Длань Одиночества - Николай Константинович Дитятин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если только…
— Ах ты, тварь, — процедил Альфа тоном мгновенно уставшего человека.
— У нас проблемы? — испуганно спросила жрица.
— Еще какие. Мне нужно срочно увидеть Только Воздающего. Иначе мы можем навсегда лишиться наших бесштанных фиест.
— Наших бесштанных фиест?
— Седлай Архикота! — рявкнул Альфа. — Мы отправляемся в Администрацию!
* * *
Тем временем Никас, ничего не знающий о бесштанных фиестах, снова щурился.
— Понятия не имею, что это, — сказал он, наконец. — Сдаюсь.
Диковинная фигура из цветов, зефира и проволоки кренилась в сторону.
— И никто не знает, — вздохнул Роман.
Это было не первое поражение Аркаса в городе Актуального искусства. Роман привел его туда после долгого путешествия по свалке. При этом Никас не сразу понял, где закончилась свалка, и начался город. Он подозревал, что и Роман не знает этого наверняка.
Город состоял из выставочных залов, загадочных инсталляций, примитивных картин и самоотверженных образов. Образы чаще всего были приколочены к деревянным конструкциям за различные части тела.
— Это художники, — объяснял Роман. — Очень уважаемые здесь сущности.
Никас старался не комментировать. Пришитые к ушам художников апельсины вызвали в нем смешанные чувства. По большей части страх и отвращение. Он решил про себя, что людей способных вогнать гвоздь себе в мошонку лучше не злить. В конце концов, критика — это месть импотента.
Картины висели на стенах, торчали из мусора, болтались в воздухе, ворочались в огромных завалах такой же бессмысленной мазни. В основном они изображали… Цвета. Тут были картины посвящённые красному цвету. Синему и зеленому. И даже фиолетовому. Вокруг них толпились образы. Лица их дрожали от волн озабоченности и смущения.
Никас вспомнил, как Альфа травил очередь и подошел поближе.
— Мазок хорош, — сказал он одухотворенно. — А какая композиция брызг и простейших геометрических фигур. Это шедевр.
Образы взорвались аплодисментами. Затруднение мгновенно исчезло. Они хвалили и подчеркивали гармоничность случайно упавших капель красного, белого и черного.
Появился художник в длиннющем свитере.
— Начальная цена определяется автором, — сухо сказал он.
Тут уж Никас не выдержал. Он поймал его за оттянутый шерстяной ворот и повалил на землю. Потом сорвал со стены картину, смял ее, и запихал верещащему создателю в рот. Образ мычал и катался по земле, пока Никас обливал его краской из заляпанных банок.
— А ну замри! — скомандовал он.
Образ испуганно затаился.
— Пожажушта нинадо боглбше! — заскулил он. — Я пжосто взял тряпку, которую поджожил под ноги, штобы не жапачкать пол…
— Погоди-ка.
Чавк.
— А теперь продолжай.
— Клянусь фантазией, я не хотел ничего плохого, — образ отчаянно облизывал пересохшие губы. — У меня не шел мазок, поэтому я выставил тряпку, которую постелил под треногу, чтобы краска не запачкала пол. Я думал, все воспримут это как шутку. Посмеются. Юмор полезен… Ах. У меня еще есть пуки в баночках. Не жела-а-агрх…
Никас вернул кляп на место и вытер ладони о штаны.
— Какого эпитета ты делаешь? — вмешался Роман.
— Создаю свою инсталляцию, — поделился журналист. — Всегда об этом мечтал. Называется «Доля творца». Впечатляет?
— Это просто облитый краской мужик, — пожал плечами Роман.
— Как смеешь ты, сермяжная деревенщина, говорить такое? — подбоченился Никас. — Это выплеск чистого творчества.
— У него сопли от страха текут.
— Признак искренности. Ладно, я шучу. Это просто облитый краской мужик.
— Этот город единственный в своем роде парадокс Дна, — сказал Роман. — Все здешние сущности завершенные. Но они никуда отсюда не улетают. Все имеют начало, середину и конец, но остаются тут. Больше ничего подобного в моем мире нет. Это наводит на определённые мысли, но я слишком скромен, чтобы озвучить их.
Они пошли дальше, оставив толпу созерцать всхлипывающего художника. Слышалось натужное кряхтение, — звук сильного когнитивного диссонанса.
Окружение становилось все специфичнее. Аркаса настораживали циклопические создания из кухонных терок. Его отпугивали свернутые в клубки человеческие ноги и вытесанные из дерева саркомы легкого. Над ним то и дело нависали паутины из разноцветных нитей, где чудовищные мотыльки свирепо разрывали радужных пауков. Никас шел по дорогам из шляп и пробирался через жуткую армию банановых попугаев.
В какой-то момент они забрели в ужасающие трущобы. Здесь желтели рыбьи скелеты в выходных костюмах, скрежетали ржавые фигуры из погнутых вилок, метались в тенях невнятные личности, топоча огромными ступнями. Дома были вырваны из земли и висели в воздухе, в ореоле каменных глыб. Разбитые фундаменты тянулись вниз, шлейфом бетонных блоков. Художники еще попадались, но были на последнем издыхании. Они страдали от истощения, и все время норовили проткнуть себе щеки.
Аркас и Роман вошли в тоннель под мостом. Узкий, едва освещенный. На полу что-то слизкое шевелилось, оставляя жирные нити на подошвах. Мелькали омерзительные хитиновые спины. Нечеловеческие скелеты стыли у стен. Дышащие наросты, покрытые сотами червоточин, пыхтели и посвистывали. Жуткие фигуры, следящие из ниш и ответвлений, тихо рычали.
Никаса начинало знобить от ужаса.
— Куда мы идем? — спросил он. — Роман?
Его сын не отозвался. Никас вдруг оказался совершенно один посреди залитых кровью и фекалиями умывальников. Горели тусклые, в мошках, лампы. Осыпалась сгнившая плитка. Капала рыжая вода. Сверху на Никаса печально глядел растянутый за мышцы человек. Освежёванный и обескровленный. Из разбитой туалетной кабинки осторожно выглядывал женский торс с обрубленными конечностями и раздувшимся животом. В соседней кабинке кто-то дико совокуплялся. Дрожали фанерные стены. Орали трое.
В дальнем углу, во тьме, вдруг подсветилась жуткая вытянутая морда. Она поглядела на Никаса и оскалилась.
— Эй, красавчик, — прохрипела она зловеще. — Туда ли ты забрел? У нас тут нет пенных лошадок.
Тут же человеку заломили руки и приставили к горлу нож с фрагментом лошадиной челюсти вместо лезвия. Рука в желтоватой резиновой перчатке.
— Тихо, голубок, не дергайся, — прошепелявили сзади. — Любишь радикальное искусство, люби и саночки возить.
— А ну снимай штаны, — рявкнула морда.
— Инсталляция будет называться: «Тоннель в темноту», — радостно заклокотали сзади. — Публика будет неприятно шокирована. А то заигрались мы с этой расчлененкой. Народу нынче нравиться, когда эмоции растянуты во времени. Кому интересно
