Освобождение - Нина Ивановна Каверина

Детство

В океане житейском

Виноградная гроздь

наливается соком душистым.

Сколько ягод сплелось,

не желают поврозь,

потеснились бочком золотистым.

Вот крыжовника куст.

В тьме колючей плетеная чаша.

Дом овсянки не пуст,

голосит желтоуст

хор птенцов, как ребятушек наших.

Мельтешат по земле,

на просторах её бесконечных,

незнакомые мне

точки света во мгле —

миллионы существ человечьих.

Как средь них весело!

Жизнь кипит, ты в летящем потоке.

Но в час горя — тепло,

в день ненастный — светло

от родных! Чуешь счастья истоки?

Тот обычай простой

стайкой плыть в океане житейском —

он зовётся семьёй,

дар великий земной,

дар природы. Прими и согрейся!

Дорогие имена

Я сижу над водою

средь высокой травы.

Мотыльки надо мною

вкруг лица, головы.

И мне стало казаться:

то не бабочек лёт,

чуть касаясь, роятся

ИМЕНА — звон идёт!

Много лет они рядом,

наши, только мои.

То трещат, как цикады,

то затихнут вдали.

Новый как-то прибился.

Дима, Дмитрий. Ну что ж!

Наяву. Не приснился.

Как и имя, хорош.

Никогда не исчезнут,

до последних минут.

Светят, лепятся тесно

и своих узнают.

Марья, Анна, Иван… —

чуть развею туман.

Вера, с ней Михаил —

каждый дорог и мил.

* * *

В именах мотыльковых

незнакомец идёт.

Рой кружится, раскован.

Чей-то длится полёт.

Разговор с отцом

Я тебя нередко вижу в предрассветном сне:

в чёрной кепке и пальто подошёл ко мне.

От лица ловлю печали и покоя свет.

Всё живое, всё родное много, много лет.

Моим бедам сострадал ты молча, про себя.

Принимал как драгоценность все заботы дня.

Помню, пишешь и читаешь за столом в тиши.

Что-то важное решаешь для своей души.

Никого не обвинял ты на краю судьбы,

что несла мятеж и войны, «Выжить бы!» — мольбы.

Знаю, чувствую, сложился в камнепаде дней

человек большой, подспорье для мечты моей

провести пред чистым взором жизнь свою, детей,

выбраться из пут невзгоды, из её сетей.

«Время трудное» винить?

Иль стараться жить?

Красота ты моя в доме

Заглянул к нам дядя Гриша в Рождество.

Первой маме поклонился. Так светло

улыбнулся и гостинец свой достал.

— Будь здорова, — молвил тихо, — лет до ста,

красота ты моя в доме, красота!

Мама Аня была женщиной простой

и уставшей, не блистала красотой.

Но все приняли заветные слова.

Да, права оценка дядюшки, права!

И с любовью посмотрели на неё:

светит так, что мы молчим, не узнаем.

Посумерничаем?

В деревеньке под Москвою

две девчушки — я и Таня.

Далеко завод с трубою,

с нами рядом баба Маня.

Стужа зимнею порою

заметелит окна снегом,

дом набьёт тяжёлой тьмою.

Лишь у тёплой печки нега.

В темноте сидеть так лихо,

стали ссориться, скучая.

Печь наладив, баба тихо:

— Может, посумерничаем?

Рады. На лежанку кучкой

сели.

— Сказку пострашней!

— Расскажу-ка я вам случай,

бывший в младости моей.

И журчит, журчит беседа.

Где рассказ, а где вопрос.

Раскраснелись непоседы.

Что им тьма и что мороз!

Посумерничать… На даче

слово вспомнила не раз.

Вновь гроза. Вот незадача:

ток отключен, свет погас.

Возмущаемся. Ослепли

телевизор и компьютер.

— От безделья лезь хоть в петлю! –

восклицаем поминутно.

А сумерничать не стали.

Не умели? Не желали.

Задушевный разговор

Из далёких детских дней горестный упрёк:

«Кошку-то вы любите больше, чем меня».

Лет мне… десять? Тане — семь. Это нам урок.

Почему слова нежданно в памяти звенят?

В моих грёзах бабушки Мани силуэт.

С нами от рождения рядом день деньской.

Март. Втроём отпразднуем старины завет:

будем кликать дальних птах с солнцем и весной.

Из ржаного теста птиц нынче нам печёт.

Крылышки распластаны, хвостик нарезной.

Жаворонков с торжеством (вот какой почёт!)

мы на крыше поместим кладки дровяной.

И споём «Летите, лето принесите!»

Внучек, родная, прости, жадных до игры.

Горечь слов твоих и слёз навсегда со мной.

Ты по жизни тихо шла и свои дары

раздавала не скупясь щедрою рукой.

Помечтаю. За столом мы сидим вдвоём.

Пар над чаем, ситничек пахнет молоком.

Задушевный разговор не спеша ведём.

Ты рассказывай, пойму, в возрасте таком.

Татьянин день

Позвоню негромко строчками стиха

в край неведомый, далёкий.

Светлым облаком душа — в ней нет греха —

там парит, не одинока.

В нашем детстве невозвратном, голубом

звали Танею, Танюшкой.

В день пасхальный нарядили нас вдвоём

в платья красные горошком.

А под Новый год в овчинной шубе я

с лавки падала — Год Старый.

Из сеней сестра — куранты зазвенят —

Годом-Принцем вырастала.

Выросла. Уж сына-первенца ждала.

Роскошь — тело молодое.

Что в лице её? Пусть донесут слова:

Красота Надежды и Покоя.

Придержи, судьба, свои права,

не пускай подольше время злое…

* * *

Подкатился колесом Татьянин день.

Он всегда звенел — семейный праздник!

Проберусь хоть в мыслях (несмотря на темь)

в сиротливый дом. Чужой он разве?

Вспомню, как одни сидели за столом

и о чём-то говорили,

не приметив: то не звёзды за окном —

наши годы мимо плыли…

Память сердца