Тайна одной саламандры, или Salamandridae - Дмитрий Владимирович Миропольский

состояние как раз к последней кофейной паузе между событиями очередного дня конгресса. Учёные потянулись в фуршетный зал, и троица приступила к выполнению плана.

– Могу поспорить, все уже знают про Бутсму, – сказал Мунин.

Ева спорить не стала.

– Это хорошо, меньше придётся объяснять.

– И от дождя есть польза, – философски заметил Одинцов, похлопывая по карману с флешками. – Гарантия, что эта публика не расползётся по пляжам или на экскурсии. Все здесь, все под рукой.

Первым персонажем списка Дефоржа, который попал в поле зрения троицы, был Шарлемань. Он шествовал по коридору, держась особняком среди коллег. Ева попросила компаньонов обождать и двинулась ему наперерез со словами:

– Простите, можно задать вам пару вопросов?

Шарлемань скользнул по Еве взглядом кинозвезды, которую преследует назойливый папарацци. Красивая темнокожая женщина в облегающем платье не заинтересовала учёного.

– Если всего пару – можно, – без охоты сказал он. – Только, наверное, ваши друзья тоже захотят участвовать в беседе.

Шарлемань жестом пригласил Мунина с Одинцовым подойти ближе.

– Привет, – сказал Одинцов и приподнял повыше бейдж, висевший на шее, чтобы показать имя. – Мы сотрудники страховой группы…

– Я знаю, кто вы, – ухмыльнулся Шарлемань. – Видел недавно на входе в отель. Дождевик с надписью «полиция» гораздо более информативен, чем бейдж.

– Дождевики нам подарили, – буркнул раздосадованный Мунин.

Биолог пожал плечами.

– Меня это не касается. Что вы хотите?

Одинцов протянул ему на ладони несколько флешек, а Ева сказала:

– Выбирайте любую. Мы просим вас взглянуть на материалы, которые здесь записаны, и дать экспертное заключение.

Шарлемань взял наугад ярко-рыжую флешку в форме разрезанной папайи.

– Не обещаю, что это будет скоро, – предупредил он.

– Просто полистайте файлы на досуге, – решил настоять Мунин.

– Видите ли… – Шарлемань обратился к нему тем высокомерным тоном, который так раздражал его коллег. – Полагаю, вам по службе положено возить с собой компьютер. А у меня его нет. Мне вполне хватает смартфона и планшета. Но флешку к ним не подключить.

– Компьютеры есть в бизнес-центре, – подсказала Ева, и учёный ответил, не меняя тона:

– Сидеть с вашими документами в бизнес-центре – уже не досуг, а работа. За работу мне платят и, если я соглашаюсь, платят много. Вам это не по карману.

– Как же вы без компьютера? Здесь ведь научный конгресс. На охоту собрались, а ружьё не взяли? – вдруг улыбнулся Одинцов.

Его попытка изменить ход разговора оказалась удачной. Губы Шарлеманя дрогнули в ответной улыбке.

– Главный инструмент учёного – не компьютер, а кофемашина. Лучшее средство для конвертации молотых зёрен в передовые научные идеи. Если у вас ещё есть ко мне вопросы – пожалуйста, но продолжим там, – сказал биолог и, не дожидаясь ответа, двинулся в сторону ресторанного зала.

За столом с кофемашинами официантки в смокингах наливали гостям кофе в картонные стаканы с логотипом Xihu Resort Hotel. Канапе из всевозможных даров моря и фруктов, ощетиненные тонкими бамбуковыми шпажками, живописно пестрели на одноразовых тарелках. Организаторы конгресса учли популярную экологическую тенденцию, несмотря на высокий статус отеля.

– Ну, и что вам рассказали обо мне мои коллеги? – спросил Шарлемань, когда сырьё для идей было добыто. Собеседники отошли в угол зала и обступили небольшой круглый фуршетный столик.

– Разве вас это интересует? – почти искренне удивился Мунин.

Одинцов пригубил горячий напиток.

– Мсье Шарлемань, я слушал ваше выступление, и мне показалось, что мнение коллег вам безразлично.

– Их мнение небезразлично вам. – Учёный тоже глотнул кофе. – Но вы правы, я не вижу смысла тратить время и силы на то, чтобы кому-то понравиться. Я ведь не женщина, – Шарлемань красноречиво взглянул на Еву, – не актёр и не политик. У меня есть единственная задача – поиск истины. Остальное не имеет значения.

– Даже человеческая жизнь? – спросила Ева.

– Всё, что я делаю… – Биолог осёкся и обвёл рукой зал с участниками конгресса. – Всё, что мы делаем, делается ради жизни. Ради того, чтобы человек жил как можно дольше и при этом был как можно более здоровым.

Мунин бросился в бой.

– Вы так высоко цените коллег… А они вас не любят и говорят за вашей спиной, что это вы убили Бутсму, чтобы отомстить за отца. Вы же знаете, что Бутсма погиб?

Шарлемань спокойно отправил в рот нежно-розовую креветку с подпалиной от гриля, приколотую шпажкой к жёлтому кубику манго, и ответил:

– Да, нам объявили утром. Обсуждать идиотские сплетни я не намерен. Или вы меня подозреваете?

– Мы не полиция, – терпеливо повторил Одинцов. – Мы не ищем убийцу, мы пытаемся разобраться, почему талантливые учёные гибнут один за другим.

Шарлемань перестал жевать.

– Я знаю только про Бутсму. А кто ещё?

– Алессандра Моретти, но её убили раньше. Вам знакомо это имя?

– Хм… Моретти…

Ева обратила внимание на то, что Шарлемань управляется с кофе и канапе левой рукой. Пальцы у биолога были очень длинными и подвижными, как у пианиста. В правой руке он продолжал крутить рыжую флешку.

– Нет, – дожевав канапе, покачал головой биолог. – Талантливых учёных в своей области я знаю. Моретти мне неизвестна.

– На флешке записаны материалы её последнего исследования. Мы очень просим вас на них взглянуть, – сказала Ева.

– После того, что я узнал, взгляну обязательно, – пообещал Шарлемань, убирая флешку в карман.

Мунин расправился с багровым ломтиком тунца на чём-то зелёном и сделал второй заход:

– Вы знакомы с исследованиями Бутсмы? За что его могли убить?

Взгляд и тон учёного снова стали снисходительными.

– Не имею ни малейшего представления, за что. Но уж точно не за ссору с моим отцом в те времена, когда вы ещё учились в начальной школе. Отчего-то мне кажется, что для убийства нужны намного более веские причины.

– О’кей. А над чем он работал? – напомнил Мунин первую часть вопроса.

– Мы с Бутсмой не общались. Он был неприятен мне как человек – очевидно, вы это хотели услышать? – сказал Шарлемань. – Я не стану изображать великую скорбь, которой не испытываю. Но в нашей области принято следить за работой друг друга. И об успехах Бутсмы мне было известно так же, как и об успехах любого… – Он опять небрежно шевельнул длинными пальцами в сторону зала, наполненного учёными. – Любого из тех, кто может представлять интерес и у кого действительно есть успехи. Собственно, поэтому меня и не любят.

– Почему? – недоумённо переспросила Ева.

– Зависть, мадам…

Ева поправила его:

– Мадемуазель, – но лишь Одинцов обратил на это внимание, а Шарлемань продолжал:

– Обыкновенная человеческая зависть. Я намного умнее большинства присутствующих. Я намного талантливее и намного успешнее, в том числе как бизнесмен. Вы же не думаете, что здесь собрались альтруисты?.. Все они очень хорошо умеют считать деньги. Но им приходится правдами