Красные пианисты - Игорь Бондаренко

Не без гордости сообщила она майору о том доверии, которое ей оказывает руководство. Она думала произвести впечатление на своего возлюбленного. А он как бы не поверил, засомневался, стал «экзаменовать», расспрашивать.

Однажды она печатала приказ, который на следующий день должен был поступить в канцелярию Канариса, а следовательно, пройдет через руки адмирала Брюкнера, а значит, и майора. Рената почти слово в слово запомнила приказ. У нее была редкая память. Об этом ей говорили еще школьные учителя.

Роберт действительно был потрясен: такая память встречалась одна на миллион. Как только заставить Ренату говорить о служебных делах, не вызывая подозрений?

В высших командных кругах хорошо знали о соперничестве абвера и службы безопасности. Оба эти ведомства старались выслужиться перед Гитлером. На этом и решил сыграть майор Штейер. Он объяснил Ренате, что если она будет снабжать его информацией, которая проходит через ее руки, то он сможет сделать неплохую карьеру, так как будет одним из самых осведомленных людей. А осведомленность в его профессии — высшая доблесть.

Роберт понимал, что иначе Ренату не заставить говорить о том, что она видит, слышит, а главное — печатает. Надеяться на ее сознательное сотрудничество пока не приходилось. Предстояло сначала открыть ей на многое глаза.

Она жила в изолированном мирке, где царили внешняя благопристойность, дух «товарищества» между младшими и старшими.

Рената, которая еще в апреле сорок первого года попала в ставку Гитлера, не знала, что такое война, не понимала, какие бедствия она уже принесла немецкому народу и к каким катастрофическим последствиям может привести. Конечно, она слышала и знала из писем о бомбежках и гибели солдат на фронтах. Но шла война. А война без жертв не бывает. И одно дело слышать, а другое — видеть, пережить самой.

Чтобы Рената Вагнер поняла все это и осознала, нужно было время. Роберт, которому была небезразлична молодая женщина, исподволь готовил ее к пониманию событий так, как понимал их он. Но процесс шел медленно. Пока же Рената Вагнер помогала жениху в его опасной работе, не ведая того.

После того как Шлабрендорф улетел в Смоленск, Роберт сказал Ренате:

— Сегодня рейхсмаршал Геринг говорил с Брюкнером о наступлении, которое якобы планируется весной на Восточном фронте. Ты что-нибудь слышала об этом?

— Тебе это нужно?

— Конечно.

— Как только узнаю, тотчас же сообщу, — пообещала Рената.

Как-то вечером она пришла к нему.

— У меня новости, любимый, — сказала она.

— Хорошие или плохие?

— Просто новости. Весеннее наступление на Восточном фронте. Операция «Цитадель».

— Значит, операция уже получила кодовое название? — как бы между прочим спросил Штейер.

— Да. Кое-что запишешь или запомнишь?

— У меня, конечно, не такая память, как у тебя, но я запомню, что мне нужно для моей работы.

— Оперативный приказ… — начала Рената.

— Кто его подписал?

— Слушай, узнаешь.

«Я решил, как только позволят условия погоды, провести наступление «Цитадель» — первое наступление в этом году.

Этому наступлению придается решающее значение…

1. Целью наступления является сосредоточенным ударом, проведенным решительно и быстро силами одной ударной армии из района Белгорода и другой — из района южнее Орла, путем концентрического наступления окружить находящиеся в районе Курска войска противника и уничтожить их…»

В приказе определялись места сосредоточения войск, время их готовности к наступлению, направления ударов соединений и т. д. Подписал Гитлер.

— Ты у меня просто умница, — сказал Роберт и поцеловал Ренату.

Сведения были бесценны. Следовало их как можно быстрее передать Люци.

Прежде сведения такого рода от членов «десятки» шли сначала в Цоссен, в главный штаб сухопутных сил. Там на радиостанции работал свой человек. Он получал уже зашифрованный текст и передавал в эфир. Узел связи в Цоссене по мощности не уступал узлу связи в Растенбурге: ежедневно в эфир летели сотни шифровок, смысл которых был понятен только адресату. Теперь же, когда майору удалось заиметь «своего» радиста в Растенбурге, промежуточное звено — Цоссен — отпало.

Адмиралу Брюкнеру по штату был положен радист. Эту должность занимал фельдфебель Ранке — убежденный нацист, человек опасный и по природе своей подозрительный. Надо было во что бы то ни стало избавиться от него. Майор начал потихоньку обрабатывать адмирала. Он сумел внушить ему мысль, что Ранке — человек Кальтенбруннера, соглядатай, призванный следить за Брюкнером. Адмирал, как и его шеф Канарис, терпеть не мог Кальтенбруннера, «этого венского адвокатишку», «выскочку», который быстро набирал власть и стремился, как и его предшественник Гейдрих, прибрать к своим рукам абвер.

Если Ранке — соглядатай Кальтенбруннера, то надо гнать его в шею. Но нужен был предлог, и серьезный. И таковой нашелся. Ранке любил выпить. Майор однажды сильно накачал его и сделал так, чтобы он попался на глаза самому Гиммлеру. Вопрос был решен немедленно: Ранке отправили на Восточный фронт.

Брюкнер поручил майору Штейеру подобрать «надежного парня». Выбор Роберта пал на некоего Шумахера, радиста пеленгационной станции в Кюлюнгсборне.

Роберт проводил в Кюлюнгсборне свой отпуск. К концу отпуска, уже томясь от безделья, решил заглянуть на пеленгационную станцию, подчиненную абверу. Начальник станции обер-лейтенант Кизельринг, расхваливая работу своих радистов, хвалил таким образом и себя. Особенно он выделял Эрвина Шумахера, «математика». Шумахер выследил вражеские передатчики даже на территории Швейцарии.

При слове «Швейцария» Роберт насторожился. Там был Люци.

— Удалось ли расшифровать радиограммы, которые идут из Швейцарии? — как бы между прочим поинтересовался он.

— Этого я не знаю, господин майор. Этим занимаются ребята на Мантейхатенплац.

«Надо будет попробовать это выяснить», — подумал майор.

— Ну-ка, покажите мне своего «математика», так, кажется, вы называете ефрейтора Шумахера?

Когда ефрейтор прибыл, майор попросил Кизельринга оставить их вдвоем.

— Садитесь, ефрейтор. С какого курса университета вас взяли в армию?

Начался разговор. Мало-помалу Роберт выяснил для себя, что представляет собой Шумахер. Ефрейтор принадлежал к интеллигентной семье. Редко кто из интеллигентов стал правоверным нацистом. И Эрвин таким не был. Наблюдательный майор обратил внимание, казалось бы, на такую мелочь: войдя в помещение, где сидел майор, ефрейтор приложил руку к пилотке, а не вскинул ее в нацистском приветствии. Конечно, не все те, кто вскидывал руку, были правоверными нацистами, но все же…