Антонио Сальери. Интриган? Завистник? Убийца? - Сергей Юрьевич Нечаев

исходящих от очевидцев тех событий, нет. Кто-то кому-то рассказывал, что санитары якобы застали Сальери, когда он держал в руках бритву. Он якобы был весь в крови и не мог сказать ничего членораздельного… Но откуда у него могла появиться бритва? Не сам же он брился, находясь в элитной клинике и под присмотром опытных врачей и санитаров? Ответов на эти вопросы нет. Как нет ответа и на вопрос, зачем Сальери, если предположить, что он и в самом деле решил покончить с собой, было выбирать для себя столь ужасный способ ухода из жизни…* * *

Многих великих людей (например, Шекспира, Рафаэля и Моцарта) приравнивали к сумасшедшим. Даже принято говорить, что гений и сумасшествие — это две крайности одной и той же сущности. Но вот что об этом говорит наука, изучающая и разъясняющая факты человеческого умопомешательства? Конечно, состояние творчества нельзя назвать безумием в том смысле, как оно понимается в применении к пациентам сумасшедших домов, но, вместе с тем, оно не составляет и какого-то особенного процесса.

Публицист Н. В. Шелгунов в своей статье «Болезни чувствующего организма» пишет:

«Состояние восторженности, в котором находится бешенный и сумасшедший, сочиняющий свои стихи, или экстазист в припадке созерцания, составляют только небольшое видоизменение одного и того же процесса. Разница здесь вовсе не в сущности, а только в степени и характере. В минуты творчества поэт и художник находится точно так же в припадке усиленной мозговой и нервной деятельности; в нем возникают тоже галлюцинационные представления, как и в тех случаях, когда подобное возбуждение усиливается в высшей степени, принимает уже болезненный характер, и делает человека безумцем».

Говорят, что Рафаэль писал свои картины в полной прострации, и сам потом удивлялся, что свет находит некоторые из его произведений такими превосходными, потому что, рисуя, он никогда не думал о механизме исполнения, но постоянно имел перед глазами свой идеал.

Моцарт писал:

Если я, например, ночью не могу спать, <…> то во мне мысли набегают целыми потоками. Откуда и как они являются, я не знаю, и я не имею над ними никакой силы. Я слышу тогда музыку совершенно хорошо и ясно, и могу обозреть ее в уме всю сразу, как если бы предо мной стояла прекрасная картина; я слышу в воображении не отдельные, разорванные куски, но полное целое.

В связи с этим Н. В. Шелгунов делает следующий вывод:

«Частое самоубийство и помешательство поэтов, художников, ученых следует приписать единственно раздражению их мозга. Можно составить огромный список талантливых людей, кончивших жизнь самоубийством, безумием, или умерших от острых болезней мозга. Вот некоторые из более замечательных: талантливый французский поэт Жерар де Нерваль повесился; Гайдн после своих «Четырех времен года» захворал головной болезнью и умер в отупении; Моцарт получил воспаление мозга и перед смертью помешался на том, что Сальери хочет его отравить; Сальери сошел с ума и впал, наконец, в полное безумие; Доницетти помешался тоже; композитор Кларк в сумасшествии лишил себя жизни. Все это весьма понятно, если обратить внимание на то, что люди этого сорта живут напряженной умственной жизнью, а иногда даже нарочно раздражают свой мозг, чтобы усилить его впечатлительность и продуктивность, ночной работой или возбуждающими средствами, как вино, пунш, кофе. Односторонность занятий увеличивает тоже опасность помешательства».

* * *

Возвращаясь к случившемуся с Сальери в больнице, можно сказать, что тогда все, кто поверил, сочли это результатом старческого слабоумия. В самом деле, ведь семьдесят три года по тем временам это был весьма преклонный возраст. Больного перевязали, напоили успокоительными лекарствами и усилили за ним наблюдение. Так маэстро Сальери стал «персональным пенсионером в смирительной рубашке».

Карл Бетховен, племянник великого композитора, тогда якобы написал:

«Сальери перерезал себе горло, но еще жив».

Впрочем, ряд исследователей утверждает, что эту запись сделал вовсе не Карл Бетховен. Дэвид Вейс, например, в своем романе «Убийство Моцарта» говорит, что запись эта была сделана рукой Антона Шиндлера[60] в одной из «Разговорных тетрадей»[61] Людвига Ван Бетховена, и звучала она так:

«Сальери снова очень плохо. У него полностью помутился рассудок. Он не прекращает говорить, что виновен в смерти Моцарта, что он дал ему яд».

Уильям Стэффорд утверждает примерно то же самое:

«Разговорные тетради» Бетховена являются одним из нескольких современных источников распространения слухов.

Карл ван Бетховен: «Сальери утверждает, что отравил Моцарта». Антон Шиндлер: «Сальери снова очень плохо. Он стал совсем невменяемым. В своем бреду он заявляет, что виновен в смерти Моцарта и дал ему яд»».

Итак, Антон Шиндлер. Вроде бы, достойное свидетельство, ведь он был дружен с Бетховеном и даже работал его «тайным секретарем без оклада». Именно Шиндлер написал первую фундаментальную биографию Бетховена, в которой он постоянно ссылается на свои беседы с композитором, зафиксированные в знаменитых «Разговорных тетрадях». Однако на Международном Бетховенском конгрессе, состоявшемся в 1977 году в Берлине, было доказано, что значительная часть этих «бесед» вписана Шиндлером в «Разговорные тетради» уже после смерти Бетховена с целью повысить свой авторитет. А это значит, что полного доверия Шиндлеру быть не может. Тем более, в таких деликатных вопросах, как «признание» Сальери.

Еще по одной версии, запись о том, что Сальери перерезал себе горло, была сделана в ноябре 1823 года не Шиндлером, а публицистом Йоганном Шиклем[62]. Якобы он сообщал Бетховену:

«Можно поставить сто против одного, что признания Сальери соответствуют действительности! То, как умирал Моцарт, подтверждает эти признания».

Дэвид Вейс описывает эту весьма туманную историю следующим образом:

«Друг Бетховена Йоганн Шикль сообщил глухому композитору последние новости, написав в его разговорной тетради: «В конце концов, Сальери сознался в том, что отравил Моцарта. В припадке раскаяния он пытался перерезать себе горло, но пока