Эхо Bookового леса. Роман-надежда - Александр Балыбердин

Но слов не понадобилось – за Элен ответили её глаза, которые сияли так ярко, что Софи отвела взгляд. Подруга была влюблена и, как все влюбленные, одержима внезапно нахлынувшим чувством настолько, что даже не думала о том, с какой целью было выставлено оцепление. Не думала о том, что скоро этот величественный, удивительной красоты храм, который без малого тысячу лет был главным украшением города, останется только в воспоминаниях его жителей да ещё на старых фотографиях, которые, сколь бы не были хороши, сам храм не заменят.

Впрочем, в таком положении были все жители Реймса. В их городе должно было произойти нечто доселе невиданное и страшное, а они, как ни в чём не бывало, утром привычно спешили на работу, обедали с коллегами в соседнем кафе, по пути домой успевали заглянуть в пару магазинов, а вечером встречались с друзьями, сетуя на то, что «из-за дурацкого оцепления» не могут посидеть в любимом ресторанчике в центральном квартале. Словно храм был всего лишь декорацией дружеских посиделок, не более. Словно когда-то, очень давно, в своём сознании они уже провели незримую, но чёткую черту между храмом и своей жизнью, и сами встали в оцепление, бдительно наблюдая за тем, чтобы никто и они сами в том числе, никогда и ни при каких обстоятельствах этой черты не пересёк.

Вечером Элен упорхнула на свидание с капралом, а, вернувшись, огорошила подругу неожиданным признанием, что, как оказалось, капрала интересовала не она, а Софи.

– Представляешь! Все уши мне тобой прожужжал! Как зовут? На каком факультете учишься? Где живёшь и как можно с тобой встретиться? И под конец признался, что я нужна была лишь для того, чтобы он мог больше о тебе узнать. Ну, и ладно! – глаза подруги снова загорелись весёлым огоньком. – У этого капрала есть друг. Вот такой, – Элен даже привстала на цыпочки, чтобы быть более убедительной, – рослый, красивый, жгучий брюнет, косая сажень в плечах, и он так на меня смотрел! Если бы ты это видела! Так что знай – я не в обиде и этого капрала тебе… дарю! А меня не теряй. Вернусь уже утром.

– Куда же ты? Ночь за окном!

– А это, может, и к лучшему? – игриво произнесла подруга и, наскоро собравшись, выпорхнула за дверь, оставив Софи одну. До экзамена оставалось несколько часов.

Глава 6. Опять двадцать пять!

Защита дипломной работы Софии Персон была назначена на десять часов. Но началась часом позже и всё потому, что доктор Филипс не пришёл поддержать свою студентку. Такое случалось нечасто. Поскольку же Филипс был не только научным руководителем Софи, но и вице-президентом университета, председатель комиссии доктор Рескиер8 не решился начать защиту лишь, когда некоторые члены стали проявлять нетерпение, опасаясь, что могут не увидеть взрыв собора, который был намечен на двенадцать часов.

Как и большинство философских работ, диплом Софи имел закавыристое название «Отрицание в жизни человека и общества», намекавшее на то, что за такой книгой рука сама собой к полке не потянется. Однако, решившись на это, читатель уже вскоре чувствовал себя захваченным смелым повествованием, которое по объему и глубине, скорее, было похоже на докторскую диссертацию, чем на обычный студенческий диплом.

Внимание докладчицы привлекла история стран и народов, которая время от времени делала крутой разворот и начинала идти в прямо противоположном направлении. Софи заметила, что эти повороты происходили не так, уж, и неожиданно, а примерно раз в четверть века.

Именно столько – четверть века или около того – прошло между вступлением на английский престол короля Карла Первого (1625) и его казнью (1639), после которой родная для Софи Британия погрузилась в смуту, позже названную Английской революцией. Когда же, желая положить ей конец, парламент призвал на трон нового короля Якова – он правил страной также ровно двадцать пять лет (1660—1685). Столько же – четверть века – прошло во между штурмом Бастилии и восстановлением династии Бурбонов (1789—1814), началом Первой и Второй Мировой войны (1914—1939). Четверть века продолжались в России реформы Петра Великого (1700—1725) и Александра Второго (1856—1881). Столько же находились во главе своих партий Адольф Гитлер (1920—1945) и Иосиф Сталин (1928 – 1953), во Франции продолжалась «эпоха Шарля де Голля» (1943—1969), а в России – Владимира Путина (1999—2024). Четверть века прошла между созданием Евросоюза и выходом из него Британии (1992—2017), после чего Европу лихорадило еще 75 лет. Пока в 2091 году на Берлинском саммите глав европейских государств не было принято решение вернуться к наиболее эффективной модели государственного устройства – Империи, которая помогла европейским территориям быстрее других восстановить могущество, подорванное Третьей Мировой войной.

– А ведь 75 лет – это трижды по четверть века! – заметила Софи. – Стоит ли удивляться, что первое выступление повстанцев против Империи произошло также четверть века спустя в мае 2116 года? Лично для меня в этом нет ничего удивительного. Впрочем, как и в том, что…

– Простите, мадемуазель Персон! – прервал выступление председатель комиссии. – Но это чистой воды метафизика!

В аудитории стало тихо. Настолько, что было слышно, как ветер перелистывает страницы учебников и конспектов. Софи, до этого почти уверенная в успехе, смутилась и замолчала.

Между тем, доктор Рескиер перешёл в наступление:

– По Вашему, получается, что судьбами людей вершит некая высшая сила. Да, что людей? Целых народов! Словно какой-то великан, стоя на берегу океана, раз в четверть века бросает в воду горы, волной от которых с лица земли смывает целые страны и империи. Кто этот великан, госпожа Персон? Бог?

Софи опустила глаза.

– Возможно, если бы я была верующей, ответила бы именно так. – По аудитории прокатился легкий гул удивления. – Но пока у меня есть другой ответ.

– И какой? – с вызовом произнес Рескиер, словно перед ним стояла не девушка, а давний и непримиримый оппонент.

– Полагаю, что этот «великан» … – Софи помедлила, подбирая слова, которые помогли бы выразить мысль наиболее точно, – … этот великан – мы сами, люди, человечество.

– Как прикажете Вас понимать? – Рескиер был явно заинтригован.

По тому, как оживились члены комиссии, было видно, что жаром дискуссии, в последнее время столь редкой в этих стенах, был охвачен не только ее председатель.

– Возможно, причина в том… – начала девушка.

– Вот именно, «возможно»! – Рескиер уже не мог скрыть своего раздражения. – На этот раз Вы выразились более корректно. Впрочем, продолжайте.

Но Софи уже и сама не думала отступать.

– Думаю, причина в том, что раз в двадцать пять лет в жизнь страны вступает новое поколение людей. Назовем их «детьми». И, если по отношению к поколению «отцов» они настроены критически, а в современном обществе, где уже давно главенствует научный, критический метод, это именно так…

– Допустим, – согласился Рескиер.

– То и всё, что было сделано «отцами», – Софи обвела взглядом аудиторию, которая ловила каждое её слово, – «дети» также воспринимают критически и отвергают. Сначала подсознательно и робко, а затем, когда новое поколение входит в силу, то и на деле. Причем, чем крепче «отцы» держатся за своё, тем сильнее, решительнее и беспощаднее «дети» отрицают всё, что с ними связано. До крови, революций и репрессий, гражданской и мировой войны.

По аудитории прокатилась волна приглушенного шепота. Какое-то время Рескиер молчал. Какая-то мадемуазель, вчерашняя студентка дерзала учить его, профессора Рескиера, понимаю истории и самой жизни! Это было возмутительно и требовало немедленного ответа. Даже не ответа, а удара. Прямо в сердце! Однако нужные слова пришли не сразу.

– По Вашему получается, что мы – да, что мы! все люди! – всю жизнь обречены бегать по кругу? Метаться, как звери в клетке, из одной стороны в другую. Раз в четверть века. Туда и обратно, и снова туда и обратно. – Рескиер сделал по аудитории несколько порывистых шагов. – Как же это преодолеть? Какое лекарство, мадемуазель, Вы пропишите человечеству?

По аудитории разлетелся язвительный смех, и Софи на мгновение показалось, что защита провалена. Как вдруг неожиданно с последних рядов прозвучал чей-то голос:

– Лекарство прописано уже очень давно. – Голос сделал паузу и, когда шум в аудитории стих, продолжил. – Это любовь! Надо стараться не отрицать, а любить. В том числе тех, кто жил до тебя. Поэтому и сказано, чтобы человек своих родителей не осуждал, а почитал. И поколениям следует поступать также. Но кто сегодня помнит об этом?

– Простите! С кем имею честь? – председатель комиссии привстал с места, чтобы лучше разглядеть незнакомца, дерзнувшего выступить без предварительного согласования.

В конце аудитории, там, где стояли студенты, которым не хватило места в зале, доктор Рескиер заметил человека, выделявшегося не только возрастом – ему было за пятьдесят, но и внешним видом. Несмотря на седину в волосах, незнакомец выглядел необычайно молодо и был одет в крупной вязки свитер, совершенно неуместный в этот жаркий летний день. «Интересно, кто его пригласил?» – подумал Рескиер, а вслух повторил: