ж, каждый практический эксперимент, направленный на решение этого вопроса, имеет свою ценность. Это был сильный, энергичный мужчина, очевидно, одержимый любовной манией. Вскрыть затылочный бугор у основания мозга, где, по утверждению френологов, находится орган, отвечающий за любовь, было бы операцией несложной и не представляющей большой опасности, а затем…

– Ну, вы возьметесь за это дело?

Рука священника лежала на моем плече. Я повернулась и посмотрела ему прямо в лицо.

– Понятно ли вам, что вы принимаете на себя весь риск и что вы не возлагаете на меня ответственность за психологический результат эксперимента, который, насколько я понимаю, носит чисто физический характер?

– Конечно. Мы будем понимать это так.

– Тогда вы можете зайти ко мне в офис завтра утром в одиннадцать. Съешьте легкий завтрак и, насколько это возможно, избегайте волнений любого рода.

Казалось странным давать указания священнослужителю, но молодой человек все понял и одобрительно кивнул. Через несколько минут он ушел, и я вернулась к своему медицинскому журналу – но не для чтения.

Ровно в одиннадцать часов на следующее утро мой единственный пациент вошел в кабинет. Я сразу заметил его изменившуюся внешность. Его лицо выглядело изможденным, а под глазами были тяжелые темные круги, казавшиеся почти черными во внутренних уголках век.

– Я видел ее, – тяжело вздохнув объяснил он. – Сегодня утром она была в часовне Всех Святых. Для меня было невозможно уйти, хоть я и должен был это сделать. Мне пришлось бороться со своим желанием посмотреть на нее, поговорить с ней. Я должен был бороться, как дикий лев, и это сказалось на мне, как вы можете видеть. Но, слава Богу, теперь все кончено!

– Я не думаю, что вы в состоянии перенести хирургическую операцию, – возразил я.

– Ради Бога, не откладывайте ее больше, доктор! – воскликнул молодой священник, сжимая мою руку. – Я скорее умру, чем вынесу еще один день такой душевной агонии.

– Хорошо, – сказал я. – Я ни в коем случае не считаю эксперимент опасным – лишь только изматывающим.

Пять минут спустя мой пациент, без пальто, жилета и воротника, лежал, растянувшись, на операционном столе. Еще через пять минут он был под воздействием эфира.

Моей первой процедурой было сбрить темные, мягкие, шелковистые волосы с нижней части головы молодого человека. Затем я сделал два V-образных разреза ланцетом у основания черепа, где френологи находят орган влюбленности, и поднял лоскут кожи с черепа. Следующим шагом было добраться до самого мозга, и я добился этого, просверлив в черепе два тонких отверстия с помощью самого маленького трепана, известного в хирургии. Я был поражен, обнаружив, что часть мозга, подвергшаяся воздействию таким образом, была в сильно воспаленном состоянии. Вместо того чтобы пытаться освободить перегруженный мозг каким-либо инструментом, я теперь поместил пиявку к каждому отверстию и позволил таким образом извлечь значительное количество крови. Затем я обработал рану антисептиком и наложил на нее швы.

Мой пациент вскоре вышел из-под действия анестетика, но выглядел очень слабым. Я поднял его на руки и отнес на диван в моей отдельной комнате. Строго приказав ему соблюдать покой и, по возможности, поспать, я оставил его одного на пару часов. По прошествии этого времени, посчитав безопасным позволить ему поговорить, я вернулся в комнату с большим любопытством, если не сказать волнением, и спросил его, как он себя чувствует. К моему удивлению, он тепло пожал мне руку, воскликнув, что будет считать меня своим величайшим благодетелем до конца своих дней.

– Ибо, – воскликнул он, – вы спасли мою душу от верной гибели. Слава Богу! Сейчас я испытываю при мысли об этой женщине не больше эмоций, чем о любой другой представительнице ее пола.

Я принес своему пациенту что-то освежающее, и в три часа он покинул мой кабинет в приподнятом настроении, пообещав вернуться на следующий день, чтобы доложить о своем состоянии.

В течение трех недель преподобный Александр Мэк – так я буду называть своего пациента – каждый день посещал мой офис, и мы быстро подружились. Все это время он был совершенно свободен от тревожных настроений. Он заявил, что пламя любви погасло, и он был в высшей степени счастлив.

Должен признаться, этот эксперимент настолько благоприятно расположил меня к заброшенной науке френологии, что я сразу же начал направлять свои исследования в этом направлении и вскоре собрал большое количество дорогих книг по этому предмету. Я также начал записывать детали своего эксперимента, чтобы придать ему постоянную форму, пока он был еще свеж в моей памяти.

Примерно через шесть недель после описанных выше событий