Сладкая горечь слез - Нафиса Хаджи

Я слушал, и слезы жгли глаза от обиды, которая могла растаять давным-давно, позволь я слезам пролиться, — а я-то думал, что много лет назад перерос свои слезы. Она пересела ко мне на диван, протянула мне руку и выбор. Я принял и то, и другое. Взял ее за руки, сжимая их, точно как Дада, отвечая без слов, — и она приняла мой ответ, со слезами, которых она никогда не боялась.

Мы долго сидели в тишине, потом мама сказала:

— Но кроме прощения, есть гораздо более серьезный вопрос — несешь ли ты по-прежнему бремя всего, что произошло с тобой, и того, что в результате ты сделал с другими? Поскольку, если так, ты вынужден разделить это бремя со всеми, кого встречаешь, кого любишь, со всеми, кто любит тебя.

Прикрыв глаза, я видел перед собой двух женщин — ту, что сидела рядом, и ту, что спала в комнате неподалеку. Эти женщины — начало и конец моего детства. Моя мать и моя дочь, два полюса мира, от которого я полностью отгородился. В своем изгнании я притворялся, что не желаю знать, что потерял. Теперь знал. Быть мужчиной означало вернуться в этот мир — и принять его. Этот путь я начал задолго до их приезда. Но их присутствие поможет его завершить.

— Ты так и не скажешь, зачем она приехала?

— Нет. А зачем? Ты что, волнуешься? Боишься, она станет претендовать на твои баснословные богатства? — В маминых глазах плясали озорные искорки, она поддразнивала меня.

Но я очень серьезно относился к предмету.

— Нисколько. Все свое состояние я уже завещал ей. Как только узнал о ее существовании.

— Да ты что? Она в курсе?

— Разумеется, нет. Когда мы познакомились, она ясно дала понять, что не хочет иметь ничего общего со мной. Но я должен был сделать то, что должен. Она моя дочь. Законная. По закону Господа, во всяком случае.

— По закону Господа? Прости, Садиг, но я испытываю отвращение к этой фразе, особенно из уст мужчины. Даже если этот мужчина — мой собственный сын.

— Но это правда. Ее мать и я… это не было случайной связью. Мы дали слово. Мут’а.

— Что?! Садиг!

— А что? Ты бы предпочла, чтобы я… поразвлекался с Анжелой, ни за что не отвечая?

— Я бы предпочла, чтобы ты вообще с ней не развлекался!

— Но что было, то было. И я взял на себя обязательства. Пообещал нести ответственность за все возможные последствия. И считаю, что поступил правильно.

— Ладно, допустим, это твоя точка зрения. То, что происходит между двумя взрослыми людьми, их личное дело. Но вы-то были детьми и брали на себя обязательства невыполнимые. И потом, Садиг, ты же знаешь, институт, который ты отстаиваешь, мут’а, несправедлив по отношению к женщинам. Он односторонен.

— Что ты хочешь сказать?

— Не в вашем случае, верно. Вы оба не были связаны иными обязательствами. А если дело касается женатых мужчин? Ведь эти так называемые законы позволяют мужчинам иметь больше одной жены, обманывать напропалую. При этом кутаясь в мантию набожности. Тебе ведь прекрасно известно, что может мужчина сотворить с женщиной во имя Господа. Проблема все та же — твой дед точно так же использовал законы и традиции, извращенные сегодня. Предполагалось, что эти законы дадут права женщинам, а не будут использованы для лишения их. Я очень много думала об этом — в конце концов, я преподаю этот предмет. Да, у меня личный счет. Стоит представить, как некто решил, что, забирая тебя у меня, поступает справедливо, — я прихожу в ярость! В иное время, в ином месте, в сообществах, где женщина нуждалась в мужской защите, чтобы выжить, подобные обязательства помогали женщине не пропасть. Чтобы семья мужчины не отказалась от вдовы их сына, например. Но ныне эти правила превратились в оружие, направленное против женщины, а это вовсе не закон Господа. Единственный закон, имеющий смысл, — и который может считаться Божьим — должен быть направлен на достижение справедливости с учетом современных обстоятельств. В противном случае закон мертв и превращается в оружие для власть имущих. Против тех, у кого власти нет.

— Я не спорю с тобой. И не защищаю мут’а в отношении женатых мужчин. И полигамию, в любой форме. Не причисляй меня к ханжам и лицемерам. Я был всего лишь мальчишкой. Но играл во взрослого. По-своему пытался принимать ответственность за свои поступки. И готов был к этому. Если бы Анжела позволила. Джо — моя дочь. Я не стыжусь этого. И не стыдился бы тогда, расскажи мне Анжела обо всем. Джо — моя дочь, и я намерен относиться к ней точно так же, как относился бы к остальным своим детям, если бы они у меня были.

— Если бы были? Ты скоро женишься, Садиг, у тебя будут дети от Акилы. Иншалла.

— Нет. Мы обсудили эту проблему. Я рассказал ей о Джо. У Акилы уже есть двое своих детей. А я больше не хочу.

— Ты рассказал о Джо Акиле, — вздохнула мама. — Рассказал деду. Я, кажется, единственная, кто ничего не знал.

— Я… прости. Я не мог об этом сказать по телефону.

— А почему обязательно по телефону? За все эти годы, Садиг, ты ни разу не навестил меня.

— Как и ты.

Долгая пауза.

— Послушай, — прервала молчание мать, — а как же Акила и ее дети? Если Джо унаследует все твое имущество?

— Ей останется ее мехер. Этого будет более чем достаточно. И я открыл счета на имя ее дочерей. Если я умру, они не останутся без средств.

— Упаси Господи! — поежилась мать. — Как это мы вышли на такую мрачную тему?

— Ты начала меня дразнить.

— Напомни при случае, чтоб я никогда впредь не подтрунивала над тобой. Господи, ну какой же ты мрачный тип, Садиг. Когда ты женишься?

— После окончания Мухаррама.

— А женские меджлисы здесь все еще проводят?

— В этом году нет. С тех пор, как ушла от нас Дади. Возможно, в следующем. Когда в доме появится хозяйка.

— Ох, — устало зевнула мама. — Теперь и меня что-то сморило.

— Ступай, вздремни.

— Да, пожалуй.

Вечером пришел Джафар. Он жил в доме напротив с женой и детьми. И с родителями. Они частенько заходили, почти каждый день, повидаться с Дада. В тот день, наверное, с трудом сдерживались, чтобы не примчаться с утра пораньше — поглазеть на моих гостей.

— Дина, как мы рады тебя видеть! Сколько же лет прошло! — восклицала тетушка Фупи-джан.

— Асма. И вправду давно не виделись. — Улыбку матери я назвал бы настороженной.

— А это, должно быть…

— Джо. Это Джо, — перебил я Джафара. Не понравилась мне ухмылка, таившаяся под ослепительной дружеской улыбкой.

— А, да. Джо. Приятно наконец познакомиться. — Джафар повернулся ко мне и продолжал на урду: — А она красотка, Садиг, эта твоя тайная американская дочка. Перевернула твою жизнь с ног на голову.

— Это совсем неплохо, Джафар, — встряла его жена, Хасина, тоже на урду. — Надеюсь, новый Садиг сумеет повлиять и на тебя. Дети, идите-ка сюда, — поманила она своих ребятишек. — Познакомьтесь с сестрой.

Пришлось вмешаться, пока мои родственнички вконец не подставили себя.

— Джафар, Хасина. Джо говорит на урду.

Забавно было наблюдать за лицом Джафара, пока он прокручивал в памяти все сказанное, прикидывая, не успел ли обидеть присутствующих.

Фупи-джан присела на диван к маме. Пощупала подол платья своей бывшей невестки.

— Дорогая моя Дина! Мы должны с тобой пройтись по магазинам. Ты чересчур скромно выглядишь в этих старомодных нарядах. Длинные камизы давно не носят. Мини, мини и только мини. А эти твои шальвары[129] — категорически нет. Вот погляди, — она продемонстрировала собственные штаны, — вот это шальвары.

— Это? Но, Асма, это же обычные брюки!

— Вот именно! Хасина, — повелительно окликнула она невестку, — мы просто обязаны отвести Дину в магазин. Как можно скорее. У моей невестки безупречный вкус, Дина. Она разрабатывает модели для всех модных бутиков. И даже участвует в выставках.

— Но… — тихонько проговорила мама, — сейчас ведь Мухаррам, Асма.

— Не будь такой старомодной, Дина, — легкомысленно отмахнулась Фупи-джан. — К тому же одежда — это необходимость.

— Что скажешь, Джо? — улыбнулась мама. — Пойдем по магазинам? Завтра?

— С удовольствием.

Два дня спустя — когда после нескольких походов по бутикам и дизайнерам в сопровождении Фупи-джан и Хасины мамин гардероб полностью обновился, а Джо в своих новых костюмах, словно в камуфляже, слилась с окружающей средой (тетушка категорически настаивала: «Это мой подарок, Джо! Ты все же моя внучатая племянница! Дитя этого рода!») — я наконец остался наедине с Джо.

Мама гуляла по саду. Джо устроилась в кресле на террасе, поближе ко мне. В отличие от прошлой нашей беседы один на один, когда она, присев на самом краешке стула, готова была упорхнуть при малейшей тревоге, сейчас она сидела спокойно и расслабленно, небрежно раскинув руки.