Ты здесь не чужой - Адам Хэзлетт

Фрэнк заглушил мотор, посмотрел, как облачко пыли за его машиной поднимается к ветвям дубов, затеняющих боковую стену дома. Больше деревьев не видно, голая прерия расстилается на много миль во всех направлениях. Опустил кисти на руль, уперся в них подбородком, мучаясь от похмелья. Голова гудела, слизистая распухла.

Он уехал за две тысячи миль от родных и друзей, работать в провинциальной больнице, отчасти и потому, что Национальная служба здравоохранения посулила выплатить кредит на обучение в медицинском институте в обмен на три года работы в местности, где не хватает медицинского обслуживания. Вчера вечером, после работы, Фрэнка поджидало дома письмо: Конгресс урезал финансирование программы, ему предстоит самостоятельно выплачивать заем из весьма скудного жалованья. Год проработал, и его бросили на произвол судьбы. Впервые в жизни обнаружилась неопределенность. Из колледжа в медицинский институт, потом в ординатуру и наконец на эту работу — все заранее планировалось, заранее подавались документы. Теперь Фрэнк не знал даже, сможет ли остаться здесь. Он напился вдрызг — бутылка скотча, присланная другом с Востока на день рождения, оказалась кстати. И сегодня совсем ни к чему было ехать два с половиной часа до самого Ивинг-Фоллза для беседы с женщиной, которая вот уже год отказывается являться на прием и заказывает лекарства по телефону.

Последнюю неделю над всем штатом висела почти сорокоградусная жара, и сегодняшний день не стал исключением. С каждым шагом новые облачка пыли взметались в воздух. Пока он поднялся по ступенькам веранды, воротничок размок от пота.

На стук в дверь никто не ответил. Фрэнк выждал с минуту, затем предпринял новую попытку. Тени, сгустившиеся в передней комнате, отражались в окнах, и он сумел разглядеть лишь деревянный пол да цветочный узор на спинке дивана. Обернувшись, Фрэнк бросил взгляд во двор и увидел у дорожки девочку. Она возникла будто ниоткуда. Судя по росту, лет восьми или девяти, но крепко сжатый рот и прищуренные глаза явно принадлежали кому-то постарше.

— Эй, послушай! -Едва он заговорил, девочка быстро пошла прочь, к деревьям. — Эй! — прокричал Фрэнк вслед. — Родители дома?

— Она у нас молчунья, — послышался голос у него за спиной. Обернувшись к двери, Фрэнк увидел перед собой мужчину средних лет в трикотажной рубашке и рабочих штанах. Круглое лицо густо покрывали паутинки ангиом, характерные для пациентов с больной печенью «звездочки» расширенных сосудов. Гепатит С, прикинул Фрэнк, или последняя стадия алкоголизма. Мужчина затянулся сигаретой, зажав фильтр между большим и указательным пальцами, облачко дыма поплыло над верандой, щекоча ноздри Фрэнку.

— Значит, вас прислали из больницы, — равнодушно уточнил хозяин. Подался вперед, прищурился. — Молоды малость для доктора, а?

Фрэнк только это и слышал со всех сторон. Старухи неизменно спрашивали, когда придет «сам доктор». Неплохое начало для доверительной беседы, но нынче он был не в том настроении.

— Я приехал осмотреть миссис Букхольдт, — заявил он. — Полагаю, она дома.

Мужчина глянул в сторону полей — туда, где в горячем и густом, точно бензиновые выхлопы, воздухе таял горизонт. Испытующий взгляд померк, вместо него на лице проступила рассеянность, словно мужчина пытался что-то припомнить и внезапно утратил интерес к разговору.

— Да, — проговорил он, будто к самому себе обращаясь. — Она в доме.

Спустился с крыльца, прошел мимо Фрэнка и удалился в глубь двора.

— Миссис Букхольдт? — окликнул Фрэнк, войдя со света в темный холл и на мгновение ослепнув.

— Сейчас спущусь, — откликнулась она откуда-то сверху.

Впереди открывалась дверь в кухню — гепард гнался за газелью, звук телевизора был приглушен. На фоне нижнего края экрана Фрэнк различил затылок мальчика; все остальное скрывали кухонные шкафчики. В доме пахло старыми конфетами и синтетическими приправами чипсов «со вкусом сыра».

В гостиной вдоль одной стены стоял книжный шкаф, напротив висела картина, скудное освещение не позволяло толком ее разглядеть. Два широких восточных ковра покрывали пол. Пристроив кейс в ободранное кожаное кресло, Фрэнк достал медицинскую карту миссис Букхольдт. Следовало прочесть ее еще с утра, кабы не похмелье.

В состоянии опьянения он — нечего сказать, умно придумал! — позвонил бывшей подруге и коллеге, за которой начал ухаживать ближе к концу ординатуры. Они встречались полгода — самый продолжительный роман за тридцать два года его жизни. Если бы Фрэнк не наблюдал множество пациентов с еще более нескладной личной жизнью, чем у него самого, он бы счел себя уродом. Когда его направили на эту работу, Анна несколько раз прилетала к нему из Бостона. Он внушал себе, что вот-вот попросит ее руки.

— Рада слышать, что ты все еще пытаешься спасти мир! — фыркнула она (Фрэнк уже сожалел, что вообще рот раскрыл). Ей было известно, что работу эту Фрэнк выбрал в надежде, что здесь, на свободе, будет вести практику так, как считает нужным, — то есть гораздо больше времени уделять беседе с пациентами. Это желание превращало его в профессиональном отношении почти в ренегата: их учили рассматривать психиатрические проблемы с биологической точки зрения, и Анна никогда не ставила под сомнение такой подход. Они спорили и спорили, и всегда под конец спора она обзывала Фрэнка романтиком — он-де цепляется за устаревший миф о необходимости общения. Ее слова ничего не меняли: инстинкт подсказывал Фрэнку, как важно уделять подопечным больше времени. Рецептом никого не вылечишь. Он знал, что пациенты нуждаются в человеке, который поймет и признает их мучения, он знал также, что в этом и заключается его талант, здесь он превосходит многих коллег.

В медицинской школе все шутили насчет того, как и когда приходит отупение: четыре месяца препарировать труп мужчины, кромсать ткани лица и глаз, семь часов участвовать в полостной операции на груди, а пациентка умирает прямо на столе — подробности менялись, но, так или иначе, люди привыкали. А потом ординатура: шизофреники, заходящиеся в приступах психоза, наркоманы, люди, страдающие маниакальными расстройствами, избитые дети. Фрэнк тоже пошучивал, но даже на его слух шуточки звучали странно. Он лишь пытался продемонстрировать, будто приспособился не хуже прочих. На самом деле он по-прежнему словно губка впитывал в себя боль каждого собеседника. В глубине души он воспринимал это как акт веры. Фрэнк никогда не был набожен, и способность сочувствовать заменила ему религию.

Он пролистал отчет терапевта в карте миссис Букхольдт и, стараясь не замечать усиливавшуюся мигрень, перешел к записи психиатра: женщина сорока четырех лет, сведения о серьезных психических заболеваниях в семье отсутствуют, первый приступ депрессии после смерти старшего сына, четыре года назад, двое младших детей, мальчик и девочка. Глянув на поля карты, где дублировались предписания, Фрэнк убедился, что лечили пациентку спустя рукава: небольшой курс антидепрессантов (скорее всего, так и не доведенный до конца), а потом только «бензо» — седативные средства, выписывавшиеся по мере необходимости. Сеансы психотерапии не проводились. Джордж Питфорд, его предшественник на посту местного психиатра, и не подумал бы проехать пять часов в два конца ради консультации, знай себе выписывал повторные рецепты. Внизу страницы он нацарапал загадочную приписку: «Вероятный фактор — травма».

— Прошу прощения, что не открыла вам дверь, — приветствовала врача миссис Букхольдт, выходя в гостиную. Руки в карманах. Привлекательная женщина, изящная, ростом несколько выше мужа и гораздо здоровее, хотя выглядит старше своих сорока четырех. Строгие черные брюки слегка выцвели, белая шелковая блуза, на шее серебряное ожерелье. Он-то ожидал увидеть ушедшую в себя, утратившую контакт с жизнью пациентку, но женщина словно не принадлежала этому месту, этому дому посреди пустыни.

Она закрыла дверь в кухню, повернула ключ в замке и подошла к врачу.

— Жаль, что вам пришлось ехать так далеко, — извинилась она. — Да еще по такой жаре. Хотите что-нибудь выпить? Воды, лимонаду?

— Пока не надо, — отказался он. — Спасибо.

Она села на диван, он опустился в кожаное кресло.

— Я приехал сюда, поскольку директор клиники решил, что мне нужно лично вас проведать. Он сказал, вам не удалось выбраться к врачу в прошлый раз. И в позапрошлый тоже.

Взгляд ее скользнул куда-то выше его плеча.

— Я так понимаю, детей у вас нет, — произнесла она.

Пациенты часто задавали Фрэнку личные вопросы. Но не в самом начале беседы.

— Наверное, будет лучше сперва обсудить ваше самочувствие. Клоназепам помогает от тревожности. Вы испытывали в последнее время повышенную тревожность?

На мгновение она опустила взгляд и встретилась глазами с Фрэнком. Красивое лицо, щеки слегка запали, притягательные — зеленые глаза и крепкая, почти мужская челюсть, черные волосы зачесаны назад с высокого лба. Редко встречаются пациентки с таким самообладанием. Женщины, попадавшие в клинику, как правило, имели притупленные реакции — жертвы избиений или запущенных болезней.