Ремейк (сборник) - Валерий Рыжков

– Давай почтим этот вопрос минутой молчания.

– Что ты делаешь сегодня?

– Ничего, мое тело отдыхает.

– Я была у доктора и пожаловалась на свою грацию, а он мне на ухо шепчет, что у меня остеохондроз.

– По части грации я могу сказать, что у тебя вышла по жизни неплохая трапеция.

– Хватит меня копытами топтать. Сегодня у жирафихи родился жираф и он уже большой.

– Сядь прямо или встань прямо.

– Что я палка?

– Нет это такая поза.

Будто мир перевернулся. Она инициативнее меня. Она вызванивает меня. Встречает и уходит. Где мое мужское я, оно растворено в ее женской агрессии. И она первая от меня и ушла.

«Теперь не давай собой манипулировать. Скрутись в кусок полотенца, выжми все остатки своего безволия», – твержу я себе.

На что следует обратить в семейной жизни, это я говорю из опыта последних лет. Часто ли вас отправляют в магазин в выходной день, прихорашивается ли она в будний день.

Случайно ли она носит с собой дамский набор: косметичку, помаду, расческу, фен, полотенце и салфетки.

В пансионате люди испорчены счастьем. У ней в жесте, в мимике выражалась только ревность. Диалога не было. Только ее гнев. Но только тут я научился владеть собой, справляться со своим одиночеством в этой пустой праздности. Что значительно сложнее при житейских неприятностях.

Тут кто-то влюблялся, кто-то прощался. Череда влюбленных проходила под строгим медицинским контролем и данными электрокардиограммы. Вот такой был замечательный санаторий. Каждое утро – утро с физзарядки и душа.

Над лесом клубится августовский легкий пар.

Позади бессонница. И ночные комары. И вот солнечное утро. Это и жизнь и любовь. Короткая утренняя молитва. Потом путь к пирсу. Черная речка несет темные воды, переливаясь на середине всплесками. Тишина. Одинокий хруст под ногами ветки и хлопки крыльев ожиревших пансионных уток. Две драчливые вороны сцепились. Тощая и крикливая. Не обращая ни на кого внимания.

Порыв ветра и туча накрывает солнце. И дождь. Мельчит. Неуспевших спрятаться под кронами дерева обливает ведром воды. Это постоянно августовское летне-осеннее состояние погоды над Черной речкой в семидесяти километрах от Петербурга.

В кафе. Она входит. Спортивна и стройна. Заказывает чашку кофе и мороженое. Садится напротив меня за столик. Она смотрит на меня и ждет мою первую фразу.

– Ты мой каприз!

– Ты мое искушение. Для меня это опасно.

– Ты все равно войдешь в эту темную комнату, после того как часы пробьют двенадцать.

Она молчит. Я продолжаю.

– Я каждый вечер вычеркиваю тебя из своей жизни. И вновь повторяется одно и то же. Ты рядом, и все плохое исчезает. Но в то же время ты разрушаешь меня. Я счастлив любовью, спокойствием. Теперь я боюсь потеряться.

Она на этом месте прерывает меня. И будто чеканит слова.

– Я презираю слабых, я уже одного бросила друга, потому что он тряпка. Я люблю только сильных.

Мне пришла мысль, что я нашел ту, которую искал. Это ужасно, кода тебе сорок лет, а ты опять думаешь о любви.

Это было новое роковое увлечение. Это были мои уснувшие когда-то фантазии, которые стали наяву. Мне не надо было ни искать или погружаться в наркотическое состояние, этот мир переживаний был со мной.

Она смотрела на меня почти детскими глазами какого-то удивления. Ее взгляд был похож на взгляд заставшего вас за каким-то неприличным интимным делом. Она как-то ненароком подглядывала за мной. Это наступило в такой момент, когда мои чувства, мои поцелуи, моя страсть угасли под ее пристальным взглядом. Все уходило как в песок. Безответно.

Чаще стало воцаряться молчание. Молчание стало походить на немоту чувств, приводя меня к обездвиженности и бесстрастности тела.

Что ищет любовник у женщины. Что ищет муж у жены. И чего не находят, так это страсти и соучастия и, конечно, солюбви.

Почему мне было с ней легко, да только потому, что я ее любил, а взамен она не давала мне ничего. Она тянулась ко мне с поцелуями, будто наркоман ищет свою стандартную дозу. Ее ломало. Но в чувствах она была по-прежнему нема. И эта-то немота сломила меня окончательно. Молодость лишена самооценки. В старости ее много, что и приводит стариков к насильственному плачу, но, увы, уже бесчувственно.

Отвечать за себя и особенно за других бывает самой трудной моей задачей. Склонность к самоанализу приводит к возникновению навязчивости.

Ей нравилось целоваться со мной на эскалаторе метро. На мое удивление она отвечала счастливой улыбкой, говоря, что ничего не может с собой поделать.

– Я теряю контроль над собой.

Когда-то я сделал ей непристойное предложение сексуального характера. На этот момент у каждого из нас была своя фантазия. Потом она все-таки произнесла с выдохом.

– Я боюсь!

– Чего ты боишься?

Она ничего не сказала в ответ, а погрузилась в свои мысли.

Прошел год. Я так и не мог разрешить этот ее ответ. Разговорился с сестрой на сексуальные темы. Она говорила о своем новом друге. И она тоже произнесла это заколдованное слово: «Я боюсь».

– Так что значит в твоем понимании – это я боюсь.

– Я боюсь, что мне это понравится, а ему нет. Или понравится больше, чем мне.

– И середины тут нет.

Опять и опять я возвращаюсь мысленно к ней. Позвонить? Сам себе отвечаю, что лучше нет. Я живу теми ощущениями, которые навеивают мне воспоминания.

Что я вспоминаю? Все, что приходит в голову. Неизвестно, что и как. Вдруг в свете дня вспоминаю ее улыбку. В метро я чувствую запах ее тела, вкус ее губ. Прогуливаясь по парку, когда под ногами шуршит опавший желтый лист. Нашу поездку за город.

Настоящее на грани прошлого и будущего. Прошлое понятно, и это понятное ушло, и его не вернешь, а где тут будущее, то, чего у нас не будет, а оно, оказывается, живет в настоящем. Я своим настоящим состоянием опередил будущее.

Когда остаюсь, она как наваждение появляется во мне. Она в последнее время говорила, что я ее не понимаю и что я должен изменить свое отношение. Я ее дразнил, а что, если не изменю. Тогда что? Это было перед нашей размолвкой. Моей победы тут не было.

В нашем учреждении один мечтатель, когда произносил, это гениально, это открытие, и тут же успокаивался, сожалея, что его идея так и останется невостребованной.

Человек должен уметь брать под уздцы ум и желания, а воля должна следовать за этими идолами.

Ее не было рядом. Но она была в моем подсознании. Ее не было теперь в моей жизни. А она все равно продолжала жить и постоянно присутствовать при мне. Да, именно так продолжала жить со мной и думать, как я, и мечтать, как я, менять ход моих мыслей, мое настроение. И я начинал с ней спорить, даже любить и ненавидеть. Как когда-то было, может, год назад. Я ее, конечно, больше любил.

Что я хотел от нее? Она по отношению ко мне просто еще ребенок.

Позвонить ей, сбежавшей от меня, которая еще год назад была рабой любви. В нашем настоящем жило прошлое, от того и была тоска. И депрессия. Человек еще властен в будущем, но отнюдь не над прошлым, которое принадлежит не только одному, но и другому.

Когда ты не один, твои мысли направлены на другого. Идет работа над собой, выравнивая не самого себя, так называемое сглаживание углов своей личности. Тогда не наступает самопоглощения.

Что думает человек в одиночестве. Он погружается в психоанализ. В этом случае, как шахтер, все глубже забираешься в подсознание. И что это все дает, по Фрейду это считали поиск собственного Я, но тут, как шахтер, находишь новый уголек, который усиливает огонь твоего стресса, порой дает возможность найти выход в другом. И оставляет одни головешки, как при большом пожаре. Надо быть осторожными в психоанализе. И не нужно копаться в себе.

С творческих позиций такое самоуглубление не так губительно, как проснуться в комнате без мебели.

Если самодостаточен, то следует сказать, что я контролирую себя и не даю себя разрушить психоанализу до тоски.

Встреча и снова расставание. Мы учимся понимать друг друга, привыкая к привычкам, к чувствам.

При расставании она сказала мне, что я ее многому научил. Это познать себя, но не познать меня. Я остался для нее темной комнатой, в которой она вслепую натыкалась на предметы.

У нас была разница в возрасте. Ее психоанализ был в рамках ее возраста, ее желаний. Желание иметь ребенка. Это самовыражение молодости. Это эволюционное программирование. Библейский Лот и тот был обманут дочерьми ради продолжения рода человеческого. Самодостаточность моего возраста не имела смысла удерживать ее около себя.

Ее уход был для меня жертвой. Эта жертва стала моим одиночеством. Она желала, чтобы я любил. И я ее любил. Но было два «но». Она любила, так как ей было двадцать пять лет. Я ее любил, так как мне было сорок. Наши отношения были в ритме джаза; каждый танцевал свой танец.

Ее уход был как электрический разряд. Я перестал ощущать запах волос, вкус губ. Я искал среди многих снова ее или похожую на нее и не нашел. Я простился с ней навсегда, пройдя через одиночество и депрессию. День за днем, и болезненные ощущения ушли. Не навсегда, но они перестали приходить сначала наяву, а потом во сне.