КГБ. Мифы и реальность. Воспоминания советского разведчика и его жены - Галина Львовна Кузичкина (Кокосова)

какую-нибудь тварь, а выдернули самого лучшего. Но такова уж правда в работе разведчика. Кто больше и активнее работает, тот и попадается. Перефразировав известное выражение, можно сказать: «Не попадается тот, кто ничего не делает».

Вскоре в кабинет вошли Кабанов и Рассадин, вернувшиеся из иранского МИДа. Борис выглядел спокойным, но был слегка бледен. На его рубашке впереди с правой стороны было кровавое пятно.

Из того, что рассказал Кабанов, и из того, что выяснилось позднее, складывалась такая картина.

Связь с агентом «Маном» поддерживалась через систему ближней информационной связи, которая использовалась как для получения информации, так и для подачи сигналов.

Эта линия представляла собой обычный транзисторный радиомагнитофон средних размеров, переоборудованный специалистами КГБ для приема и передачи информации. В последние дни на нашем конце этой линии от «Мана» появился сигнал срочного вызова на встречу. Кабанов выезжал на место контакта два дня подряд, но там никого не было. Однако сигнал о срочном вызове продолжал упорно появляться на нашем конце линии. Перед последним выездом я сам слышал, как Кабанов высказал свои подозрения о сложившейся ситуации. Однако Казанкин отмахнулся, сказав, что сигнал, скорее всего, вызван техническими неполадками. Обсуждать эти подозрения ему было некогда, он спешил на дипломатический прием в нашем посольстве.

В тот последний раз Кабанов, как обычно, с оперативным водителем, проехав по проверочному маршруту, вышли в район проведения операции. Их машина остановилась в определенном месте, и Кабанов начал включать приборы ближней информационной связи, чтобы попытаться в очередной раз получить информацию от «Мана». Вдруг мимо них пронеслась легковая машина, скрипя тормозами, остановилась неподалеку впереди и, сдав назад, ударила в передний бампер автомашины Кабанова. В тот же момент вторая машина ударила нашу машину сзади. Третья автомашина САВАК заблокировала наш «Мерседес» слева. По правой стороне от нашей машины был арык, надежно преграждавший движение. Блокировка была полной. Из автомашины выскочили сотрудники САВАК и, держа пистолеты наготове, окружили машину Кабанова. Один из них потребовал, чтобы наши вышли из машины. На это Кабанов слегка приоткрыл окно и выбросил им свою дипломатическую карточку, заявив таким образом о своей дипломатической неприкосновенности. Однако иранцев это не удовлетворило. Один из них тренированным ударом ноги вышиб заднее правое окно автомашины и открыл двери. В нарушение правил дипломатической неприкосновенности наши офицеры были вытащены из машины бесновавшимися и кричащими сотрудниками САВАК. При этом Кабанов был поранен рассыпавшимися по салону машины стеклами. Как и положено по инструкции, наши офицеры никого сопротивления не оказывали. Их втолкнули в автомашину САВАК и безо всяких вопросов доставили в здание иранского МИДа. Сотрудники МИДа позвонили в посольство и, ничего не объясняя, предложили нам прийти и забрать наших офицеров.

В ту ночь уснуть я не мог. Одно дело, читать о подобных случаях в газете, и совсем другое — переживать их в непосредственной от тебя близости. Но самое интересное было еще впереди.

Вскоре в МИД Ирана был вызван представитель советского посольства. Как всегда, это был советник-посланник Федор Саульченков, так как иранцы считали его резидентом КГБ. Кабанову и Титкину были предъявлены обвинения в шпионаже, и иранская сторона потребовала их выезда из страны в течение 48 часов. Естественно, что наши офицеры покинули страну в указанный срок.

За этим последовало событие, которое ознаменовало новый этап в советско-иранских отношениях. Иранские власти, наверняка под давлением американцев, придали это дело огласке в прессе. До этого время от времени были случаи арестов наших офицеров и офицеров ГРУ, но все всегда обходилось тихо. Иранцы высылали наших из страны, и никакой огласки не было. Однако на этот раз все изменилось. Все центральные иранские газеты пестрели огромными заголовками: «Раскрыта агентурная сеть КГБ в Иране», «КГБ в иранском руководстве» и т. п.

Сразу же после провала все офицеры резидентуры были предупреждены, что не должно быть никакой утечки информации об этом. Однако на второй день уже было ясно, что все знают о случившемся. Чистые опускали глаза при встрече с нами, офицеры ГРУ злорадно улыбались. Подобные утечки информации происходили обычно через жен офицеров, которые делятся со своими подругами, а те, в свою очередь, со своими подругами, и так новость распространяется моментально.

Не имеющим отношения к делу офицерам резидентуры было известно только то, что линия «ПР» потеряла своего лучшего агента. О его личности мы узнали только из публикаций в прессе. После этого начали развязываться и языки офицеров линии «ПР».

«Ман» — бригадный генерал иранской армии Ахмад Могареби был агентом КГБ на протяжении тридцати лет. Он был завербован молодым офицером в 1947 году и с тех пор был на постоянной связи у КГБ. Он считался самым лучшим агентом резидентуры, и от него поступала действительно секретная информация, имеющая большое значение для СССР. В последние годы он занимал высокий пост и отвечал за закупки оружия для иранской армии у американцев и других стран Запада. Поскольку американская активность в Иране всегда была самым важным вопросом для советских властей, информация генерала Могареби представляла собой бесценный материал. Кроме непосредственного доступа к секретной информации, у Могареби были огромные связи в различных сферах иранской жизни, включая шахский двор, правительство и САВАК. И здесь он оказывался незаменимым. Но парадокс заключался в том, что Могареби был единственным агентом резидентуры, поставлявшим серьезную разведывательную информацию. Остальные по сравнению с ним ничего не стоили. Да и было их совсем немного. С провалом Могареби в резидентуре образовался информационный вакуум. Кроме того, за время длительного сотрудничества Могареби были известны практически все разведчики линии «ПР», работавшие с ним в различные годы.

Как и всегда бывает в подобных случаях, из Центра пришло указание прекратить всю разведывательную активность резидентуры и заняться анализом нанесенного провалом ущерба. Наступил период вынужденного отдыха оперработников. Однако я не заметил, чтобы кто-нибудь против этого протестовал. Провалы подобного рода всегда отрицательно сказываются на моральном состоянии оперативного состава.

Паблисити о деле Могареби разрасталось и уже переросло в международную сенсацию. Газеты и журналы всего мира писали об этом. В частности, еженедельники «Тайм» и «Ньюс Уик» отвели этой истории большое место. Вначале каждая новая публикация воспринималась нами как еще один удар со стороны противника, но постепенно мы начали более критически оценивать всю эту информацию. И получалось так, что американские спецслужбы, несомненно, стоявшие за всей этой шумихой, создавали разведке КГБ прекрасную положительную рекламу.

Все публикации кричали о неимоверной эффективности разведки КГБ. Говоря, что КГБ не тратит времени на работу с какой-то мелочью, а имеет агентов только среди генералов, членов правительства и высших офицеров