Ким Филби. Неизвестная история супершпиона КГБ. Откровения близкого друга и коллеги по МИ-6 - Тим Милн

Осенью того же года Ким узнал, что его хотят отправить за границу в качестве главы отделения СИС в Стамбуле. Это было частью политики «неспециализации»: зарубежный опыт считался необходимой частью «экипировки» офицера контрразведки. Ким в своей книге пишет, что он уже решил, что не может разумно сопротивляться иностранному назначению без серьезного ущерба своему положению в службе. Возможно, это верно; но за границей он был бы намного менее полезен русским, нежели в Лондоне. В Стамбуле его знания были бы ограничены лишь тем, чем занимается местная резидентура. Еще к нему могли бы попадать кое-какие обрывки информации из других мест. А вот на своем ключевом посту в Лондоне он мог без особых проблем контролировать ситуацию во всех отделениях СИС, не только в Стамбуле. Наверное, он успешно сопротивлялся этой заграничной командировке в 1946–1947 годах. В антикоммунистической секции он прослужил два года, и большая часть времени была потрачена на подготовительные работы. Было бы разумно дать ему еще полтора-два года. Возможно, материальный фактор тоже давал о себе знать; впрочем, он влиял и на всех остальных. Хотя различие в то время, возможно, и не было столь велико, как стало потом, но все знали: служба за границей приносит больший доход. Один скептик однажды составил глоссарий СИС: под «домашним назначением» значилось «место, предназначенное для того, чтобы довести офицера до состояния такой нужды, что он с готовностью примет назначение в…» (самая непопулярная страна на тот момент). Ким с его житейским рационализмом не мог не рассмотреть вариант переезда из Лондона, где в 1946 году приходилось на всем экономить, в теплый и безмятежный Стамбул.

За последние шесть месяцев того года мы виделись очень мало, и то разве что в конторе. Мы с Мэри временно уехали из Лондона и сняли домик неподалеку от Гоудхерста в Кенте, и моя поездка на службу в одну сторону теперь занимала час и три четверти. Однажды в субботу вечером Ким и Эйлин заехали к нам по пути в Лондон из Сассекса. Я думаю, что они навещали Малкольма Маджериджа. Мы вместе поужинали, и Ким изрядно напился. У меня создалось впечатление, что в тот раз и еще в паре подобных случаев он поступал так не в силу необходимости, а просто потому, что он так хотел. И действительно, ведь не грешно принять лишнего в компании старых друзей. Это, должно быть, произошло за несколько недель до их свадьбы с Эйлин. Мы с Мэри не смогли явиться на торжество, потому что взяли отпуск и уехали в Сен-Жан-де-Люз. Там я случайно наткнулся на двух друзей из Бильбао, и мы все вместе предприняли внеплановое путешествие в Мадрид.

В январе 1947 года из-за чрезвычайно холодной и суровой зимы мы вынуждены были переехать из Гоудхерста обратно в Лондон. Прежний образ жизни снова пришлось поменять. Зато мы как раз успели к затянувшемуся отъезду Кима из Лондона, который, по сути, продлился около двух недель. Каждую ночь на Карлайл-сквер устраивалась импровизированная вечеринка; каждое утро, если не успевали перезвонить из BOAC[32], он в морозные предрассветные часы отправлялся в лондонский аэропорт и ждал. Но рейс все время отменяли. Наконец он все-таки улетел, а вскоре мы уже провожали Эйлин и детей на поезд в Глазго (согласованный с расписанием пароходов)…

Я к тому времени тоже получил кое-какие приказы о заграничных назначениях, однако покинул Англию лишь в конце июля. Меня отправили в зону Канала в Египте. Новое назначение отнюдь не воодушевляло меня, хотя через несколько месяцев должна была появиться возможность перебраться в Тегеран. Я давно интересовался Азией, а с тех пор, как прочитал «Дорогу в Оксиану» Роберта Байрона4, Персия всегда была на первом месте моих предпочтений. Прежде чем я покинул Англию, мы с Мэри успели провести месяц в Испании. С нашими друзьями из Бильбао проехали на автомобиле из Порт-Боу на северо-востоке до Гибралтара, затем — до Сан-Себастьяна на северо-западе. Автомобиль «мерседес», конфискованный после войны у абвера, принадлежал как раз тому самому агенту Фелипе, которого мы в свое время так долго не могли поймать. В целом, за исключением нескольких проколов в шинах, машина зарекомендовала себя очень хорошо.

Моя работа в зоне Канала имела одно преимущество: мне было необходимо посетить много мест на Ближнем Востоке. Первым в списке значился Стамбул. В аэропорту меня встретили Ким и Эйлин. Они отвезли меня в свой дом в деревушке Бейлербеи, расположенный у самого залива, на азиатской стороне Босфора. Дипломаты и европейцы главным образом проживали на европейской стороне. Некоторые авторы утверждают, что Ким, должно быть, выбрал эту довольно отдаленную местность, чтобы облегчить контакты с русскими. (Ким же пишет, что это было просто очень красивое место — и я склонен верить именно ему — и что он не видел никаких причин следовать каким-то общим традициям.) Однако советские разведчики наверняка были под наблюдением турецкой службы безопасности, и, мне кажется, двум европейцам гораздо легче и незаметнее связаться друг с другом в переполненной людьми Пере, нежели среди редких деревень и плохих дорог на азиатской стороне. Кроме небольших гребных лодок, единственным средством транспорта между европейским и азиатским берегами были паромы. За ними было легко наблюдать. Однако, поскольку Ким собирался, так или иначе, проводить рабочий день в Европе, проживание в Азии, по крайней мере, давало ему более широкий выбор для мест встреч. И естественно, сама дорога доставляла немало удовольствия. Каждое утро, пока я находился там, мы садились на один из паромов, которые отходили на юг вдоль азиатского побережья, а затем поворачивали на Галату. Тем же путем паромы возвращались вечером; потягивая ракию, можно было созерцать один из красивейших проливов в мире.

Предшественником Кима Филби в Стамбуле был Дик Брумен-Уайт, который провел там целый год после отъезда с Райдер-стрит. Служебную переписку с Лондоном он обычно снабжал подходящими, с его точки зрения, цитатами. Так, донесение по поводу неудачной балканской операции предварялось красноречивой османской пословицей, в которой отражены столетия имперского разочарования: «Не все потеряно: Бог ведь не албанец». У Кима, который продолжил эту практику, цитаты были самого широкого размаха — из немецкой поэзии, из турецкой истории девятнадцатого столетия, однажды даже из Ленина: «Один шаг вперед, два шага назад».

Вообще, моя неделя, проведенная с Кимом и Эйлин под Стамбулом в конце лета 1947 года, показалась даже более легкой и безмятежной, чем любой из дней в Сент-Олбансе. На выходные мы, усевшись в уже довольно потрепанный автомобиль Кима, уехали в Анатолию и устроили себе пикник. У нас была палатка, разная посуда, много еды, в том числе (по чьим-то неточным подсчетам) не меньше пятидесяти сваренных вкрутую яиц, ну и, конечно, ракия, водка, виски и пиво. В те дни, когда ни у кого, казалось, не было точной информации о состоянии азиатских дорог, нужно было тщательно следить за состоянием полотна, отмечать разные препятствия, мосты, водостоки и т. д. Особенно водостоки, потому что именно они считались наиболее уязвимыми в смысле возможных диверсий. В пути мы какое-то время отмечали и даже записывали в блокнот места этих водостоков. Мы также размышляли — после хорошей дозы ракии — о том, можно ли здесь повстречать медведя. Ким поставил на обсуждение такой вопрос: чего на свете больше, водосточных труб или медведей? Вот когда вы всерьез задумаетесь над таким трудным вопросом, то потребуются знания по двум совершенно не связанным между собой предметам. В западной Анатолии, во всяком случае, думать было не о чем: водостоки были повсюду, а ни один медведь в поле зрения так и не появился…