Как вырастить здорового ребенка - Татьяна Шипошина

Как от наркотиков отвыкала, как делали операцию, как на ноги вставала и как дальше жила – это уже другая история.

Один только доктор из всех, кто лечил ее, пришел проводить ее в ту спецбольницу:

– Прости, говорит, что не верили тебе. Не верили, что так больно тебе было…

Спасибо ему. А теперь догадайтесь с трех раз, кто была эта студентка.

Когда перевели меня в спинальное отделение, еще до операции, я написала стихи, которым удивляюсь до сих пор. Вот они:

Зачем мне несчастья чужие,Надломленность судеб чужих?Ведь черные птицы кружилиИзвечно – и будут кружить.

Зачем? Столь немалая доляВ дележке вдруг выпала мне,И в пьяном веселье застолья,И в темной моей тишине.

Спасите меня! ПогибаюПод грузом несчастий немых,И все же всегда принимаюВсех хворых, горбатых, хромых.

Их в сердце своем принимаю,Разрыв кулаком задержав.Я правлю, лечу, исцеляюИ плачу…

Откуда взялись? Неизвестно ведь даже было, буду ли я ходить, а я собиралась лечить кого-то.

Спасибо, Господи! Ты знал, Ты все знал…

Вваливаются вдвоем – и мама, и папа, взъерошенные, взволнованные, прямо в пальто.

На руках у папы – драгоценный сверток в голубом одеяле. Ребенку не больше месяца.

– Доктор, у нас беда, у нас температура тридцать семь и пять!

– Сколько ребенку?

– Две недели!

– Вы ведь не с моего участка?

– Нет, доктор, ну, пожалуйста, нас посмотрите, у нас ведь температура, а наш врач будет через два часа!

Две недели – срок солидный. Отказывать нельзя.

– Пойдите разденьтесь, с ребенка одеяло снимите и спокойно заходите.

Приходят. И так, и эдак ребенка кручу и ничего плохого в нем не нахожу. Замечательный мальчик, в весе прибавка хорошая, вес – около четырех килограммов. Папа и мама симпатичные, молодые, видно, что дитя – от любви. Кормится грудью. Наконец меня осеняет:

– А вы где температуру мерили?

– В прямой кишке!

Ну, слава богу!

– Что же вы, милые мои, сразу не сказали! В прямой кишке температура всегда на градус выше!

Ставлю сама ребенку градусник под мышку и усаживаю их мерить температуру. Так и есть – тридцать шесть и пять!

Они еще не верят, долго переспрашивают, потом сами ставят градусник под другую ручку.

Результат тот же.

За время своей работы я давно привыкла к тому, что люди не верят. Я привыкла к тому, что перепроверяют, что бегают от одного врача к другому, а потом сверяют назначения. Анекдот на вызове – вхожу, а меня спрашивают: «Доктор, а вы платный врач или бесплатный?» То есть они вызвали сразу платного врача и бесплатного. Потом они сверят назначения, и у них будет информация к размышлению. Это случилось со мной в начале работы на этом участке, когда еще не все больные знали меня в лицо.

Если позволить себе малейшее чувство обиды на такие случаи, работа становится невыносимой пыткой. Что может быть хуже, чем постоянные страдания от недоверия! От любого недоверия! Тем более тяжело в этом плане участковому – сколько может быть над ним консультантов всех рангов и мастей!

Спасибо, Господи! С течением лет Ты научил меня спокойно переносить чужое недоверие, вернее, научил мое сердце быть готовым к нему. И в то же время научил меня в достаточной степени доверять себе, своему опыту, своей бдительности, что ли. Я спокойна – если хочешь, иди к любому консультанту, все проверяй, что хочешь. Твое право. Я же отвечаю за то, что говорю я.

И частенько больные мои любимые, пройдя множество консультантов, возвращаются в поликлинику с самым банальным вопросом: «Доктор, а что же нам все-таки делать?»

Не то что ко мне, такой хорошей, возвращаются, а в поликлинику, к своему задерганному участковому.

А иногда люди идут на прием к врачу с четким желанием услышать именно то, что они хотят. Осознанно, или нет. Вот и эти молодые и симпатичные решили, что ребенок у них болен. Они уже настроились свернуть горы! Они, несомненно, уже подключили всех знакомых и договорились о платных консультациях где-нибудь в Институте педиатрии!

И тут вдруг такое! Простая, элементарная ошибка от незнания! И не надо сворачивать горы!

Пусть посидят маленько, надо дать им время прийти в себя. Сейчас я задам им пару вопросов, потом расскажу маме, какая она молодец, что кормит грудью, и малыш хорошо прибавляет в весе.

– Ну, все, до свидания, приходите, когда вам будет месяц, на прививку!

– Доктор, а можно мы к вам придем? (Это значит, что они поверили и успокоились.)

– Да нет, лучше уж к своему участковому! Врач у вас на участке хороший, и вам это будет удобней!

Если придут ко мне, я их не выгоню. По идее, я могла бы им сказать: «Хотите ко мне – приходите платно!» Но язык не поворачивается. Ладно, об оплате – как-нибудь потом. Пока же надо принимать – очередь, по-моему, стала еще длиннее.

Принимаю трех простуженных, и конечно, они входят. Так всегда – только стоит подумать, как мысль твоя материализуется. Да и где ей еще материализоваться, как не в кабинете врача.

Они похожи друг на друга – мать и дочь. Обе высокие, беленькие, бледные. Даже не бледные, а сероватые. Выкладывают из сумочки ворох бумаг. Девочка страдает стойким субфебрилитетом, то есть постоянно повышенной температурой – невысокой, где-то до тридцати семи и трех-четырех. Страдает в течение трех месяцев.

Видно, что обе они устали смертельно. Может, они устали не от субфебрилитета, а от того обследования, которое им пришлось пройти. На моем столе – и кардиограммы, и энцефалограммы, и рентгенограммы, и компьютерные томограммы, и куча анализов, и куча заключений всяческих консультантов.

Результат обследования – практически нулевой, то есть в том плане, что отрицательный результат – это тоже результат. Такой уровень обследования, как у них, обязательно выявил бы болезнь, если бы она была.

Но мама продолжает настаивать:

– Доктор, скажите, куда нам еще обратиться?

– Вы прошли практически полное обследование!

– Доктор, но ведь никто нам ничего не говорит! А температура как была, так и есть!

– Послушайте, – говорю я ей. – Девочка чувствует себя неплохо. Гемоглобин – высокий, тяжелых изменений ни в одном органе не найдено. Хотите самый простой совет, совет от человека-практика? Поступите так: во-первых, дайте ей хороших таблеток от глистов (называю таблетки).

– Доктор, но ведь у нас ничего не высеялось!

– Ну и что? Глисты не всегда и не все высеваются. Вот дадите таблетки, а через две недели – еще раз дадите. Так положено! А во-вторых, в течение этих двух недель обещайте мне, что вы не будете мерить никакой температуры. Даже не будете смотреть в сторону градусника!

– Доктор, но как же?

– Это будет очень важно для установления диагноза! Поверьте мне на слово! Пусть это будут у вас контрольные две недели!

Мне бы очень хотелось, чтобы она послушала меня! Я не могу сказать ей, чтоб она перестала мерить эту температуру совсем. Это обидит ее и толкнет на новый круг хождения по специалистам. Не исключено, что само по себе это длительное хождение приведет к какой-нибудь, на этот раз настоящей и тяжелой болезни.

Я не говорю ей о том, что срок в три месяца приблизительно соответствует сроку начала учебы. Здесь я сейчас ей помогу:

– Учитывая ее субфебрилитет, давайте продумаем, как нам быть с учебой. Физкультуру любишь? (Конечно, нет.) Пока будет освобождение. Теперь ты мне скажи, какой предмет тебе больше всего не нравится? Английский? (Конечно, учительница придирается!) От английского я тебя освободить не могу, но имею право дать тебе дополнительный выходной. В какой день, вы с мамой сами определите. Да, пока на две недели, а потом мы с мамой твоей решим, как нам быть.

Кажется, мамаша принимает мой вариант. Вижу, что напряжение ее немного спадает.

Она, наверно, и сама что-то такое чувствовала, но остановиться самой ей просто не по силам. Многое мешает ей остановиться.

В кабинете просто физически ощутим материнский страх потерять ребенка, страх не разглядеть, пропустить страшную болезнь.

Этот страх мешает матери как-то иначе взглянуть на проблему. Мать как бы скрыта, отгорожена своим страхом, так и бьется в нем, бьется изо всех сил.

Легче свернуть горы обследований, чем увидеть причину в каком-нибудь маленьком школьном конфликте.

Ведь маленький школьный конфликт тянет за собой что-то другое, давнее и застарелое, о чем матери вспоминать-то совсем не хочется. Или уже не можется. Легче таблетками полечиться, чем проблемы решать.

Она уже дошла почти до предела. Она уже понимает, что болезнь дочери ускользает от ее контроля, что она может даже разрезать себя на куски, но не может ничего изменить.

Мешает то, самое главное – неумение остановиться в какой-то момент и сказать:

– Все, Господи, я все сделала, что могла, а дальше – «Да будет воля Твоя!».