Зенитная цитадель. «Не тронь меня!» - Владислав Шурыгин

В воздухе господствовала вражеская авиация. Только за 19 июня на боевые порядки наших войск было сброшено 1000 фугасных и 10 000 зажигательных бомб. Гитлеровцам удалось выйти к бухте Голландия…

Метр за метром, расплачиваясь тысячами жизней своих солдат и офицеров, противник оттеснял защитников Севастополя к морю, и с каждой потерянной пядью земли положение севастопольцев катастрофически ухудшалось…

Все было взаимосвязано. Неслыханное артиллерийское и авиационное давление на суше противник подкреплял, поддерживал жесточайшей блокадой моря. Командующий 11-й немецкой армией генерал фон Манштейн выпросил у фюрера специальный авиационный бомбардировочный корпус, и с того самого времени, как этот корпус полностью перебазировался в Крым, гитлеровцы взяли под круглосуточный контроль морские коммуникации, морские подступы к Севастополю…

Все труднее становилось кораблям пробиваться в осажденный город. Так, 10 июня у причала Сухарной балки погиб от ударов вражеской авиации транспорт «Абхазия», а возле стенки Павловского мыска — эсминец «Свободный»…

13 июня на подходивший к Севастополю теплоход «Грузия» набросилась буквально туча «юнкерсов». (Теплоход вез 700 бойцов и 700 тонн боезапаса.) Пытавшийся защитить «Грузию» тральщик № 27 после неравного боя с двадцатью семью «юнкерсами» был потоплен… Одна из бомб попала в теплоход, но «Грузия» все же пришла в Южную бухту, где стала разгружаться. Однако полностью завершить разгрузку ей не удалось. Тогда же, 13 июня, теплоход был снова атакован авиацией противника и потоплен…

19 июня в двадцати милях южнее мыса Феолент был потоплен шедший в Севастополь транспорт «Белосток», который вез подкрепление и боезапас.

От перевозок подкреплений и боезапаса транспортами пришлось отказаться. Для прорыва в осажденный город стали использовать только боевые надводные корабли, а также подводные лодки…

Вице-адмирал Октябрьский был очень обеспокоен создавшимся положением и потребовал, в частности, от контр-адмирала Фадеева и начальников ПВО и тыла флота взять под личную ответственность каждый прибывающий в Севастополь военный корабль, охранять всеми мерами на подходе и у мест разгрузки, сократить до минимума время нахождения кораблей в бухтах Севастополя, для чего погрузку раненых производить одновременно с разгрузкой корабля…

Фадеев собрал накоротке командиров частей ОВРа. Каждый отчитался за свой участок службы и работы, получил четкое указание на дальнейшие действия… Когда все разошлись, Фадеев спросил у своего начальника штаба капитана 2-го ранга Морозова:

— Уточнили о плавбатарее?

— Уточнил, товарищ контр-адмирал. — Морозов раскрыл папку.

Вчера он уже докладывал о выводе из строя плавбатареи… Данные читал по журналу: «19 июня. 20 часов 20 минут. Два самолета противника Ю-88 пикировали на плавбатарею № 3. Было прямое попадание. Возник пожар. По предварительным данным, 18 человек убито, 18 человек ранено, тяжело ранены командир и комиссар плавбатареи № 3».

Контр-адмирал Фадеев, обычно сдержанный, неожиданно вспылил: «Почему «по предварительным»?! Сколько часов прошло после бомбардирования плавбатареи, а у вас все «предварительно»?! Чем занимаются Дубровский и Федоренко?[15] В каком состоянии плавбатарея, может ли она нести боевую службу по охране аэродрома? И потом, почему два «юнкерса» — мне летчики сообщили, что плавбатарея вела бой минимум с шестью «юнкерсами». Уточните лично и в 10.00 мне доложите!»

Морозов уточнил — и теперь готов к докладу…

— Обстановка на плавбатарее следующая: было убито и умерло от ран двадцать девять человек… Ранено двадцать семь. В числе убитых — командир плавбатареи капитан-лейтенант Мошенский. В числе тяжелораненых — военком плавбатареи батальонный комиссар Середа. В строю осталось 47 человек. Командиров двое — лейтенант Даньшин и старший военфельдшер Язвинский. Обязанности командира батареи исполняет лейтенант Даньшин. Я связывался с ним по телефону. Несмотря на большую убыль в зенитных комендорах, плавбатарейцы, по докладу лейтенанта Даньшина, могут прикрывать аэродром, но для этого им срочно необходимы боеприпасы. Сегодня у них нет ни одного снаряда… В строю два 76-миллиметровых орудия, два 37-миллиметровых автомата, один пулемет ДШК, то есть половина стволов от того количества, что было… Плавбатарея находится под постоянным воздействием авиации противника. У меня все, товарищ адмирал.

Доклад начальника штаба был более чем подробен, и, когда Морозов умолк, адмирал все не отрывал задумчивого взгляда от раскрытой темно-синей папки, которую тот держал перед собой. Наконец спросил:

— Теперь все точно?

— Да, товарищ контр-адмирал. Вот списки с плавбатареи…

Фадеев молча протянул руку к папке. Подавая ее адмиралу, начштаба торопливо перевернул несколько листков, открыл требуемое.

Адмирал пробежал глазами список. Ни одна фамилия не воскресила в его памяти лица погибшего, за исключением командира плавбатареи. Да и Мошенского командир ОВРа знал больше заочно — по рапортам и другим боевым документам, которые сходились к нему за все месяцы обороны, — видел его всего дважды. Первый раз в августе 1941-го, когда плавбатарея уходила с морзавода на Бельбекский рейд. Второй — в штабе Севастопольского оборонительного района, когда Мошенскому и его комиссару вручали ордена. По тому разу в основном командир плавбатареи и запомнился — рослый, крепкий.

Уже тогда, в штабе СОРа, Фадеев смотрел на Мошенского с гордостью и уважением. Плавбатарейцы и впрямь были гордостью частей охраны водного района Севастополя. Они тогда сбили более десяти самолетов противника. Таким успехом не мог похвастать ни один боевой корабль флота.

Да, никого из погибших на плавбатарее старшин и краснофлотцев контр-адмирал Фадеев не знал в лицо, не помнил по фамилии, но каждый из них был по-особенному дорог и памятен ему по доблестным делам, по тому, что сделал для Севастополя. У каждого из погибших плавбатарейцев где-то были родные, близкие… Тяжело… Очень тяжело. Почти год идет война… Два последних месяца немцы ведут жесточайший штурм Севастополя.

За все время войны контр-адмиралу Фадееву не приходилось еще держать в руках столь большой список боевых потерь. Человеческих потерь…

— Много… Очень много… Сколько бомб попало в батарею?

— Одна пятисоткилограммовая — прямое попадание. И вторая рядом с бортом, такая же.

— В самую точку попали, мерзавцы… Значит, так, товарищ Морозов, сообщите семьям. А я попрошу полкового комиссара Бобкова лично написать семье Мошенского… Найти слова, какие нужно. Это был настоящий герой. И люди его герои. Раненых, говорите, двадцать семь человек?

— Так точно, товарищ контр-адмирал.

Фадеев встал из-за стола, прошелся по небольшой комнате-кабинету. Это не было свойственно ему, и начальник штаба с удивлением следил за Фадеевым.

— Вот что, товарищ Морозов… — сказал, остановившись напротив, адмирал. — Всех раненых плавбатарейцев первым же кораблем эвакуировать на Большую землю. А если конкретно, то сегодня ночью должен прибыть «Безупречный», вот на нем. Ясно?

Морозов несколько растерялся. Где в такой короткий срок — до ночи — найдешь, соберешь раненых плавбатарейцев, кто конкретно будет заниматься их эвакуацией? Фадеев, видя замешательство на лице начштаба, посоветовал использовать для этой цели самих же плавбатарейцев, только легкораненых.

— Выделите автотранспорт, а они своих сами найдут.

— Есть. И последнее, товарищ контр-адмирал. Как быть с боеприпасами для плавбатареи?

— Как быть, товарищ Морозов? — в свою очередь спросил контр-адмирал.

Морозов ответил, что боеприпасов для нужных им орудий и автоматов нет, корабли не подвозят, а на складах давно пусто…

— Выходит, сами себе ответили. То же скажу вам и я.

— Да, но им и укрыться негде… Железный островок, а они на нем…

— Знаю, товарищ Морозов. Я сделал для них, что мог, и сделаю все, что смогу. Держать под огнем попусту не будем, а что касается постоянного воздействия с воздуха, то все мы, дорогой мой, находимся под этим воздействием. Мою машину сегодня, когда от командующего ехал, раз десять атаковали. Пришлось, как акробату, прыгать в кювет… Солидно ли адмиралу? Что поделаешь — воздушное воздействие! — Фадеев коротко улыбнулся.

Морозов, взяв документы, вышел из кабинета. Нет, не в тот день, а лишь полторы недели спустя поймет и оценит Морозов щедрость слов командира ОВРа контр-адмирала Фадеева по отношению к раненым плавбатарейцам: «Я сделал для них все, что мог…»

Уходя на подводной лодке с одной из последних штабных групп из Севастополя, находясь почти сутки под ударами глубинных бомб, задыхаясь от недостатка кислорода в переполненных отсеках, капитан 2-го ранга В. И. Морозов поймет, что ночная эвакуация раненых плавбатарейцев на эсминце «Безупречный» была в те дни больше чем наградой. То была дарованная жизнь, возможность дальнейшей борьбы с врагом.