Сатиры - Чёрный Саша

1910

Служба Cборов

Начальник Акцептации сердит:Нашел просчет в копейку у Орлова.Орлов уныло бровью шевелитИ про себя бранится: «Ишь, бандит!»Но из себя не выпустит ни слова.

Вокруг сухой, костлявый, дробный треск —Как пальцы мертвецов, бряцают счеты.Начальнической плеши строгий блескС бычачьим лбом сливается в гротеск, —Но у Орлова любоваться нет охоты.

Конторщик Кузькин бесконечно рад:Орлов на лестнице стыдил его невесту,Что Кузькин как товарищ – хам и гад,А как мужчина – жаба и кастрат…Ах, может быть, Орлов лишится места!

В соседнем отделении содом:Три таксировщика, увлекшись чехардою,Бодают пол. Четвертый же, с трудомСоблазн преодолев, с досадой и стыдомИм укоризненно кивает бородою.

Но в коридоре тьма и тишина.Под вешалкой таинственная пара —Он руки растопырил, а онаЩемящим голосом взывает: «Я жена…И муж не вынесет подобного удара!»

По лестницам красавицы снуют,Пышнее и вульгарнее гортензий.Их сослуживцы «фаворитками» зовут —Они не трудятся, не сеют – только жнут,Любимицы Начальника Претензий…

В буфете чавкают, жуют, сосут, мычат.Берут пирожные в надежде на прибавку.Капуста и табак смесились в едкий чад.Конторщицы ругают шоколадИ бюст буфетчицы, дрожащий на прилавке…

Второй этаж. Дубовый кабинет.Гигантский стол. Начальник Службы Сборов,Поймав двух мух, покуда дела нет,Пытается определить на свет,Какого пола жертвы острых взоров.

Внизу в прихожей бывший гимназистСтоит перед швейцаром без фуражки.Швейцар откормлен, груб и неречист:«Ведь грамотный, поди, не трубочист!“Нет мест” – вон на стене висит бумажка».

1909

Окраина Петербурга

Время года неизвестно.Мгла клубится пеленой.С неба падает отвесноМелкий бисер водяной.

Фонари горят как бельма,Липкий смрад навис кругом,За рубашку ветер-шельмаЛезет острым холодком.

Пьяный чуйка обнял нежноМокрый столб – и голосит.Бесконечно, безнадежноКислый дождик моросит…

Поливает стены, крыши,Землю, дрожки, лошадей.Из ночной пивной всё лишеГраммофон хрипит, злодей.

«Па-ца-луем дай забвенье!»Прямо за сердце берет.На панели тоже пенье:Проститутку дворник бьет.

Брань и звуки заушений…И на них из всех дверейПобежали светотениЖадных к зрелищу зверей.

Смех, советы, прибаутки,Хлипкий плач, свистки и вой —Мчится к бедной проституткеПостовой городовой.

Увели… Темно и тихо.Лишь в ночной пивной вдалиГраммофон выводит лихо:«Муки сердца утоли!»

1910

На открытии выставки

Дамы в шляпках «кэк-уоках»,Холодок публичных глаз,Лица в складках и отеках,Трэны, перья, ленты, газ.В незначительных намеках —Штемпеля готовых фраз.

Кисло-сладкие мужчины,Знаменитости без лиц,Строят знающие мины,С видом слушающих птицШевелюры клонят ницИ исследуют причины.

На стене упорный труд —Вдохновенье и бездарность…Пусть же мудрый и верблюдСовершают строгий суд:Отрицанье, благодарностьИли звонкий словоблуд…

Умирающий больной.Фиолетовые свиньи.Стая галок над копной.Блюдо раков. Пьяный Ной.Бюст молочницы Аксиньи,И кобыла под сосной.

Вдохновенное Nocturno[2],Рядом рыжий пиджачок,Растопыренный над урной…Дама смотрит в кулачокИ рассеянным: «Недурно!»Налепляет ярлычок.

Да? Недурно? Что – Nocturno?Иль яичница-пиджак?Генерал вздыхает бурноИ уводит даму. Так…А сосед глядит в кулакИ ругается цензурно…

1910

Жизнь

У двух проституток сидят гимназисты:                Дудиленко, Барсов и Блок.На Маше – персидская шаль и монисто,                На Даше – боа и платок.

Оплыли железнодорожные свечи.                Увлекшись азартным банчком,Склоненные головы, шеи и плечи                Следят за чужим пятачком.

Играют без шулерства. Хочется люто                Порой игроку сплутовать.Да жутко! Вмиг с хохотом бедного плута                Засунут силком под кровать.

Лежи, как в берлоге, и с завистью острой                Следи за игрой и вздыхай, —А там на заманчивой скатерти пестрой                Баранки, и карты, и чай…

Темнеют уютными складками платья.                Две девичьих русых косы.Как будто без взрослых здесь сестры и братья                В тиши коротают часы.

Да только по стенкам висят офицеры…                Не много ли их для сестер?На смятой подушке бутылка мадеры,                И страшно затоптан ковер.

Стук в двери. «Ну, други, простите, к нам гости!»                Дудиленко, Барсов и БлокВстают, торопясь, и без желчи и злости                Уходят готовить урок.

1910

На вербе

Бородатые чуйки с голодными глазамиХрипло предлагают «животрепещущих докторов».Гимназисты поводят бумажными усами,Горничные стреляют в суконных юнкеров.

Шаткие лари, сколоченные наскоро,Холерного вида пряники и халва,Грязь под ногами хлюпает так ласково,И на плечах болтается чужая голова.

Червонные рыбки из стеклянной обителиГрустно-испуганно смотрят на толпу.«Вот замечательные американские жители —Глотают камни и гвозди, как крупу!»

Писаря выражаются вдохновенно-изысканно,Знакомятся с модистками и переходят на ты,Сгущенный воздух переполнился писками,Кричат бирюзовые бумажные цветы.

Деревья вздрагивают черными ветками,Капли и бумажки падают в грязь.Чужие люди толкутся между клеткамиИ месят ногами пеструю мазь.

1909

Пасхальный перезвон

Пан-пьян! Красные яички.Пьян-пан! Красные носы.Били-бьют! Радостные личики.Бьют-били! Груды колбасы.

Дал-дам! Праздничные взятки.Дам-дал! И этим и тем.Пили-ели! Визиты в перчатках.Ели-пили! Водка и крем.

Пан-пьян! Наливки и студни.Пьян-пан! Боль в животе.Били-бьют! И снова будни.Бьют-били! Конец мечте.

1909

На петербургской даче

Промокло небо и земля,Душа и тело отсырели.С утра до вечера скуля,Циничный ветер лезет в щели.        Дрожу, как мокрая овца…        И нет конца, и нет конца!

Не ем прекрасных огурцов,С тоской смотрю на землянику:Вдруг отойти в страну отцовВ холерных корчах – слишком дико…        Сам Мережковский учит нас,        Что смерть страшна, как папуас.

В объятьях шерстяных носковСмотрю, как дождь плюет на стекла.Ах, жив бездарнейший Гучков,Но нет великого Патрокла!        И в довершение беды        Гучков не пьет сырой воды.

Ручьи сбегают со стволов.Городовой надел накидку.Гурьба учащихся ословБежит за горничною Лидкой.        Собачья свадьба… Чахлый гром.        И два спасенья: бром и ром.

На потолке в сырой тениУснули мухи. Сатанею…Какой восторг в такие дниУзнать, что шаху дали в шею!        И только к вечеру поймешь,        Что твой восторг – святая ложь…

Горит свеча. Для счета днейСрываю листик календарный —Строфа из Бальмонта. Под ней:«Борщок, шнель-клопс и мусс янтарный».        Дрожу, как мокрая овца…        И нет конца, и нет конца!

1909

Ночная песня пьяницы

                 Темно…Фонарь куда-то к черту убежал!                 ВиноКачает толстый мой фрегат, как в шквал…                 ВпотьмахЗа телеграфный столб держусь рукой.                 Но, ах!Нет вовсе сладу с правою ногой:                 ОнаВокруг меня танцует – вот и вот…                 СтенаВсё время лезет прямо на живот.                 Свинья!!Меня назвать свиньею? Ах, злодей!                 Меня,Который благородней всех людей?!                 Убью!А, впрочем, милый малый, бог с тобой —                 Я пью,Но так уж предназначено судьбой.                 Ослаб…Дрожат мои колени – не могу!                 Как раб,Лежу на мостовой и ни гу-гу…                 Реву…Мне нынче сорок лет – я нищ и глуп.                 В травуЗаройте наспиртованный мой труп.                 В ладьеУже к чертям повез меня Харон…                 Adieu!Я сплю, я сплю, я сплю со всех сторон.

1909