Освобождение - Нина Ивановна Каверина

День осенний, тёмный.

Что-то мне взгрустнулось.

Приласкать кого? Вдвоём поговорить?

В омут светлой дрёмы

вольно окунулась,

ухватив видений сладостную нить.

Мамочка седая

возится на кухне.

увидав меня, спешит на ходунках.

— Посмотри, какая

шаль, — сказала глухо,

гладит.

— Шаль роскошна на твоих плечах.

Не дарила шали,

ласка не звучала.

Пожалеть? Куда там, вовсе невдомёк!

Те немые дали

пережить сначала?

Но, как говорится, близок локоток…

А тебе, день скучный,

от меня спасибо.

Горькою печалью сердце обожгло.

Больно? Это нужно.

Я бы попросила,

чтоб виденье снова предо мной взошло.

Две дорожки

Там, в туманной, бездонной дали

нашей младости, нашей повести

две дорожки слились с каплей горести.

Покатились клубочком одним –

счастье стало мерцать перед ним.

Приручай же его и лови!

Но означились две колеи.

Они рядом бегут — параллели.

По клубочку над ними летели.

То глядят, а то отвернутся,

молча плачут, тихо смеются.

Очень разные — впрочем, свои.

А ведь к позднему времени вновь

стали близкими стёжки-дорожки.

Рядом, рядом уставшие ножки.

Славно! Но расставанье готовь.

Затерялся один и ушёл,

а другой себе катится с горки.

Оглянулся — взгляд грустный, но зоркий.

Давних дней расплетает он нить.

Есть вина, и её не избыть.

Что природой дано, хорошо!

Время молодых

Мои годы — итоги, итоги

до открытий: ах, так оно было?..

Одолев временные пороги,

мысли в слове крепят свои силы.

Перестройка. Распахнуты двери,

в них ломился народ угорелый.

Молодые так жаждали верить:

по плечу сильным всякое дело.

Наши парни (на «выданье» близком,

меж собою немножко родные)

что-то свили втроём. Трудно. Риски.

Врозь шагнули. А связи — нужны ли?

Семьи, в коих они зародились,

ни жилья не дадут, ни деньгами

не одарят.

— Судьба, сделай милость,

дай удачи — обдумаем сами.

Взлёт случился. Дома и усадьбы

появились в Москве, в сёлах ближних.

Дед иль прадед, наверное, рад бы

то увидеть без возгласов лишних.

Круг за кругом идут поколенья.

Хорошо, если вверх, а не вниз.

Про ступеньки есть разные мненья,

но и быт поднимать не стыдись.

Получилось. Насколько безгрешно,

я не ведаю, даль далека.

Жизнь вершили с напором, поспешно:

впереди так темны облака.

Яблонька

Посвящается дорогому человеку.

В моём саду ты выросла другой,

хотя звалася яблонькой румяной.

Соседи тянут ветви вразнобой,

и ловят солнце, и от счастья пьяны.

А ты свернула ветви в плотный кокон,

закрытый от живительного света.

Питают щедро корни сладким соком,

но им не слышно от тебя привета

и благодарности — цветком весной,

а в августе и яблочком душистым.

Судьба, направь наш краткий путь земной

стезёй Природы и простой, и чистой.

Пусть наше время все права даёт

жизнь строить по придуманным законам –

законам общества. Природа тут не в счёт?

Приму как дар её благое лоно.

Опять весна. Тихонько распрямись,

живая яблонька, лети ветвями ввысь.

Ночные дали

Остывающий ноябрь.

Тьма и морось за оконцем.

Без зари уплыло солнце,

как неведомый корабль.

Огоньки бегут гурьбой

рядом, вдалеке, за краем.

Мне мигнут:

— Оберегаем

тёплый трудный мир людской.

Я по ниточке огней

полечу мечтой на север,

к Волге. Стукну тихо в двери

взрослой дочери моей.

Дом её благословлю

в набежавший день рожденья.

Растоплю ледок сомненья

словом, как лучом, «люблю».

Так спасибо, огоньки,

что меня с собой позвали

одолеть ночные дали.

Утром… Утром, что ж — звонки!

Возле дома твоего

На скамейке возле дома

бабушки сидят.

Некто холодно-нескромный

молча бросил взгляд.

Шапка серая на тётке,

куртка — тот же цвет.

Ей, чудной, по быстрой смётке,

семь десятков лет.

Он не знал: сдержать порыва

бабка не смогла,

нежным взглядом проводила

парня до угла.

На сынка похож родного,

нет его давно.

«Я живу, хоть жизнь сурова,

спорить не дано.»

Только где набраться силы…

Бог ей подсказал?

Боль любовью затворила.

Ожили глаза.

Внучку милую ласкает –

от сынка росток.

Что ей любо, помнит, знает.

— Принимай, всё впрок!

И соседи не чужие.

— Может, чем помочь?

Пригляжу (дела большие!)

за дитём, не прочь.

По-осеннему чуть греет

печка-солнце нас.

В сердце старом пощедрее

доброты запас.

Перед сном

«Только детские думы лелеять»… /Осип Мандельштам/

Позвоню я бабе Вале перед сном.

Дня с дождями жаль едва ли, кувырком

прокатился, как и не было его.

Всё ж спрошу, всяк жил-дышал, не без того.

— Вечер добрый, — светлым голосом в ответ. –

От царя Салтана шлю тебе привет.

Наши мультики уж больно хороши.

Только поздно, спят, как должно, малыши.

Зато нам, старушкам, поглазеть не грех.

Сказка — доктор, успокоить может всех.

Посветлел в моей душе промокший день,

что согнул всю нашу зелень набекрень.

А что детским называется канал,

справедливо. Кто меня сейчас видал?

Я сама с собою малое дитя.

Вот гляжу, смеюсь и плачу не шутя.

— Спать пора, — я бабе Вале говорю

и скорей включаю, сказку досмотрю.

Там, на Украине…

Две бабульки — одна внучка,

только лишь одна.

Замуж вышла, куда лучше!

Чья, скажи, вина,

что избранник в Украине?

С чубом и усат.

Внучка там же. Нет унынья,

есть любовь и лад.

Бабушки осиротели,

Маша далеко.

Их звонки — капель в апреле

в старое ведро.

Повидаться бы — не можно,

поезд не идёт.

У властей с Россией сложно.

А причём народ?

Любим Машу, любим Диму,

город Борисполь.

Не видали третью зиму,

вот терпи изволь.

Раз не так — спроворим эдак!

Всё, посылку шлём.

Что по вкусу внучке, ведать

им дано вдвоём.

Шоколад литой, орехов

разные сорта.

И носочки не помеха

в зиму. Красота!

Диме тоже бы неплохо,

уточним размер.

Как откроют, будут охать,

радости без мер!

Счастье бабушек поболе:

с внучкой обнялись

через горы, лес и поле,

через глубь и высь.

Лик мне снится

«Ты в семье, а я далеко. Лиля ещё дальше. Как живёт? На что? Но «огоньки» есть. С надеждой на них будем терпеть.» Из фронтового письма