Комемадре - Роке Ларраки
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Врачи все прибывают. Мы начинаем задевать друг друга животами, цепляться пуговицами, наши усы электризуются и встают. Мы готовы и дальше как бы невзначай тереться друг о друга, чтобы скрасить ожидание, но внезапное появление мистера Алломби, человека, от которого зависит наше жалованье, заставляет нас нервничать. Он редкий гость в лечебнице. Значит, собрание важнее, чем нам казалось. Мы начинаем перебирать свои грешки и смазывать маслом кол для самого провинившегося.
Кто-то здоровается с ним по-английски. Произношение — отвратительное. Опасаясь испортить ауру мистера Алломби, мы втягиваем животы и сбиваемся еще плотнее. Неслаженность наших действий приводит к тому, что один из отстающих спотыкается о чью-то ногу и падает на дверь кабинета. Та распахивается.
Мы видим Ледесму, стоящего на четвереньках под столом. Некоторые из нас, включая меня, благоразумно решают, что ползать на четвереньках на вокзале, конечно, достойно порицания, но делать это в своем кабинете в гордом одиночестве совсем не зазорно. Другие, напротив, задумываются, а не прилепить ли ему какую кличку, да и стоит ли вообще теперь выполнять его распоряжения и не потребовать ли его отставки за неподобающее поведение. Отсутствие единства вызывает в нас некий дискомфорт. Мы стоим, затаив дыхание, и ждем, когда Ледесма осознает, что произошло. Он поворачивает голову и смотрит на нас.
— Еще не тот час, — говорит мистер Алломби и закрывает дверь.
Ледесма и мистер Алломби сидят за письменным столом. Самые убогие жмутся поближе к этому центру власти, угодливо склоняясь к сидящим в надежде на их защиту и поддержку. Мы, самые уверенные в себе, сидим в отдалении в свободной позе, гордо выпятив живот.
— Вам удалось поймать ее, Менендес? — громко спрашивает Ледесма.
Менендес входит в кабинет с крякающей уткой в руках. Эффектное появление. Многие из моих коллег впервые удостаивают ее долгим взглядом. Приказ директора вынуждает ее овеществиться.
— Поставьте ее на этот столик, — говорит Ледесма.
Утка поскальзывается на стеклянной поверхности стола. Но стоит ей вернуть равновесие, как она приобретает характерный для этой птицы невозмутимый вид. Рядом с ней стоит деревянный ящичек среднего размера. Верхняя его крышка составлена из двух половинок. По центру крышки расположено большое круглое отверстие, вокруг которого на латыни написано «ergo». Под крышкой находится горизонтальный нож, который может смещаться вперед с силой и скоростью выпущенного из баллисты снаряда. По бокам под рельефными изображениями бюстов Людовика XVI и Марии-Антуанетты написано «cogito» и «sum» соответственно. Слова и изображения образуют некую аллегорию, нарушающую красоту ансамбля.
— Бедная наша декартова утка, — произносит Ледесма, улыбаясь.
Он помещает птицу в гильотину через специальную дверцу в задней части ящичка и просовывает голову утки в отверстие. Затем без лишних слов приводит устройство в действие. Нож выстреливает с такой скоростью, что не пролито ни капли крови. Голова декартовой утки остается на «ergo». Складывается впечатление, что птица ничего не почувствовала. Она смотрит на нас. Или думает о своем утином. Это продолжается несколько секунд, причем утка периодически покрякивает. Затем наконец глаза ее закрываются, и она завершает свой жизненный путь.
Мне не видно, следит ли Менендес за происходящим или предпочитает смотреть в другую сторону. Но, как бы то ни было, именно она убирает тушку, завернув ее в чистый платок, и выносит из кабинета.
— Запеките ее посочнее, пожалуйста, — роняет вслед Ледесма.
Мы ждем объяснений.
— Это пример, — поясняет он.
— В каком смысле? Так будет с каждым, кто станет пускать утку? Вы намереваетесь урезать штат? Головы полетят?
— Нет, Папини, — отвечает ему Ледесма. — Суть этой многообещающей и необычной, как вы, надеюсь, заметили, прелюдии отражена вот в этих бумагах, с которыми я вас сейчас ознакомлю.
«До изобретения гильотины смертная казнь представляла собой уличный спектакль со стандартным набором персонажей: палачом, приговоренным и чернью. Неизменность финала не умаляла зрелищности представления, его катарсичности и поучительности.
Изобретение гильотины превратило смертную казнь в бездушное механическое действо. Роль палача свелась к минимуму: он стал оператором машины. Строгая функциональность нового метода не оставила места для стиля.
При этом палачи не отказались от своего традиционного ритуального жеста и продолжили поднимать голову казненного после обезглавливания, чтобы показать ее черни.
А) Таким образом палач демонстрирует неоспоримое доказательство хорошо выполненной работы, не столько из личного тщеславия, сколько чтобы подтвердить результат и получить вознаграждение.
Б) Чернь обожает простые и категоричные утверждения. Голова служит в качестве обязательной для всеобщего удовлетворения финальной точки. Палач как афорист.
Казалось бы, пункты „А“ и „Б“ исчерпывают все возможные объяснения этого действа. Но палач знает алфавит смерти от начала и до конца. Начиная от „В“ и далее следуют причины более интимного характера, за которыми скрывается услуга или, если угодно, уступка по отношению к жертве. В них проявляет себя потаенное бунтарство палача.
Люди, далекие от этого ремесла, не ведают, что голова, отделенная от туловища, сохраняет сознание и свой функционал в течение девяти секунд. Поднимая голову, палач дарит жертве возможность бросить последний короткий взгляд на этот мир. Своим поступком он не только идет наперекор самой идее наказания, но и превращает толпу в зрелище.
Для того, чтобы обезглавленный оставался в сознании, необходимо выполнить ряд условий.
А) Ему нужно бодрствовать в момент обезглавливания. Выполнение условия „А“ напрямую зависит от храбрости казнимого.
Б) Он должен быть обращен лицом к лезвию ножа, иными словами к небу. Это чисто практическая рекомендация, никоим образом не связанная с верой: те, кто принимает нож затылком, теряют сознание при ударе.
В) Место отсечения. У мужчин оно должно располагаться прямо под адамовым яблоком, у женщин — чуть выше надключичной впадины. Следует избегать косого реза.
Г) Желательно наличие разгоряченной публики, чтобы раздражать органы чувств обезглавливаемого.
Эти и другие, более тонкие нюансы (так, если речь идет о женщине, ее следует отвернуть от толпы) передаются от одного поколения палачей к другому в процессе обучения мастерству. Секрет этот греет их душу и переходит от отцов к детям вместе с черным плащом».
Сцена с уткой и услышанное после повергают нас в молчание. Ледесма поясняет, что речь идет об исследовании, проведенном во Франции выдающимся судмедэкспертом. Его текст переведен на испанский с английского перевода, в свою очередь выполненного с французского лично мистером Алломби. Менендес раздает нам отпечатанные на машинке копии текста, на полях каждой копии стоит имя одного из нас. Мое указано
