Стихопульсы - Михаил Анмашев
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я знаю, нас осудят все друзья, не за любовь, за скрытность отношений,
вы поэтичны, впрочем, как и я, но в вас сидит чертовски страстный гений…
Набросок тени на проём окна, ваш взгляд в него и судорога гнева,
я знаю вас – была ещё одна – с порочностью гурманного напева…
О, сеньорита, страсть вам не к лицу, у вас же взгляд отменной людоедки,
вы прислонялись к моему плечу – и как же жаль, что эти встречи редки…
Всё та же полунОчная звезда в мансардное окно шпионит снова,
и ваши полутомные глаза с обрывками единственного слова…
О, сеньорита, этот мир блескуч, парадоксален линией пространства,
и два холма среди альпийских круч в отсутствии холодного жеманства…
Как будто вы пришли из той поры, где обитали страстные дикарки,
кафешантан из варварской игры и утренней кипящей кофеварки…
О, сеньорита, вы, потупив взгляд, с утра в постели чашку опрокинув,
для вас комфортен, всё же, тот наряд, в котором были вы, одежду скинув…
О, сеньорита, видите – река бурлит и пенится весенним беспределом,
как далека и вместе с тем близка – игривость между взглядом, словом, телом…
Прощайте, сеньорита, – быть – не быть – ответ известен тёмными ночами,
вы сможете, наверно, не забыть тот вечер, пролетевший между нами…
Украшен этот ветхий балаган наречиями стиснутого слова,
французский расцветающий каштан – с ухваткой затаённой птицелова…
* * *
И от юмора сделав вдох, на прощание бросив клич,
вспоминаешь весёлых пройдох и словесную, с жару дичь,
тёмно-синий в лазурный цвет, и цветы разомлевших магнолий,
голубой альпийский берет – отражение в Лаго-Маджоре,
и дурманящий запах таверн, и щекочащий ноздри кофе,
ренессанс, рококо, модерн при волнующем сердце вздохе…
Респектабельный шум и гам, взрывы смеха на столиках справа,
и какой-то любимый шарм – снежногорная в солнце оправа,
запах стойкий духов и кофе, вперемешку с горячим хлебом,
где-то здесь бродил Мефистофель между стилем, строкой и небом,
и от первых нудистов Асконы до поэтов, художников, роз,
здесь иные ночные стоны – Бисер в играх, Приюты грёз…
Синтез всех областей искусства, метатекст, городское либидо,
здесь отсутствуют желчь, занудство и Аннетина, в сердце, обида,
и закатное солнце рвётся, отражаясь в альпийском схроне,
Айседора, кончая, бьётся на диване от Чейза, в стоне,
жаркий гомон таверн, пиццерий, лёгкость вин и ажурность слов,
это место для всех мистерий – для горячих мансардных снов…
* * *
Диагональю брошено пальто на кожаную изморозь дивана,
она была воздушна и желанна, не променяешь сон тот ни на что,
и лёгким флёром в памяти духи, как запахи Парижа и Руана,
она была восторжена и пьЯна, как взмах её чувствительной руки…
Раскиданные, брошенные речи, как цепь событий и движенье к цели,
и щёки обнажённые горели и поднимались стиснутые плечи,
и блеклый свет ночного фонаря и лёгкий привкус выпитого виски,
мы были упоительны и блИзки восторженной природой бунтаря…
Французский вкус нерусской ностальгии, распахнутость чарующих гардин,
и силуэт в ночном окне один – загадочностью яркой панагии,
пробитый солнцем комнатный проём французского ажурного балкона,
весёлая проснувшаяся Мона под солнечным играющим огнём…
* * *
Как будто приходит порою во снах нежданно-негаданно – чудо,
и споры полов о вечных полах рождаются, как ниоткуда,
пусть выше всего, пусть выше причуд – рождённые сердцем боли,
и яблоню смыслов тотчас оборвут – неважно – в раю, или в поле,
и даже имей ты сто женщин во снах – не вытравишь в сердце гунна,
и слёзы гасили огонь в глазах у женщин Джордано Бруно…
А полюс всегда одинок, но – и точки в друг друга смотрели,
меридианы – как сотня дорог, а режут судьбу – параллели,
и стороны света – четыре всего, а ищут зачем-то пятую,
она полюбила творца – не его, а он – и не женщину – статую…
Она, растерявшись, почти в слезах, чтоб скрыть их, слегка мигала,
а он, позабыв о важных словах, из сора рубил бунгало,
она, смеясь, из небесной лазури себе готовила гель,
а он, смысловую сплетая вязь, из трав ей стелил постель,
и он поднимался от дури рано, отбросив рукой сантименты,
она, словно нежась, ей озеро – ванна, сады расплетала из ленты…
У полюсов свой диссонанс, но – ритмы сердец – парадиз,
и пауза смыслов – Шенье и Брамс – парад подготовят из
слепящих огней, горящих углей, из золота чувств и хрома,
она наливала – «Из чаши пей!», добавив словесного брома…
И упираясь в ось не локтём, а только умом и взглядом,
никто не думает ни о чём, а только следят за парадом,
глазами, глазами по параллелям – наверное, что-то поймём,
между змеем и брадобреем – играют всегда с огнём,
и даже имей ты сто женщин во снах – не вытравишь в сердце гунна,
и слёзы гасили огонь в глазах у женщин Джордано Бруно…
* * *
Пение птиц несвойственно раю – краткому, стильному, сжатому,
беру гитару, но не играю – воздуху в лёгкие вмятому,
будни, выводящие росписью жизнь, красочные мазки влёт,
за эту картину Модильяни держись в красоте обнажённых пустот,
клеточный уровень всех мазков разложен уже на атомы,
и страшная жажда упругих сосков – под тканью надёжно спрятаны,
ария кисти – не ария слова – экспрессия форм – не форма,
она на картине уже готова, а он – начинает снова,
и взгляд – предвестник шального шторма,
и всё напряжение тела,
мольберт – ламбрекен остова,
мазки наугад – она так хотела,
сплетение красок, мазков и слов, рифмы – сплетение жанров,
как воспаление двух умов – мечтами испанских грандов,
не надо бояться упрёков и слов, небрежного взмаха кисти,
не будет телесных-словесных торгов – неважно «Сотби» и «Кристи»,
и будоражит картинность – богема – как смесью «Бордо» и рома,
она, как невинность, а он – теорема, а вместе они – аксиома,
и ритмы музыки совсем неспроста, смешением слов и красок,
как воплощённая в жизнь красота… с набором любимых масок…
* * *
Вчера, играя лихо в преферанс, на мизерах схватил всего три взятки,
хотя казалось, было всё в порядке – ну, кто бы знал, что дело – полный швах…
За островом иллюзий громкий смех, блефуют подчистую, без остатка,
в проливах нет того уже порядка, когда вода выдерживала всех…
Вот парадокс – приемлемый по сути – вода же несжимаема совсем,
булат с дамаском силой теорем куют и бьют в запале и до жути…
А этой жидкости плевать на всех и вся, не уступает силе и насилью,
и сразу объявляет тем герилью, кого не любит, на себе нося…
Проливы до смешного велики и толпы отдыхающих на пляже,
в запале и с разбега, в диком раже блефуют даже с сломанной ноги…
Расписывая пулю на листе невырубленной фразы и абзаца,
за полутон и слово будем драться на каждом нерасписанном висте…
И строя мост от острова иллюзий на кажущийся целым материк,
за знак победы принимаем крик, слетевший с губ сухих после контузий…
Что дама черв легла на прикуп в масть, своим кровавым сердцем отрезвляя,
в иллюзии с самим собой играя, как в ковке перекручиваем нерв…
И только так рождается булат, свивая сталь в затейливые косы,
под молотом рихтуются запросы, слова и нерв, калёные стократ…
Заходим, все в запале, с козырей, ломая ход вещей, стереотипы,
улавливая собственные хрипы ещё под сердцем наших матерей…
Играя, словно в будни – в преферанс, с принятием решений канителя,
как стильной даме треф приличен Брамс, так вреден королю сам ритм Равеля…
Масть так и прёт и тут уж не юли, не время блефовать и перемен,
и слышен торжествующий Шопен и сладостный, услужливый Люлли…
Лимит иссяк на козырных с удачей, и в пику козырям пришёл валет,
красивый, стильный блеф сменяет бред, а дама мести стала старой клячей…