Беседы с Ли Куан Ю. Гражданин Сингапур, или Как создают нации - Том Плейт

С другой стороны, вас должно порадовать почти полное отсутствие коррупции (здесь даже у полиции оклады так же высоки, как и у других госслужащих, то есть намного выше средних западных показателей), рекордно низкая детская смертность (сингапурская статистика в области здравоохранения по большинству категорий демонстрирует превосходство почти над всеми странами) и здравое законодательство в отношении огнестрельного оружия (здесь оно запрещено для всех, кроме полиции).

И снова ложка дегтя… Вы, наверное, будете очень тосковать по атмосфере здоровой открытой критики в адрес лидеров этого города-государства. Тут говорить просто не о ком. Попробуйте только высказаться без должного почтения… Ведь это же Сингапур, и с 50-х годов здесь царствует один-единственный человек (и окружающая его элита). Его полное имя – Гарри Ли Куан Ю. (Первое имя – Гарри – используется редко, может быть, в кругу близких друзей… или врагов, которые хотят этим подчеркнуть, что по духу он больше британец, чем китаец.) Как бы то ни было, сейчас, когда пишется эта книга, нашему герою 86 лет, и то, о чем она повествует, уже отошло в прошлое.

День первый

Летним вечером 2009-го

Войдя в зал, он поздоровался еле заметным кивком и остановился метрах в пяти от меня. Я сразу приметил, что его походка уже не столь легка и решительна.

ЛКЮ, судя по всему, был простужен.

Мы пожали друг другу руки. От моего внимания не ускользнуло, что обстановку в офисе успели привести в соответствие с моей просьбой – чтобы вся атмосфера, включая костюмы, была по возможности проще. Тут трудно было не ухмыльнуться, поскольку установка на «простоту» была реализована с такой решительностью, какой я не ожидал. Представьте себе утонченного, элегантного государственного деятеля, обряженного в неописуемую робу из лавки рабочей одежды, в ветровку с какой-то крупной надписью и непонятно какие тапки. Такой наряд больше соответствовал воскресной приборке в гараже, чем ответственной беседе с западным журналистом.

Следующее, что я заметил, – это печать боли. Его лицо отражало затянувшуюся пытку, а походка являла постоянную борьбу с силой земного притяжения – это был медленный бег трусцой, когда ноги мелкими шажками едва поспевают за норовящим упасть телом. Вот что осталось от когда-то энергичного человека, который в зрелые годы немало времени провел на тренажерных аппаратах. Он явно не удостаивал свои болезни чрезмерным вниманием. Но он кашлял, и это казалось немыслимым. С 1996 года я три раза брал у него интервью, и каждый раз он начинал беседу с реплики: «Том, позанимайся на беговом тренажере, сбрось немного лишнего веса».

И он был прав – как почти всегда.

В течение десятилетий он строил свой духовный мир на фундаменте из британского позитивизма, китайской военной мысли, воплощенной в трактате Сунь Цзы, и безоглядного сингапурского национализма. Этот сильный, закаленный дух обитал внутри столь же здорового, тренированного тела, выращенного в спартанско-сингапурском духе. Философы много рассуждают о проблеме «тела-духа», но в случае с ЛКЮ здесь не наблюдалось никаких проблем. Все детали отлично стыковались друг с другом, как в швейцарских часах сингапурской сборки, которые тикают себе и тикают, не требуя особого внимания.

Но когда, как сейчас, Ли оказался в тяжелом положении, на ум приходят грустные шутки: Сингапур ведь такая маленькая страна, что – стоит только расслабиться его основателю – каждый поставит себе его в пример и, простудившись, предпочтет взять больничный и поваляться дома.

Тут, конечно, можно возразить: он ведь уже не премьер-министр (на этом посту его сын), он давно отошел от дел (так мы этому и поверили!), ну и все такое прочее. И все равно, покуда жив этот легендарный государственный деятель, он для Сингапура будет оставаться тем, чем является центр для окружности, то есть всегда будет в самой гуще событий.

А тут на тебе – простуда!

И мне на самом деле стало его жалко, хотя с его стороны я никакой жалости никогда не отмечал. Люди говорят, что ЛКЮ – холодная акула с мертвой хваткой, но я с этой его чертой никогда не сталкивался. С теми, кто его окружает, кто приближен к нему, он всегда был педантичным, требовательным, нетерпеливым и – совершенно верно – иной раз безжалостно жестоким. Но ко мне, по крайней мере, это не относилось. Здесь он выступал как терпеливый и всегда готовый прийти на помощь наставник, разъясняя жизненно важные аспекты политики, государственного управления и международных отношений. Предмет его страсти – абстрактные идеи (особенно если в них действительно есть смысл и они применимы на практике). Это мысль об исключительной роли Сингапура (и не пробуйте над этим смеяться, особенно поминая жевательную резинку и розги). Это нетерпимое отношение к политическому идиотизму (если только он не исходит от конгресса США – это богатая тема, но тут вряд ли вы сможете развязать ему язык). Это рассуждения о глупостях в управлении государством (он убежден, что сам таких глупостей никогда не совершал). И наконец, это вера в то, что когда-нибудь Азия займет центральное положение на мировой арене (где последние века господствовали Европа и Америка, но в нынешнем веке им придется уступить Азии).

Его собственный комплекс превосходства проистекает отчасти из убеждения, что именно такое чувство собственной значимости жизненно необходимо для того, чтобы преодолеть многовековой азиатский комплекс неполноценности.

Ли, носящий теперь титул «министра-наставника» (мне такая формулировка не слишком-то нравится, поскольку не соответствует его реальному статусу), и я – мы присаживаемся у круглого обеденного стола в дальнем углу огромного зала. Этот зал называется «государственным», и он намного больше Овальной комнаты в Белом доме. С другой стороны, он, пожалуй, недотягивает до Делегатской гостиной сбоку от Генеральной ассамблеи в комплексе ООН в Нью-Йорке. Это уровень местных претензий, напоминающих о наследии британского колониализма. Можно вообразить Уинстона Черчилля, разговаривающего по телефону в своем военном кабинете, зажигающего сигару, развалившегося на одном из тех огромных желтых диванов и чувствующего себя совершенно как дома. Как дома – пока не выйдешь на улицу и не попадешь в тропическую духовку. Да, солнечный Сингапур – это вам не туманный Лондон.

После полудня здесь лучше оставаться в прохладе под крышей, что мы и делаем – Ли Куан Ю и я. А еще два его референта. В этом грандиозном, напоминающем пещеру зале, освещенном канделябрами и продуваемом кондиционерами с таким усердием, будто это гастрономический отдел скоропортящихся продуктов.

В том углу, где мы пристроились, прохладно и сумеречно. Для уюта он отгорожен большой китайской ширмой, где на темно-изумрудном фоне разбросаны птицы и цветы. Отрада для глаз. На фоне старомодных прямоугольных окон от пола до потолка, выходящих на примыкающий к стене коридор, вырисовываются силуэты пары санитаров-реаниматоров (при нем всегда находится группа физиотерапевтов). Они стоят неподвижно, как статуэтки, в готовности освежить грелку на венозной правой ноге государственного деятеля, который еще недавно отличался недюжинным здоровьем.

ЛКЮ слегка поворачивает голову влево и смотрит на меня, как бы желая пригласить к началу беседы. При этом он подтягивает на бедре греющую повязку и оглядывается на физиотерапевта в белом халате, который регулярно подносит новые свежеразогретые повязки. Недавно, слезая с велотренажера (а гимнастика на тренажерах – его обязательный ежедневный ритуал), он получил травму, и это сразу же превратило бодрого и энергичного главу государства в настоящего старика. Наконец-то он стал выглядеть на свой возраст.

Чтобы разрядить атмосферу, я решил начать беседу в моем обычном сдержанно-комплиментарном тоне. Я изящно сформулировал довольно-таки глупую ремарку – что-то по поводу благотворности недавней поездки в Малайзию. Мой фокус не сработал, я не попал в нужную тональность, и лучше было бы догадаться об этом раньше. Этот пророк современного экономического чуда, которому доставалось множество как похвал, так и критики, этот фанатический сторонник традиционных азиатско-конфуцианских ценностей, этот козел отпущения для западных борцов за человеческие права, усердно насаждающий то, что на Западе получило название «мягкого авторитаризма», этот выдающийся мыслитель, оказывается, на дух не переносит грубого, вульгарного подхалимажа. Даже сейчас, на девятом десятке, он вызывает у вас чувство, будто куда-то опаздывает, что еще есть где-то место, куда он стремится. А ведь лесть, вообще-то говоря, не ведет вас никуда. Ли будто чувствует, что льстивая болтовня лишь тормозит его, отвлекает от поставленной цели, а может быть, даже заманивает в своего рода риторическую западню.

Он бросает на меня беглый взгляд, и его глаза, глаза скрытного человека, – ведь он на своем веку так много видел, – его глаза на этот раз открыто выражают некоторое раздражение. Вот вам наш ЛКЮ с его грозной стороны – сразу видно, что милым он бывает отнюдь не для всех. Западные борцы за права человека клеймят его за то, что в Сингапуре драгдилеры получают смертные приговоры в автоматическом режиме. Впрочем, с приговорами в его стране дело вообще обстоит довольно сурово. Мало кому из европейцев может понравиться его коварство в отношениях с серьезными политическими противниками. Такие конфликты почти всегда решаются в судах, где неким чудесным образом ЛКЮ выигрывает все свои иски, а оппоненты, всегда обреченные на политический проигрыш, оказываются вдобавок и дотла разорены. Сторонние наблюдатели определяют обычно здешние порядки как «мягкоавторитарный» стиль управления.