Люди, принесшие холод. Книга 1 - Вадим Нестеров

На следующий же день Абулхаир в великом гневе отъехал разыскивать отобранные башкирские товары, пообещав всем головы поотрывать, а через неделю вернулся — «с великою трудностию тех башкирских товаров едва отыскал, токмо пропало рублев на сто». Разочтясь с башкирами, хан еще раз подтвердил, что отпускает Тевкелева. Русский переводчик стал собираться в дорогу — заканчивать свои дела в Степи и паковать немногочисленные пожитки.

Сборы были недолги, но даже быстротечные — все равно не успели завершиться. Утром в юрту к русскому послу ворвался его давний знакомый, «доброжелательной кайсаченин» Эсенбай и объявил, что Тевкелеву, похоже, приходит конец.

На востоке был набег. Не менее тысячи башкир одновременно ударили по улусам Среднего Жуза и собрали обильную жатву. Почти полсотни казахов погибло, больше ста башкиры увели с собой в полон, и взяли хорошую добычу — не менее двух тысяч лошадей. Сегодня в войско «противной партии», собиравшееся в набег вместе с бунтовавшими калмыками, из Средней орды прискакало пять нарочных. Они кричали, что из Среднего жуза идет войско, а пока надо взять Тевкелева под надежную стражу, чтобы не утек никуда.

Вот так вот и уехал домой.

Тевкелев, понимая, что действовать надо незамедлительно, попросил Эсенбая сообщить новости Абулхаир-хану, а сам отправил гонца к Букенбаю.

Хан прискакал в тот же день, и новости подтвердил — «прислали-де из Средней орды наперед 5 человек, чтоб переводчика Тевкелева держать до приезду их под крепким караулом». Но он, Абулхаир, слову своему хозяин, поэтому подтверждает еще раз — «конечно, надлежит с савету Бакенбай-батыря ево, Тевкелева, отпустить в Россию немедленно».

Не забудь только передать там, «какая ево, Абулхаир-хана, верность к Е. И. В.». Ты сам все видел, татарин. Что с ними делать — я и сам не знаю.

Мыслю только «инако никак не можно сию орду привести в состояние, кроме того, что надобно всех противных старшин искоренить и иных переказнить, а иных послать в дальние городы; а ежели-де стариков противных всех уходить, а вместо их определять повелено будет указом из малодых, то будет оным определенным малодым старшинам великой страх, а доброжелательным — покой».

Великий страх — и покой. Покой — и великий страх. Вот о чем всей душой мечтал не только Абулхаир-хан. Об этом, а не о чем другом просили в своих мыслях многие, очень многие люди в Великой Степи — пришел бы кто-нибудь и навел великий страх. Может, тогда и наступит долгожданный покой.

— И еще одно… — Абулхаир посмотрел прямо в глаза Тевкелеву — Не забудь про город в устье Ори. Без него ничего не получится.

— Не забуду, — с чистой душой ответил Тевкелев. — Умирать буду, а про это — не позабуду.

Быстро уехать не получилось — надо было дождаться Букенбая. Без поддержки его людей нечего было и думать выбраться из забурлившей кипятком в казане Степи.

Батыр не заставил себя ждать и появился уже на третий день. Тевкелев объяснил ему план Абулхаира — хочет, мол, хан, отправить его в Уфу до приезда казахов из Средней орды, а с ним посылает «сына своего Эрали-салтана, да брата своего, Нияз-салтана. И на то Букенбай-батыр говорил, что он, Абулхаир-хан, сие здумал очень умно. И он, Букенбай-батыр, с ним, Тевкелевым, к Е. И. В. отправит своего племянника, а брата своего Худай-Назара отправит проводить ево, Тевкелева, до Уфы».

Ни о чем большем нельзя было и мечтать. Если кто и мог довести маленький отряд до русских земель без потерь, то только Худай-Назар-мурза, один из лучших степных дипломатов, обладавший громадным авторитетом и большим политическим весом, который обеспечивали маячившие за его спиной сабли букенбаевских людей. Очень кстати было и то, что Худай — Назар лишь несколько месяцев назад вернулся из Уфы, куда благополучно доставил «репатриантов с Арала» — отпущенных каракалпаками башкир — лучше него о сегодняшнем состоянии дороги на Уфу просто никто не знал.

Чтобы не тянуть, отправление назначили на утро.

Вот оно, все! Скоро все закончится. Закончится эта жизнь в круглом доме из войлока. Закончится сон на полу и еда с расстеленной на земле кошмы. Закончатся праздничные пиры, начинавшиеся мелко нарубленным мясом в бульоне, и заканчивающиеся жареной конской ногой, «а другого никакого кушанья не бывает, и напитку кроме кобыльева молока, також верблюжьева и овечьева, не бывает же». Закончится бесконечное «бя-я-я-я-я-я-я» баранов и всхрапывание коней. Закончится кислый запах выделываемых кож и вонь не мывшихся никогда людей. Халаты уступят место мундирам, а бесконечную горизонталь степи сменит привычная вертикаль каменных петербургских домов.

Завтра. Уже завтра.

Но вечером в юрту без спроса вошел Таймас, и тихо сказал:

— Беда, посол. Башкиры ханских и букенбаевских людей порезали.

Хаос. Великий Хаос, царствовавший в Степи, хохоча над тевкелевскими надеждами, опять заступил ему дорогу.

ГЛАВА 31. Отъезд

Позже стали известны подробности. Уфимский воевода полковник Кошелев отправил к Тевкелеву с письмом гонца — жившего в Уфе казаха Бараша. Его сопровождали еще двое казахов, но уже не уфимских: один — ханский человек, другой — служитель Букенбая-батыра. Эти двое были проводниками, сопровождавшими до Уфы обоз с русским посольством, отправленным Тевкелевым на родину.

На свою беду посланцы напоролись на большую — сабель в 80 — банду башкир, которые ездили отгонять казахских лошадей, но вернулись без добычи и оттого были особенно злы. Встретившуюся им легкую добычу они довольно быстро поймали, причем невредимым остался только Бараш — остальные были ранены копьями. У связанных пленников отобрали что было, и решили уже прикончить, но тут раскричался онемевший было от страху Бараш.

Он вопил дурным ослиным криком, что у него важные письма от уфимского воеводы к Тевкелеву, и еще он сопровождает важных людей, а если с ним что-нибудь случится, то и Тевкелеву в степи конец придет. А это русский посол, а не кто-нибудь, вы же, башкиры, сами российские, что же вы творите-то, люди!

Услышав о Тевкелеве, вести о котором не смолкали в Степи уже больше года, башкиры остановились. «И стали говорить башкирцы, что убить их досмерти и грабить не надобно, понеже ежели их убить до смерти и потом переводчику Тевкелеву учинитца худо, то их, башкирцов, уфинской воевода перевешает».

Какое там подданство?! «Воровскими» башкирами руководил совсем иной мотив — страх. Великий Страх, еще не пришедший в Степь, но уже маячивший в отдалении, напомнил о себе Хаосу.

И тот принял вызов.

Смешно, но именно в этом мелком и незначительном эпизоде, как в капле воды, отразилась вся та борьба Свободы и Порядка, которая будет бушевать в Степи как минимум два столетия. Не случайно этот эпизод Тевкелев описал в своем дневнике во всех деталях.

«И все башкирцы от них отстали, токмо один башкирец Нагайской дороги Бурзянской волости Акчигит, несмотря ни на кого, стал их вязать и саблею на них много раз рубить кидался; и говорил он, Акчигит, что он не боитца ни от кого, и нихто его не повесит, а ежели Тевкелев пропадет, инде о том не тужит; и стал-де бить их, Абулхаир-хана и Букенбай-батыря людей и посланного от уфинского воеводы, смертным боем. И видя такое ево, Акчигитова, азарничество, протчие башкирцы тайным образом посланного от воеводы уфинского Бараша упустили, то оной башкирец Акчигит Абулхаир-хана и Букенбай-батыря людей убить до смерти не смел, токмо ограбил их».

И вот теперь эти трое израненных бедолаг наконец-то добрались до родных стойбищ. Добрались, надо сказать, в самый неподходящий момент — все и без того были на нервах, противостояние прорусской и антирусской партий из-за отъезда Тевкелева достигло пика, и полыхнуть могло в любой момент, от малейшего пустяка. А тут — такой повод!

Хорошо, что оба вождя «русской партии» сориентировались сразу же. «Абулхаир-хан и Букенбай-батыр заказали людем своим накрепко, чтоб они о том киргис-кайсакам никому не объявили для того, чтоб не было к отъезду переводчика Тевкелева какое помешательство от кайсаков, и не велели они людем своим битыми казатца, пока переводчик Тевкелев из Киргис-кайсацкой орды отъедит».

Вот только Абулхаир, когда соратники опять расходились (в какой уж раз за этот бесконечный день), не удержался, подошел к Тевкелеву и спросил прямо: «Киргис-кайсаки прежде люд был вольной и ни от кого страху не имели, и в подданстве ни у кого не были, для того-де они делают пакости; а протчие киргис-кайсаки есть многие добрые люди, а года два или три придут и все в постоянство; а башкирцы-де, сколько лет в подданстве российском, и туг-де пакости делают».

И что было на это сказать Тевкелеву? Умотавшийся за день до предела, он лишь пробормотал что-то невнятное и неубедительное: мол, наверное, башкиры за воровскими казахами гнались, а тут им эти три казаха попались — вот они и сорвали злость. Впрочем, Абулхаир разговор длить не стал — человеку завтра выезжать в очень трудный путь, что его беседами донимать?