Моя Дилор - Мурад Тиллаев

— ………….! В господа бога!

Один из рабочих открывает рот, собираясь что-то сказать. Все умолкают, глядя на него в сладком ужасе: ну-ка, развернись, душа, выскажи свое рабочее мнение! Директор даже зажмуривается.

Рабочий говорит:

— Будь другом, Юсуф, подхвати, пожалуйста, с той стороны. Юсуф отвечает:

— Не беспокойся, Степаныч, держу его, голубчика! Ну-ка, на меня чуть-чуть. Вот так, отлично. Спасибо, хорошо. Раз-два! Взяли!

. . . . . . . . . .

А это у меня обычное многоточие, паузу обозначает.

Я — ПРОТИВ!

Я против праздника 8 Марта. Это, по-моему, самый лицемерный и ханжеский день.

Ну, посудите сами: 8 Марта мы уверяем всех женщин, что любим их и ценим, а на следующий же день, девятого, об этом забываем. Нагружаем наших дорогих и бесценных авоськами, пеленками и кастрюлями.

Вроде бы поавралили, годовой план по любви выполнили, ну и ладно…

Да и не могу я всех женщин любить. Я же не Дон Жуан, мне за глаза хватит штук пять-шесть.

А бывают такие особы, которых и один день-то в году любить невозможно. Зачем далеко ходить — возьмите мою соседку Нилюфар с ее змеиным языком. Ее на необитаемый остров сослать надо, а вы говорите — любить!

Потом — смотрю на красоток, что вечером порхают возле отеля «Узбекистан». Может, кто-то и согласен их любить, только не я. Даже восьмого марта. Восьмое марта пройдет, а СПИД останется…

Еще один аспект: коли уж праздновать, так и тосты произносить надо, верно же? То есть выпивать. Что не стыкуется с нашей всенародной антиалкогольной линией.

Да и все ли женщины прекрасны, все ли достойны любви? Внешне и внутренне. Та же Нилюфар: язык как у змеи, а формы как у бегемота. Килограммов двести потянет. Ну что это такое?

Моя Айгуль не такая. Она очень следит за собой, ест чуть-чуть, чтобы не испортить фигуру. Аэробикой занимается.

Я даже как-то, расчувствовавшись, поблагодарил ее.

— Спасибо тебе, — говорю, — Айгуль, козочка моя. Вижу я, как ты бережешь свою стройную фигурку. Ты мой кипарис, моя чинара, мой тополек пирамидальный. Ведь это ты для меня стараешься, чтобы я тебя не разлюбил?

Айгуль отвечает:

— Ну, конечно, милый. Ведь если я располнею, то мне уже не носить мои две пары импортных джинсов, да четыре летних платья, да три осенних. Да пальто. Разве ты в силах мне весь мой гардероб обновить?

— Не в силах, — признаюсь я. — Тем более спасибо тебе, ласточка моя.

Так что давайте любить женщин избирательно, но всегда. Всегда, но без шумовых эффектов.

ЛЕВ

В обычном грязноватом магазине «Овощи — фрукты», в самой середине зала, окруженный сетчатыми контейнерами с золотым луком и рыжей морковью, сидел лев. Настоящий живой лев, хотя магазин находился вовсе не в Кении или Эфиопии, а в обычном нашем районном городке.

В этот день выбросили бананы. Банановые любители живо объединились в толстую неспокойную очередь. Очередь ползла, огибая контейнеры и льва. Лев сидел тихо и спокойно, изредка помаргивая желтыми глазами и мотая гривастой башкой. Люди, поглядывая на льва, ощущали внутреннее беспокойство и дискомфорт, но молчали, пока дородная немолодая брюнетка не взорвалась:

— Теснотища, духотища, а тут еще и лев! Его что — с бананами вместе закупили? Ну, порядочки! Лучше бы кассу вторую открыли!

Очередь одобряюще заворчала. Действительно, нужно вторую кассу, а не льва.

— Сумку поставить места не найдешь! — откликнулась дама в светозащитных заграничных очках. — Жара, прямо плавишься. А тут и правда-лев!

Очередь воинственно загудела. В зал впорхнула Дилором Тешабаева, заместитель директора, сверкнула бриллиантовыми многокаратными серьгами, нахмурилась.

— Девочки! Чей лев?

Продавщицы — Кумыш и Марина — как сговорившись молча пожали плечами. Кто его знает, чей лев. Им было не до разговоров — надо было потрафить яростной очереди, решая нерешимую задачу — как обеспечить всех желтыми бананами, но и сбагрив при этом зеленые, с тем, однако, чтобы для себя и многочисленных знакомых придержать самые спелые и крупные.

— Может, он с вечерней смены остался? Кто вчера дежурил? — допытывалась Тешабаева.

— Шукур дежурил, — откликнулась Марина. — Только откуда у него лев? У него только кошка живет, да и та черная, с белой грудкой.

— Распустились до черт знает чего! — веско сказал отставной полковник в вельветовом пальто. — Дожили! Сегодня в магазин льва приведут, завтра попугаев какаду запустят, а послезавтра ценники подменят. И ничего. И как с гуся вода. И это называется — внедрили рабочий контроль. А подать мне жалобную книгу!

— Да возьмите, — дружелюбно сказала Тешабаева. — Вон лежит, на специальной полочке. И ручка к ней привязана, пишите на здоровье. Только правду пишите. Ценники мы не подменяли, попугаев не держим, а чей лев — пока не выяснили. Может, он ваш или вон той бабушки с рюкзаком.

— Чего-чего? — заволновалась бабушка с рюкзаком.

— Я ничего, бабушка, извините, — сказала Тешабаева. — Я к примеру только.

— Вы за состояние магазина отвечаете! — гаркнул полковник, играя желваками на плохо выбритых скулах. — Вы за всю эту редьку и морковку отвечаете, что у вас в зале. А значит, и за льва! Не вы ли сами его и привели, чтобы создать сумятицу и отвлекать внимание покупателей от весов?

Опытная Тешабаева проглотила оскорбление, зная, что возражения обойдутся себе дороже. Лев тем временем вздохнул и лег на бок, разметая хвостом разбросанную по полу морковную ботву. Очереди это не понравилось.

— Разлегся! — закричали. — Прямо хоть ходи по нему! А если он откусит чего-нибудь? Правильно, пишите, товарищ, прокурор разберется.

Тешабаева потерла виски, подумала. Потом быстро втиснулась в пустующее кассовое гнездо.

Полковник, оказавшийся первым у новой кассы, тут же забыл про льва и жалобную книгу, спрятал желваки.

— Другое дело! — сказал он, вытаскивая одутловатый бумажник. — Пятнадцать кило бананов. Или нет, шестнадцать.

Тешабаева безропотно выбила шестнадцать, сдачу отсчитала аккуратно.

Очередь успокоилась и отвлеклась от льва. Через него переступали, на него временно ставили авоськи с бананами.

Без десяти девять, когда обслуга магазина заметно занервничала— время закрываться! — в магазин вошел шестилетний Абдумалик с мамой.

Увидев льва, Абдумалик, не задумываясь, кинулся на него и зарылся лицом в пушистую гриву.

— Бананы, Абдумалик! — воскликнула мама. — Хочешь?

— Лев! — вдохновенно сказал Абдумалик, обнимая толстую печальную шею льва.

— Он грязный, наверное, бяка! — сказала мама. — Отойди от него, дай руку. Ну! Абдумалик!

— Лев же! — повторил мальчик, умоляюще глядя на маму.

— Все,