Комемадре - Роке Ларраки

мяса прямо с вертела. Затем рассказывает, как вместе с пожарными разгребал обгоревшие доски и завалы. Он обнаружил трех немецких хористок, у одной в кармане был перламутровый портсигар. Он все еще у Ледесмы.

Хихена опирается рукой на раскаленную решетку. Затем демонстрирует нам ладонь, которую пересекают три идеально ровных красных полосы. Он утверждает, что тело горит не произвольно, жар можно контролировать, удерживать в определенных границах.

Мистер Алломби указывает мне вилкой на тебя, Менендес. И бормочет вполголоса: «Эта женщина, я люблю».

Журнал «Лица и маски».

Буэнос-Айрес, 20 июля 1907 г.

«Лечебница „Темперли“ Специализированное учреждение для лечения рака и заболеваний крови.

Если вы хотите навсегда излечиться от рака, используйте противораковую сыворотку профессора Эдинбургского университета (Англия) доктора Берда. Эта противораковая сыворотка применяется в крупнейших клиниках Европы, США и в лечебнице „Темперли“ и дает поразительные результаты.

Лечебница „Темперли“ является единственным учреждением, получившим от доктора Берда право на использование его метода лечения на территории Аргентинской Республики.

Приходите на бесплатную консультацию с 10 до 12 утра по адресу: железнодорожная станция Темперли, лечебница „Темперли“. Вы также можете запросить дополнительную информацию по адресу: Буэнос-Айрес, ул. Боливара, 332, с 13 до 15 часов».

2

Мистер Алломби попытается вскружить тебе голову своей рыжей шевелюрой и тем, что он хозяин лечебницы. Надеюсь, ты окажешься такой, как я надеюсь. Когда он подойдет и начнет говорить с тобой сквозь зубы, я хочу, чтобы ты возмущенно вздернула подбородок и взглянула на него так, словно он предлагает тебе место бандерши в борделе. Верю, что именно такты и поступишь.

Спешка недостойна настоящего мужчины? Хочется думать, тебе нужен настоящий мужчина.

Мы публикуем наше лживое объявление во всех популярных журналах страны. Важные сеньоры читают его у себя дома. Затем кладут журнал на ночной столик. Через неделю он достается домработницам. Видение их мира всегда формируется с недельным опозданием. Они читают объявление и понимают, что в нем нет ни слова правды, но их надежды не столь абстрактны, как у их господ. Они рассказывают о сыворотке кому-то из больных раком родственников. Те отправляются в лечебницу «Темперли», чтобы разузнать об антираковой сыворотке доктора Берда из Эдинбургского университета в Англии. Вот только Эдинбург находится в Шотландии: мистер Алломби намеренно допустил ошибку, чтобы отсеять знающих и въедливых пациентов. Ледесма утверждает, что малообразованные люди не смогут исковеркать свои посмертные речи выспренним словоблудием. Вот так прямо и говорит.

Неизлечимые больные смотрят на нас, словно мы обращены к ним спиной. Некоторые очень тихо произносят: «Я сделаю все, что будет нужно».

В коридорах лечебницы впервые становится тесно. Мы ходим взад и вперед, углубившись в бумаги, и, не глядя на пациентов, громко обсуждаем истории болезни, придумывая на ходу неологизмы и термины на латыни. Люди расступаются в стороны и стараются стать как можно незаметнее. Все койки заняты. В каждой вене по катетеру. По капельницам струится безвредная освобождающая сыворотка.

На этом первом этапе наша задача заключается в том, чтобы больные прониклись доверием к персоналу лечебницы. На втором этапе лечение начнет «давать сбой», иллюзии пациентов постепенно развеются. Пациенты узнают, что оказались в очень небольшой группе (двенадцать процентов), в которой сыворотка не работает. Затем на сцену снова выходим мы и, исполненные значимости момента, предлагаем им принести пользу после смерти, отдать себя в дар науке. Но главное предложение последует позже. Пока что головы остаются на своих местах.

Сильвия ждет меня у ванной, помешивая лед рукой. Со временем она привыкла к холоду. Но это неправильно. Для ледяной ванны нужно обострение или подтвержденное бредовое состояние. Мы не должны позволять ей привыкать ни к сумасшествию, ни ко льду.

— Ты думаешь о нем?

— О ком, доктор?

— Об этом человеке. Который сказал, что любит тебя.

— Ни к чему это.

— Ты уже забыла его?

— Почему вы спрашиваете?

— Сегодня льда не будет. Надевай халат. Пойдем погуляем в парке.

Ощущение новизны от неожиданной прогулки заставляет Сильвию думать, что это очередная лечебная процедура. Ведь вот уже четыре месяца она не покидает палаты. Но идти со мной под руку отказывается.

В коридоре повсюду рак с именем и фамилией. Новые лица, которые требуют вашего внимания без остатка. Сильвия здоровается со всеми подряд: такая щепетильная вежливость характерна для многих душевнобольных. Выйдя за дверь, она останавливается, ослепленная солнцем. Здесь мне удается взять ее за руку. Я хочу, чтобы она шла побыстрее.

— Расскажи мне немного об этом человеке. Как он дал тебе понять, что ты ему интересна?

— Мне пришлось сделать первый шаг самой. Он так хотел.

— Ты поступила некрасиво, Сильвия.

— А вы, что бы вы сделали на моем месте, доктор?

— Ты слишком много болтаешь. Разве не видишь, ты вся в мошках?

Она соглашается. У нее зудит лицо. Она замолкает, широко раскрыв глаза. Откидывает голову назад. Чья-то рука возвращает ее в прежнее положение.

— Что вам угодно, Папини?

— Доброе утро.

В другой руке у него его измерительный инструмент. Он раскрывает его и обхватывает им голову Сильвии, та не сопротивляется. Европеоидная раса, симметричные черты лица, надбровная дуга не определяется. Сильвия не подпадает под определение атавистического человека.

— Ты пользуешься биде в туалете? — спрашивает Папини.

— Нет, — отвечает Сильвия.

Папини многозначительно смотрит на меня.

Я спускаюсь по забитой людьми лестнице. Невольно наступаю на ногу пациенту. Он просит у меня прощения. Почему они ждут здесь, а не у входа?

— Там слишком холодно, доктор, — поясняет медсестра.

Спустившись еще на ступеньку, все та же медсестра громко сообщает — что-то горит.

Мы пока не знаем, что именно. Скорее всего, это не в лечебнице, так как здесь нет ни криков, ни беготни. Выйдя в парк, видим, что горит домик садовника. Сам садовник стоит рядом, молча наблюдая за пожаром вместе со всеми.

Не знаю, так ли выглядит опустошающее пламя, но огонь окутывает дерево зыбким ореолом, и смотрится это очень красиво. От ближнего дерева приятно пахнет жженой листвой. Больше ничего не происходит. Я поворачиваюсь и возвращаюсь в пустое приемное отделение. Там, спиной ко мне, Менендес листает какие-то бумаги.

Я ставлю ступни в одну линию с ее ногами. Подойти сейчас или еще немного повременить? Подожду. Шнурок моего ботинка выстреливает через холл, оплетает ее туфлю, поднимается вверх по халату, огибает одну за другой пуговицы и тончайшим узлом завязывается у нее на шее. Одно резкое движение ногой — и у нее отлетят все пуговицы.

— Менендес,