В четыре утра - Вениамин Вахман

По уставу полагалось ответить: "Есть! Разрешите выполнять?".

Но ревизор услышал иное.

- Пушку дадите? - быстро спросил юнга.

- Что? - обалдело переспросил бывший мичман.

- Ну, пушку! . . Наган в кобуре, ежели иначе не понимаете.

Военмор Глинский смотрел на военмора Егорова тоскливым взглядом.

- Откуда я тебе возьму наган, - наконец сказал он жалобно. - Нет у меня нагана.

Признаваться в этом было до крайности обидно. После революции личное оружие оставили только тем офицерам, кому полностью доверяли. Глинский, видимо, таким доверием не пользовался, ему не оставили даже маленький дамский браунинг, всегда лежавший в тумбочке у койки.

- А ежели пакет с сургучными печатями? - не сдавался Паша. Препровождать секретный пакет положено при оружии, на случай разных случайностей.

- На случай разных случайностей... - раздраженно повторил Глинский. На такой случай возьми карабин. С винтовкой даже внушительнее. И кроме того, пакет без сургучных печатей. В мои обязанности, как ревизора, входит заведование корабельным хозяйством и денежным довольствием, а не секретной перепиской.

Крыть было нечем. Паша вздохнул.

- Ну, ладно, - сказал он примирительно. - Дайте хоть пустую кобуру для фасона.

Глинский вытащил из шкафчика черную офицерскую кобуру - ее подвешивают к поясному ремню двумя короткими ремешками, как кортик, - и протянул Паше.

- Набей ее старой газетой, чтобы вид имела.

Весь Кронштадт невелик, за час его можно пересечь из конца в конец. Из военной гавани до штаба от силы десять минут ходу. Но Паша любил совмещать приятное с полезным.

С разносной книгой под мышкой, в которой покоился запечатанный все же сургучной печатью пакет, можно было идти куда угодно. Человек при исполнении обязанностей, придраться не к чему.

Юнга неторопливо пересек старинный Петровский парк, где бронзовый царь Петр стоит на постаменте в такой позе, будто хвастается новыми ботфортами; вышел на улицу, купил у торговки, рассевшейся на тротуарной тумбе, стакан семечек, пересыпал в карман, начал привычно кидать семечки одно за другим в рот, лихо сплевывая шелуху. Торговка слупила баснословную сумму - полторы тысячи за узкий граненый стаканчик. Будь это деньги настоящие, николаевки на гербовой бумаге, за такую цену можно было бы приобрести целый домишко, конечно, году в тринадцатом, не позже. Нынешние, новые дензнаки ценность имели весьма условную. Не успеют раздать денежное довольствие, глядишь, на месячное жалованье можно купить только кусок мыла, две коробки спичек или катушку ниток. Но цены на билеты в кинематограф держались на одном уровне когда целую неделю, когда две, а то и две с половиной.

Павел жадно кинулся к афишной тумбе, одним взглядом пробежал афишу. "Русская фильма "Молчи, грусть, молчи", - с участием Веры Холодной". Побоку! Это не для него. "Приключения Глупышкина. .." "Ковбой с Дальнего Запада"! Вот это и есть, что нужно. Если поторопиться со сдачей пакета, можно вполне поспеть на первый сеанс. Только бы протолкаться в эту, как ее... фойю, откуда пускают в зрительный зал. Сидеть в крайнем случае можно и на полу, если мест не хватит.

Паша еще раз взглянул на название кинотеатра, на дату выпуска афиши и разочарованно присвистнул. Афиша была месячной давности! И другие такие же старые. Значит, правду толковали, что все киношки закрыты после мятежа на форту "Красная Горка".

Павел со вздохом повернул в сторону штаба. Впереди ныряющей походкой шел какой-то старичок в флотском кителе и старого образца фуражке. Таких теперь уже не носили. Старичок зачем-то козырнул, когда Паша обогнал его.

"Ишь, классовый враг, как унижается перед представителем победившего пролетариата!" - злорадно подумал юнга и тут же обнаружил, что старичок козырнул вовсе не ему, а другому такому же старичку, сидевшему на скамеечке у ворот.

Здание, в котором помещался штаб, походило на огромный корабль, почему-то стоявший на берегу. Сходство с кораблем придавала зданию возвышавшаяся над крышей сигнальная вышка, похожая на боевую рубку линкора. Это сходство довершалось и настоящей, как на корабле, мачтой. Время от времени на вышку выходил сигнальщик. Повернувшись лицом к гавани, к кораблям, сигнальщик с непостижимой быстротой принимался махать флажками, разговаривать с каким-нибудь кораблем по семафорной азбуке. А потом корабль отвечал; там тоже сигнальщик с такой же виртуозной быстротой "писал" ответ. Эдак было порой быстрее и удобнее, нежели по телефону или посылать депешу с нарочным. Да и не все корабли были подключены к телефонной сети.

Юнга Егоров минуту помедлил перед главным подъездом. Внутри подъезд был отделан мрамором. По бокам широкой, устланной красной ковровой дорожкой лестницы стояли две небольшие бронзовые пушчонки со старинных кораблей. Подъезд по-старому именовался "адмиральский".

Часовой у подъезда начал нервничать, раз-другой поглядел в Пашину сторону. Наконец не выдержал: - Эй, ты, олух царя небесного... топай куда послали, не мозоль глаза!

21 1 тягивая Федяшину высохшую, похожую на цыплячью лапку руку. - Без меня никуда, это уж фактически. Чуть что, все ко мне. Академик Крылов может, слыхали про такого - со мной во всех важных вопросах обязательно советуется. И профессор Бубнов. Вон напротив стоит дредноут его постройки. Он тоже без Якова Захаровича не может обойтись. Меня сам покойный адмирал Макаров, Степан Осипович, царство ему небесное, приглашал в Англию, в Нью-Кастль. "Приезжай, - говорит, - посмотри, как строят мой ледокол. Без тебя не будет у меня полной уверенности". Янис повернул к себе массивное кресло, жестом показал Федяшину на другое. Плотно усевшись, спокойно выждал, когда наступит пауза, деликатно вклинился.

- Едва уговорил я глубокоуважаемого Якова Захаровича приехать к нам сюда, помочь разрешить важный вопрос. Вот товарищ Лапшин посодействовал.

Старичок беспокойно задвигался в кресле.

- Ну так выкладывай, Август, чего тебе надо, не тяни... Если насчет ремонта, давай сходим, посмотрим.

- Это очень сложный вопрос... - Янис назидательно поднял кверху палец. - Это такой сложный вопрос... Ну, словом, надо выяснить по характеру пробоины, отчего она произошла: от взрыва мины или от попадания торпеды?

Старичок не ответил. Он вдруг как бы выпрыгнул из кресла и мелкими шажками забегал по кают-компании. Теперь Федяшин мог его рассмотреть как следует. Яков Захарович был, видимо, очень стар, но сохранил прямо юношескую живость движений. Одет он был так, как одевались в Петербурге до войны зажиточные мастеровые: пиджак в мелкую полоску, старомодный, но из такой добротной ткани, что хватит на всю жизнь и еще детям p внукам останется донашивать. Жилетка тоже добротная, но со следами машинного масла и въевшейся в ткань металлической пыли. Видимо, пиджак на работе снимался и вешался в шкаф, а жилетку не щадили. Брюки были заправлены в высокие сапоги. Шея торчала из белого воротничка, только воротничок и грудь сорочки были вечные, не пачкающиеся, сделаны из гуттаперчи, не из материи. Повязан воротничок бархатным шнурком. При каждом повороте концы шнурка разлетались, а белая прядка на голове вставала дымком.